На фронте Эрнст Павлович застенчиво переименовал себя в Виктора, чтобы не вызывать сомнения в своем истинно русском происхождении. Впрочем, кого он хотел обмануть, было непонятно, уж в документах НКВД его настоящее имя точно знали. Но происхождение столь экзотичного для забайкальского казака имени так и осталось загадкой, как для самого Эрнста Павловича, так и для его детей.
Иногда, чаще всего по выходным, Эрнст Павлович вспоминал свои военные будни.

Газета.
В их роте было не так уж и много грамотных людей, которые могли бегло, без запинок читать газеты и письма. К тому же рота была интернациональной и представители нашей многонациональной Родины просто не очень хорошо говорили по-русски. Честь читать для всех фронтовую газету часто выпадала Эрнсту Павловичу.
" Под Ковелем мы долго сидели в окопах, месяца три. Были какие-то незначительные перебои со снабжением, да и молодые мы все были, есть все время хотели.
И вот как-то произошла задержка с обедом и к двум часам дня нам привезли только новые газеты. Меня, естественно попросили пока хоть газету почитать.
Разворачиваю газету, а на первой странице портрет Черчилля с сигарой и заголовок
«Желанный гость». Не знаю, что со мной произошло, но уверен, желания пошутить у меня не было. Просто язык сам сказал – «Жирная кость».
«Какая еще жирная кость?!» - завопили, проглотив слюну, мои боевые товарищи. И бросились ко мне смотреть газету…
И почему-то взяли и намяли мне бока».
Эрнст Павлович усмехнулся: «После этого наш взвод две недели обходился без коллективного чтения газеты. Я отказывался, пока они не скинулись мне по 50 граммов спирта».

Летят утки.
«Там же, под Ковелем, случился у нас чуть ли не рыцарский турнир с немцами.
Причина была все та же – жрать хотелось.
Одним вечером, сидя в мокром, грязном окопе, мы увидели пролетавших над нами уток.
Наш пулеметчик бросился к закрепленному на колесе Максиму и открыл охоту. С немецкой стороны отозвался Магнум, так же стрелявший по заметавшимся под перекрестным огнем уткам.
Несколько уток упали на нейтральную полосу.
Мы с пулеметчиком бросились за ними. Из немецких окопов к уткам побежали тоже два молодых солдата. Подбежали мы практически одновременно и схватили по две утки. На земле между нами лежали еще несколько уток.
Чтобы утки не достались противнику, мы бросились на них. Немцы, такие же пацаны как и мы, не струсили и бросились нам навстречу. Завязалась битва.
В руках у нас ничего не было, кроме уток, которые и послужили и нам и немцам в качестве оружия. Минут пять мы лупили друг друга утками, пока не утомились. Остановившись, мы посчитали бесхозных пернатых и молча разделили их с противником. В окопы мы вернулись облепленные перьями и измазанные утиной кровью. Уставшие, но гордые.
Вечером все ели утиный суп».

По нужде.
«Шли мы лесной дорогой. Немец отступил далеко и мы шли спокойно.
Неожиданно мне приспичило. Я подошел к командиру и попросился отойти в лес.
В лесу я прислонил винтовку к дереву и расположившись осмотрелся. И тут у меня все затряслось. Справа, слева, спереди, сзади, стояли немцы.
Сделав дело, я приподнялся на трясущихся ногах, а в голове пронеслась мысль – «Застрелиться». Все лучше, чем плен.
Я медленно взял винтовку и уже приготовился к смерти. Но тут немцы как по команде стали складывать автоматы и поднимать руки.
Ничего не понимая, я тупо смотрел на них. А они, сложив автоматы, построились в колонну, а ко мне подошел один из них и сказал «Wir Kapitulieren”.
Трясущимися руками я поднял винтовку и смотрел, как они проходят мимо меня. Я попытался их пересчитать, но моей потрясенной голове никак не удавалось сделать подсчет. То ли двадцать пять, то ли тридцать два. После нескольких неудачных попыток я оставил свои математические упражнения и просто пошел за ними.
Я привел плененных мною противников командиру роты. Но вместо благодарности, услышал весьма нелестные слова:
«Ты подумал, скотина, что я с ними делать буду, ведь мне же их кормить надо!
Больше до самого Берлина не подходи ко мне, никогда тебя не отпущу!»