В ту ночь капли дождя казались тяжелее обычного, а небесный купол был затянут облаками словно брезентом. Огни мегаполиса безустанно продолжали штурмовать небо, однако то оставалось непреклонным. Здания плотно прижимались друг к другу, словно кто-то резким движением руки стянул скатерть, на которой все они стояли, и тем самым заставил их скатиться в одну кучу. На самом деле, ничего в этом городе не имело свободы выбора. Вещи и люди лишались своих мест, оказываясь там, где, казалось, места для них не было.
Это была первая моя запись в блокноте. «Женщина двадцати лет, - писал я, - особых примет нет. Порезы на шее и руках. Глубокая ножевая рана в области живота. Одежда старая, потрепанная».
Одежда выглядела и вправду старой, без преувеличений. Белые рюши на вылинявшем платье местами были оборваны, а правый рукав болтыхался на паре нитей, не позволяющих ему отвалиться окончательно. Мне казалось, в последний раз я видел подобный наряд в одном из тех исторических фильмов, где люди сражаются за то, что мы сейчас вроде как отдаем добровольно. Содержание подобных фильмов мне всегда запоминалось плохо, но я точно помню, что женщины тогда носили точно такие платья. Дамы эти разговаривали немного, однако много смеялись. Когда же они говорили, то говорили непременно о замужестве, положении в обществе и большом состоянии. Вот такими были эти женщины: веселыми и жадными.
По правде, я понятия не имел, была ли такой убитая, но что-то заставляло меня думать, что до последнего вздоха именно такой она и была. Может, её и зарезал кто-то из-за этой жадности. Увидел в ней тот самый снобизм, которым насквозь пропитаны дамы из упомянутых мной кинокартин, и проткнул ножом. Этот человек просто не смог удержаться, понимаете? Наверное, хотел сделать мир чуть лучше. Пытался избавиться от яда, который почти растворился в воде, и стал едва различимым. В своем текущем положении я подобные поступки хвалить не могу – мне по всем пунктам полагается их осуждать. В конце концов, это именно мне предстоит искать этого парня с ножом, если он сам не успел где-то раствориться. «Найди и накажи» - так говорит мне моё положение. Я, пожалуй, так и сделаю, но до последнего буду болеть за этого парня.
Пока мы развернем расследование в полной мере, у него будет достаточно времени для того, чтобы уменьшить концентрацию яда в воде. Если будет действовать быстро, расправится еще с парой-тройкой, и тем самым позволит нам понять, что размытый след, оставленный на песке, принадлежит ему и только ему. Несколько следов гораздо лучше одного, особенно, если в каждом узнаются очертания той же стопы.
Думаю, это и было самым сложным – находиться по обе стороны фронта. То есть, формально я был только с одной стороны, но мысли ведь не остановишь. Не скажешь им, в каком направлении нестись и когда останавливаться. С мыслями всё равно, что с песком. Он всё сыпется и сыпется, а ты пытаешься поймать его весь голыми руками. Вот только, как бы ты не пытался, как бы плотно не прижимал пальцы друг другу, пара-тройка песчинок всё просочиться и сведет на нет все твои старания. Так что лучше не препятствовать мыслям, это я давно понял. Лучше просто научиться выполнять свою работу, несмотря на всё то, что роится у тебя в голове.
Моей работой теперь было найти этого парня. Хотя это только на первый взгляд так легко. План из одного пункта. Просто найти. Одно действие, отделяющее тебя от заветного поздравления с удачным выполнением задания. Тот самый пункт, который никак не разбить на подпункты. Что толку-то от «начала поиска», «поиска в самом разгаре» и его завершения? Нужно было просто справиться с простой задачей, осуществить всё то, что вкладывается в незамысловатое слово из пяти букв. Найти. И, если бы я знал, где искать, может, это было бы самым простым заданием.
Проблема же состояла в том, что даже списка подозреваемых в его классическом виде возможности получить не было. Подозреваемые сейчас все. А если кто-то из свидетелей был на месте преступления, но наверняка сейчас он уже на полпути в другой город вместе со своим цирком. И убийца, может, тоже с ним. Но циркачам я ничего сказать не могу. Не получится просто заявиться к ним и в чем-то обвинить. Сразу начнутся крики о том, что приезжих всегда в чем-то обвиняют. Ну, а потом какая-нибудь толстая дамочка в слишком узком для неё платье пододвинет своё лицо к моему вплотную и спросит: «Чем докажешь?». Я просто помотаю головой, отодвинусь не в силах теперь запах из её рта и отвечу: «Ничем. Я к вам пришел за доказательствами». Здесь-то она всё и поймет. Пальцем подзовет громилу, стоящего у входа в шатер, затем укажет на меня и проговорит таким тоном, словно это её дочь убили прошлой ночью: «Оставьте нас в покое, скоты! Если не хотите, чтобы и вас нашли на улице с перерезанной глоткой». Громила толкнет меня в плечо. Очень ласково толкнет, как будто не зная, что делать с парнями вроде меня. Мне же останется только бегло осмотреть шатер в поисках самой очевидной зацепки, разочароваться и уйти. Так это работает всегда. К кому бы из циркачей вы не приходили. У них теперь свои права, и ничего вы с этим не поделаете. Каждый из них, даже самый полоумный, едва способный связать два слова, при желании может ткнуть вас носом в то, что именно на них и держатся городки вроде этого. Досадно, но он будет прав. Даже большая часть огней безустанно штурмующих небо принадлежит отнюдь не высоткам. Это всё бесчисленные шатры, обмотанные гирляндами подобно новогодним деревьям, разливают бархатный свет по всему городу. И даже величественные небоскребы теперь стыдливо переминаются в стороне. Они теперь изгои. В большом городе больше нет место тому, что когда-то делало его городом. А шатры просто стоят. Никто их не сносит и никогда не сворачивает. Шатры теперь выступают в роли гостиниц, торговых центров, больниц и, конечно же, центров развлечений. Меняются только люди, постоянно въезжающие и выезжающие. Все со своей особой программой, со своим особым набором уродцев.
-Вы долго планируете так стоять? – чей-то голос наконец вырвал меня из водоворота размышлений.
- Может, да, - ответил я, - а, может, и нет. Как вы здесь оказались?
- Я, как это говорится, - высокий худощавый мужчина почесал макушку, волосы из которой выпадали уже не первый год, - мимо проходил.
- Так что мешает вам пройти дальше?
- Думаю, вы как раз и мешаете, - он одарил меня совсем неуместной улыбкой, обнажающей почти все его зубы.
- Мне кажется, - я пытался говорить как можно осторожнее, - между нами всё же есть разница. Вы просто мимо проходили, так? А я вот при исполнении обязанностей.
- Обязанностей того, что это сделал? – кивком он указал на тело девушки, погрузнувшее в грязи.
- Обязанностей того, кто должен его найти.
- А, - радостно вскрикнул незнакомец, - так вы коп?
- Если это еще можно так назвать.
- Можно, - на несколько секунд он замялся, - думаю. Я, если что, из газеты. «Ласт Сансет», вы, может, слышали. Мы узнаем всё о жертвах убийств и изнасилований, а затем публикуем подборку их счастливых фотографий. На страницах нашей газеты они всегда улыбаются. Это как плевок в лицо смерти…
- Это плевок в лицо журналистики.
- Что, простите, еще раз? – думаю, этот тип всё хорошо расслышал, но решил воспользоваться хорошо известным правилом переспроса в подобной ситуации.
- Это мало напоминает работу настоящего журналиста, - говорю я, - вы просто издеваетесь над пострадавшими.
- Поверьте, над ними уже поиздевались до нас.
- Так как вы здесь оказались? – резко сменил я тему, зная, что возможности может не представиться еще долго.
- Насчет этого я не соврал. Мимо проходил, - след той же неуместной улыбки проскользнул на лице незнакомца. – Вы сами-то чего ждете?
- Посмотрите еще раз на тело и вспомните о том, что мне предстоит расследовать обстоятельства, по стечению которых это тело здесь оказалось. Проблема только в том, что клиническая картина смерти…
- А, я всё понял, можете не продолжать. Вы ждете коронера.
Долговязый был прав. Коронер же особо не спешил, и, когда за нашими спинами послышался звук, с которым колеса обычно продавливают влажную земную почву, каждый из нас уже успел промокнуть насквозь.
- Это твой напарник? – осведомился коронер. – Мы еще не пересекались. Я Ричард Гэмбл, можно просто Гэмбл…
- Он не мой напарник, так что можешь не распинаться, - наконец встрял я, обнаружив в словах Ричарда зазор достаточного размера для того, чтобы вставить парочку своих.
- Тогда что он здесь вообще делает?
- Он журналист.
- Прикажи ему проваливать, пока это плохо для него не закончилось.
- Как-то грубо, - наигранно возмутился долговязый, - но проблем я не хочу. До встречи господа, - он кивнул каждому из нас в знак прощания и зашагал прочь.
- Нужно затащить её в фургон, - проговорил Ричард, когда журналист нас уже не слышал, - попытаюсь там её обмыть и осмотреть.
- Делай, как знаешь.
- Тебе, наверное, лучше тоже забраться в фургон. Этот дождь только разошелся.
- У тебя там и для одного живого места мало. Да и запах тоже не очень. Я лучше пока здесь постою, приму душ.
- Душевая вода чистая. Она стекает по твоим конечностям, смывает с них грязь, а затем обращается в водоворот и уносит воспоминания о форме твоего тела куда-то в канализацию. Дождевая вода не такая. Она сама по себе грязная. Такая тебе никакой пользы не принесет.
- Я и не говорил о пользе, Гэмбл. Но раз уж ты так хочешь прогнать меня с улицы, я лучше расспрошу приехавших вчера циркачей, - поймав упрек в его взгляде, я быстро продолжил. – Знаю, о чем ты думаешь, они выставят меня в два счета. Но попытаться нужно, так?
- Может, и нужно.
- Скоро вернусь, - прокричал я, уже развернувшись к Гэмблу спиной.
Эти ребята были в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Приехали вчера, только успели обосноваться. Нужно бы подловить кого-то одного из них. В одиночку все как-то сговорчивее.
Я всё приближался к огням высоких шатров и думал о том, что же обнаружит Ричард при осмотре. Опознает ли он вообще женщину в человеке, так долго провалявшемся в грязи? Мне никак не удавалось отделаться от мысли о том, что сейчас она ближе всего к возвращению в свое исходное состояние. Еще чуть-чуть и она окончательно превратится в набор строительных кирпичиков, когда-то необходимых для того, чтобы собрать тело. Эта женщина, кем бы она ни была, не так уж и много потеряла, лишившись способности мыслить и дышать.
Подойдя к поселку циркачей достаточно близко для того, чтобы разглядеть вход, я тут же столкнулся с наиболее предсказуемым из всех затруднений – вход охранялся. Два человека, один выше, другой ниже, стояли с обеих сторон у входа. Наверное, можно было бы просто подождать, пока кто-то выйдет изнутри, однако ждать этого можно было хоть до утра, да и эти парни наверняка что-то заподозрят, если я продолжу здесь околачиваться.
Двое всё же лучше, чем все сразу, - подумал я и отправился к входу.
Только подойдя к охранникам впритык, я обнаружил, что разница в их росте была куда разительнее, чем на первый взгляд. Карлик и великан, безо всяких преувеличений, переминались с ноги на ногу и перебрасывались отрывками фраз, не обращая на меня никакого внимания.
- Могу я с кем-то из вас поговорить? – громко выкрикнул я, не зная, к кому из двух следует обращаться.
- Зависит от того, что вас интересует, - заискивающим тоном проговорил карлик.
Из-за дождя его костюм и даже бабочка казались черными, а волосы, зачесанные на бок, прилипли к щеке.
- Я же вас не распугаю, если скажу, что речь об убийстве?
- Только в том случае, если вы решили попрактиковаться в этом на нас, - хрипло рассмеялся карлик. – Хотя, если подумать, нас больше. Это скорее мы вас убьем. Так вот, вы что, хотите умереть?
- Пожалуй, нет, - я рефлексивно тряхнул головой в попытке отогнать подобную мысль как можно дальше. – Я пришел поговорить об уже свершившемся убийстве.
- И кто вам сказал, что говорить нужно с нами?
- Вы первые, кого я здесь нашел.
- Так, значит, вы не отрицаете того, что мы можем ничего не знать?
- И всё же я обязан об этом спросить.
- Ваше право. Заткнуть вас может только он, - карлик указал на своего высокого партнера, - но ему сейчас не до вас потому, что он ловит языком капли дождя и пытается сосчитать их все.
- Мне нужно знать, - продолжил я, - не знакома ли вам девушка в бирюзовом платье?
- По-вашему, это отличительная черта? – карлик снова захихикал. – Думаете, во всем этом городе платье только у одной девушки?
- Я не закончил. Это очень старое платье. С белыми рюшами. Я за всю жизнь только одно такое видел. Уверен, сейчас таких даже не продают. Оно выглядит, как…
- Как наряды красавиц с картин 19го века?
- Так вы…
- Если ты что-то сделал с Иви, думаю, даже он, - мой низкорослый собеседник снова указал на великана, - перестанет считать дождевые капли, чтобы с тобой расправиться.
- Я…стоп, я расследую убийство, - мои руки стали шарить по карманам в поисках удостоверения.
- Можешь не искать, - кивнул карлик, - уж слишком физиономия у тебя рассеянная была как для убийцы.
На несколько секунд я застыл, а затем продолжил:
- Кто-то из вас может сказать, когда в последний раз её видел?
- Думаю, вчера. Когда мы все приехали. Потом Иви куда-то ушла. Но это дело привычное, она всегда уходит исследовать новые места. О таком у нас никто не беспокоится.
- Никто даже не пытался её сегодня искать?
- Искать? Вы шутите? В вашем городке? Завтра мы набиваем кошельки вашими деньжатами и едем дальше. Если кто-то хочет остаться, пусть остается. Но знаешь, в чем дело? Никто не захочет здесь остаться. Надеюсь, ты понял, к чему я вел.
- Да, но теперь эта девушка…
- Иви, - быстро исправил меня карлик. – Да, теперь Иви мертва. И это лучшее подтверждение тому, что здесь лучше не оставаться. Даже странно, знаешь. Все думали, что однажды она проткнет себя одной из тех шпаг, которые глотала.
-Вы могли бы назвать её полное имя?
- Здесь никто не знает полных имен, дружище. Может, её даже Иви не звали. Такие вещи нас никогда не касались. Лучше скажи мне вот что. Её жестоко убили?
- Не уверен, что я…
- Я рассказал тебе всё, что знал. Не думаешь ли ты, что честно было бы рассказать что-то мне?
- Ладно, - вздохнул я. – У неё была рана на весь живот.
- Это всё?
- И пару царапин.
- Что ж, может, это лучше, чем проколоть себя изнутри. А ты, -карлик вдруг зашевелился, подошел ко мне и ткнул пальцем мне в живот, - ступай.
- Да, - рассеяно проговорил я, - спасибо за информацию.
На обратной дороге я пытался представить лицо великана, жадно поглощающего дождевые капли. Как бы там ни было, чувствовал он себя гораздо лучше, чем многие в этом месте. Может, весь секрет и состоял в том, чтобы сконцентрироваться на счете капель, и не обращать внимания на всё остальное. Это каким-то чудодейственным образом сужало окружающий мир до одной единственной точки и заставляло чувствовать себя в безопасности. Не думаю, что кому-то вообще было под силу разрушить счастье того великана. Может, и ту девчонку в истрепанном платье спасла бы такая жизнь. Но думать об этом было уже слишком поздно. Даже Гэмбл так сказал, когда я попытался поделиться с ним мыслью.
- Не думаю, - пробормотал он, - что это та самая вещь, которая должна тебя сейчас беспокоить.
- А какая – та самая? – осведомился я.
- Концентрические круги.
- Еще раз?
- Ты всё расслышал, можешь даже не притворяться. Пять штук на спине у убитой. Я понятия не имею, что они значит, но сомнений в том, что оставил их убийца, нет. С таким рано или поздно сталкиваются всё, кто имеет дело с трупами. Особая подпись убийцы.
- Значит, мы ищем того, кто виновен в серии преступлений?
- Или же того, кто только что положил ей начало. Само по себе убийство небрежное. Словно он, этот убийца, никогда прежде подобного не делал. Он как будто впервые сел за руль автомобиля, понимаешь?
- Думаю, да.
- Есть что-то, что могло бы на него указать?
- К сожалению, нет. Придется поднять архивы, полистать старые газеты…
- Я всё сделаю, - перебил я коронера. – Начну сегодня же.
- Тебя подвезти в центр?
- Нет, полезнее будет пройтись.
- Как знаешь, - покачал головой Гэмбл. – Смотри, не переутомись на этих своих прогулках.
В чем-то он был даже прав. Прогулки, особенно в такую погоду, и вправду производили изматывающий эффект. Однако и это было приятнее, чем ехать в одном фургоне с трупом. Открытое пространство каким-то образом притупляло чувства, не позволяло сосредоточиться на одной мысли, проедающей тебя до костей.
- Вы что-то узнали? – уже по обычаю мою цепочку рассуждений прервал долговязый журналист, подбегающий к фургону коронера.
- Ничего полезного для вас.
- И даже ничего не скажете о кругах?
- Постойте, - переспросил я, - что?
- Об этих, как они там называются, концентрических кругах на её спине.
- Как вы узнали?
- Это вам тоже нужно разъяснять? – теперь жутковатая улыбка окончательно прорезалась на лице долговязого парня и, казалось, намертво к нему прилипла. – Давайте лучше пройдемся.
- Мы уже и так идем.
- Снова какая-то неуместная грубость из ваших уст. У вас там, в правоохранительных органах, что ли все такие? А, да ладно, - он тяжело рассмеялся, - кого я спрашиваю? Вы вот, например, впервые такое увидели? Ну, это убийство. Наверняка впервые. А я такое уже видел. В ста милях от города. Там тоже нашли труп девушки. Выловили его в воде. Кто-то задушил её и бросил в местное озеро. Все думали, ревнивый муж или еще кто-то из тех, с кем у неё отношения не сложились, а потом оказалось, что никакого мужа у неё не было. Да вообще никого не было. И вот она, никому не нужная, вдруг оказалась в озере. А на спине у неё ножом выцарапаны четыре круга. Один вписан в другой. И видно сразу, кто-то вписывал их очень осторожно. Я даже статью об этом написать хотел, и написал бы, если бы ко мне тогда не подошел один парень, и не спросил «Хочешь продолжить?». Я тогда, честное слово, ничего не понял. Спросил еще «Продолжить что?». А он заливается смехом и говорит «Эстафету. Четыре круга – четыре трупа. Только обязательно нужно передать дальше». Не скажу, что его слова дошли до меня сразу, но, возвращаясь сюда, я всё ловил себя на том, что они не выходят из моей головы. Четыре круга – четыре трупа. И вот я возвращаюсь домой, а мне на встречу идут парни из цирка в своих пестрых нарядах, совсем пьяные. Я пытаюсь их обойти, а они преграждают мне дорогу. Один вопит что-то о том, что все дороги теперь принадлежат им, а другой наваливается на меня и требует вывернуть карманы. У меня и выбора-то не было, если подумать. Так я лишился всех денег. А вечером… Вечером я встретил её. Красивую, живую. Она была как плевок мне в лицо. Просто бродила под окнами моего дома и насмехалась надо мной всем своим беззаботным существованием. Но самое главное – она была с ними. Была заодно с теми парнями, отобравшими у меня деньги. Об этом кричала всё её одежда…
- И ты просто с ней расправился? – сухо переспросил я.
- Не просто расправился. Знал бы ты, как тяжело даются эти круги на спине. Но таковы были условия.
- Ты же не рассказываешь мне это, чтобы просто исповедаться?
- Конечно, нет, - долговязый издал какой-то фыркающий звук, - я рассказываю, чтобы поделиться опытом.
- И думаешь, что это сойдет тебя с рук?
- Нет, что ты, ни в коем случае. Я уже всё сделал. Теперь мне даже хочется понести за это наказание. Но вот ты, ты-то останешься на свободе. Пять кругов – пять трупов. Главное – помни, что это эстафета.
- Если ты скажешь еще что-то, я рискну проломить тебе череп кулаком.
- Не придется, - бывший журналист горько рассмеялся, -я весь в вашем распоряжении, офицер… Или кто ты там. Можешь доставить меня хоть прямиком в здание суда.
Кажется, это было последним, что он сказал за время нашей прогулки. Забавно то, что впервые увидев тело той девушки, я был уверен в её виновности. Не в собственной смерти, конечно, но в чем-то другом, что к этой смерти неизбежно привело. Я отчетливо помню мысль, прогремевшую в моем сознании в те минуты: «Так ей и надо». Я был почти рад, хотя и не мог до конца понять, почему. Однако это было тогда, а теперь, казалось, прошла добрая сотня лет с того момента. Девушка в платье, протянувшем дольше, чем она сама, каждый день рисковала проткнуть себя изнутри ради денег на еду. Не знаю, кем она была до этого, но это, наверное, меня и не касается. Сейчас меня касался только долговязый парень, причем, в буквальном смысле. Он всё тряс меня за плечо и расспрашивал, что я планирую с ним сделать. По правде, я не знал. Мне вообще тяжело давались рассуждения о том, что можно сделать с телом. Также я не знал, чем стану рисовать шесть кругов. Теперь уже шесть. Как он там говорил? Шесть кругов – шесть трупов. В общем, тогда я и вправду не знал, что с этим делать. Однако я сразу же отметил, что задушить такого здоровяка будет сложно. Хорошо, что в запасе много времени, а поблизости никого, кто захотел бы принять эстафету.