Фортепиано самый тяжёлый для понимания, импровизации, сочинения инструмент. Возвести исполнение на нём в ранг искусства, отдаваться которому хочется ежесекундно, доступно не многим, по-настоящему одержимым и чувствительным единицам. Гитаристы до конца дней перебирают по вечерам струны, виртуозно овладевая вновь и вновь знакомым и родным станом, в то время как множество пианистов, едва достигнув пенсионного возраста или даже раньше с облегчением бросают свой инструмент и больше никогда, никогда не притрагиваются в нему, стараются даже не вспоминать. Тянуть жизненные силы- это оно умеет. Что бы договориться с пианино по-человечески, прийти к взаимопониманию, сделать так, что бы оно, наконец тебя запомнило- требуется не один десяток лет. И только талантливым. Годы усиленного оттачивания мастерства на нём могут привести вас только к тому, что это не для вас. При этом вы устанете на 20 лет вперёд.
Владимир Креапольский, или как звали его в Джелли Холле: Рам-там Таггер был гений. Пять раз он появлялся на свет и каждый раз гением. Писателем, детективом, дипломатом, философом и вот теперь, музыкантом. Гением он был потому, что к фортепиано он относился совсем по-другому, нежели другие. Начнём с того, что в его глазах, рояль не был уж таким огромным инструментом. Для него он характеризовался лишь тем, что был сделан из дерева и больше он не думал он ф-но вообще. Он садился, извлекал нужный ему звук и уходил. Инструменту ничего не оставалось, кроме как делать то, что ему наказывают. И второе- константа, которую я впитал живя с ним,- ни одно живое существо или бездушная вещь не были способны, не имели права как то повлиять на Рам-тама. Не имели право.
Я часто присутствовал при музицированиях Рам-тама. У него была феноменальная память, без нот он играл длиннейшие авангардные концерты ни разу не взглянув на клавиши: он всегда глядел вперёд и чуть вниз чуть растянув желтоватые губы. Высокий, широкоплечий, с огромными ладонями- ему было тесно даже в огромном концертном зале, который Мист ему предоставил отдельно, что бы пореже его видеть, и в котором Рам покорно проводил дни и ночи. По началу я тоже не мог понять, почему звук, более резкий и глубокий чем у других пианистов, так подавляюще исходит не от рояля а от самого Таггера. Он музыкант. Он звучит. А потом лопнула одна струна. Она как подброшенная змея взвилась к самой крышке и обессиленно рухнула. Звук был оглушительный, точно выстрел, но Рам отреагировал совсем привычно, вышел в коридор за телефоном, и уже через два часа грузчики вносили новенькую ярко-красную Москву.
Такое потом часто происходило: рояли неизбежно за короткие сроки расстраивались, обвисали, трескались, облуплялись, подламывались, лопались под раскалёнными мощами пальцев Рам-тама.
Я тоже треснул. Он выжрал из меня всё, что мог, как из этих роялей, и даже после смерти, всё ещё не может насытится. Я должен был понять это ещё тогда, но неет... надо было мне на суде слёзно вымолять Креапольскому прощение, просить не разлучать, я говорил что умру... что толку, я всё равно сдох.

Константин Горликов. Март 2002г.
***
[показать]
[показать]
[показать]