Сжимаясь до состояния пустоты,
Ступаю по дну неба.
Опустошение вносит ясность, четкость
На призрачную свободу передвижений.
Февраль латает зимние бинты
Промозглым мелом.
Какая легкость,
Господи, и с тем, какое жжение
От недосказанности.
Лица, те же лица на монотонной
Чешуе попутных кадров.
Седое солнце греет будущими винами.
Луна потягивает праздность
Сном, иллюзией полночной смерти.
И что-то ускользает тенью алой
Закатных нимбов.
Мир сдавлен, стиснут, сжат
До состоянья комнаты,
Обклеенной обоями души,
Проваленной в дно неба,
И ожидающей знамений, меток, шрамов.
Тряпичный снег, февральский авангард,
Творцом-метеорологом намолотый,
Дорог растрепанных коржи,
Деревьев белых вены.
Моя любовь жива, пока сочится рана
Сердечных родников.