451^o по Фаренгейту - температура, при которой воспламеняется и горит бумага.

 

***

 

Ему казалось, что за мгновение до того, как ему повернуть, за углом кто-то стоял. В  воздухе была какая-то особая тишина, словно там, в двух шагах, кто-то  притаился и ждал и лишь за секунду до его появления вдруг превратился в тень и пропустил его сквозь себя.

 

***

 

- Ну вот,- сказала она,- мне семнадцать лет, и я помешанная. Мой дядя утверждает, что одно неизбежно  сопутствует  другому.  Он говорит: если спросят, сколько тебе лет, отвечай, что тебе семнадцать и что ты сумасшедшая.

 

***

 

- Можно спросить вас?.. Вы давно работаете пожарником?

- С тех пор как мне исполнилось двадцать. Вот уже десять лет.

- А вы когда-нибудь читаете книги, которые сжигаете?

Он рассмеялся.

- Это карается законом.

- Да-а... Конечно.

- Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду  - Уитмена, в пятницу -  Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз.

 

***

 

- Правда ли, что когда-то, давно, пожарники тушили пожары, а не разжигали их?

- Нет. Дома всегда были несгораемыми. Поверьте моему слову.

 

***

 

Вы видели на шоссе за городом рекламные щиты? Сейчас они длиною в двести футов. А знаете ли вы, что когда-то они были длиною всего в двадцать футов? Но теперь автомобили несутся по дорогам с такой скоростью, что рекламы пришлось удлинить, а то бы никто их и прочитать не смог.

 

***

 

Они привезли с собой машину. Вернее, машин было две. Одна пробиралась в желудок, как черная кобра на дно заброшенного колодца в поисках застоявшейся воды и загнившего прошлого. Она пила зеленую  жижу, всасывала ее и выбрасывала вон. Могла ли она выпить всю темноту? Или весь яд, скопившийся там  за долгие годы? Она пила молча, по временам захлебываясь, издавая странные чмокающие звуки, как будто шарила там на дне,что-то выискивая. У машины  был глаз. Обслуживающий ее человек с бесстрастным лицом мог, надев

оптический шлем, заглянуть в душу пациента и рассказать о том, что видит глаз машины. Но человек молчал. Он смотрел, но не видел того, что видит глаз. Вся эта процедура напоминала рытье канавы в саду. Женщина, лежащая на постели, была всего лишь твердой мраморной породой, на которую наткнулась лопата. Ройте же дальше, запускайте бур поглубже, высасывайте пустоту, если только может ее высосать эта подрагивающая, причмокивающая змея!

Санитар стоял и курил, наблюдая за работой машины.

Вторая машина тоже работала. Обслуживаемая вторым, таким же бесстрастным человеком в  красновато-коричневом комбинезоне, она выкачивала кровь из тела и заменяла ее свежей кровью и свежей плазмой.

 

***

 

Нас слишком много,- думал он.- Нас миллиарды, и это слишком много. Никто не знает друг  друга. Приходят чужие  и насильничают над тобой. Чужие вырывают у тебя сердце, высасывают кровь. Боже мой, кто были эти люди? Я их

в жизни никогда не видел.

 

***

 

- В конце  концов, мы живем в век, когда люди уже не представляют ценности. Человек в наше время - как бумажная салфетка: в нее сморкаются, комкают, выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают, бросают... Люди не имеют своего лица. Как можно болеть за футбольную команду своего  города, когда не знаешь ни программы матчей, ни имен игроков? Ну-ка, скажи, например, в какого цвета фуфайках они выйдут на поле?

 

***

 

Я иду к своему психиатру. Меня заставляют ходить к нему. Ну я и придумываю для него всякую всячину. Не знаю,  что он обо мне думает, но он говорит, что я настоящая луковица. Приходится облупливать слой за слоем.

- Я тоже склонен думать, что вам нужен психиатр,- сказал Монтэг.

- Неправда. Вы этого не думаете. Он глубоко вздохнул, потом сказал:

- Верно. Я этого не думаю.

- Психиатр хочет знать, почему я люблю бродить по лесу, смотреть на птиц, ловить бабочек. Я когда-нибудь покажу вам свою коллекцию.

- Хорошо. Покажите.

-  Они то и дело спрашивают, чем это я все время занята. Я им говорю, что иногда просто сижу и думаю. Но не говорю, о чем. Пусть поломают голову. А иногда я им говорю, что люблю, откинув назад голову, вот так, ловить

на язык капли дождя. Они на вкус, как вино.

 

***

 

Механический пес спал и в то же время бодрствовал, жил и в то же время был мертв в своей мягко гудящей, мягко вибрирующей, слабо освещенной конуре в конце темного коридора пожарной  станции. Бледный свет ночного неба проникал через большое квадратное окно, и блики играли то тут, то там на медных, бронзовых и стальных частях механического зверя. Свет отражался в кусочках рубинового стекла, слабо переливался и мерцал на тончайших, как капилляры, чувствительных нейлоновых волосках в ноздрях этого странного чудовища, чуть  заметно вздрагивающего на своих восьми паучьих, подбитых резиной лапах.

 

***

 

- Иногда я и чувствую себя древней старухой. Я боюсь своих сверстников.

Они убивают друг друга.

 

***

 

- Но больше всего,- сказала она,- я все-таки люблю наблюдать за людьми. Иногда я целый день езжу в метро,  смотрю на людей, прислушиваюсь к их разговорам. Мне хочется знать, кто они, чего хотят, куда едут. Иногда я даже бываю в парках развлечений или катаюсь в ракетных автомобилях, когда они в полночь мчатся по окраинам города.<...> Иногда я подслушиваю разговоры в метро. Или у фонтанчиков с содовой водой. И знаете что?

- Что?

- Люди ни о чем не говорят.

- Ну как это может быть!

- Да-да. Ни о чем. Сыплют названиями - марки автомобилей, моды, плавательные бассейны и ко всему прибавляют: "Как шикарно!" Все они твердят одно и то же. Как трещотки. А ведь в кафе включают ящики анекдотов и слушают все те же старые остроты или включают музыкальную стену и смотрят, как по ней бегут цветные узоры, но ведь все это совершенно беспредметно, так  - переливы красок.  А картинные галереи? Вы когда-нибудь заглядывали в картинные галереи? Там тоже все беспредметно. Теперь другого не бывает. А когда-то, так говорит дядя, все было иначе. Когда-то картины рассказывали  о чем-то, даже показывали людей.

 

*** 

 

Лавина  книг  обрушилась на  Монтэга, когда он с тяжелым сердцем, содрогаясь всем своим существом,  поднимался вверх по крутой лестнице. Как нехорошо получилось! Раньше всегда проходило гладко... Все равно как снять нагар со свечи. Первыми являлись полицейские, заклеивали жертве рот липким пластырем и, связав ее, увозили куда-то в своих блестящих жуках-автомобилях. Когда приезжали пожарные, дом был уже пуст. Никому не причиняли боли, только разрушали  вещи. А вещи не чувствуют боли, они не кричат и не плачут, как

может закричать и заплакать эта женщина, так что совесть тебя потом не мучила. Обыкновенная уборка, работа дворника. Живо, все по порядку! Керосин сюда! У кого спички?

 

***

 

И вдруг она показалась ему такой чужой, как будто он никогда раньше ее и в глаза не видел. Просто он по ошибке попал в чей-то дом, как тот человек в анекдоте, который, возвращаясь ночью пьяный, открыл чужую дверь, вошел в чужой дом и улегся в постель рядом с чужой женой, а рано утром встал и ушел на работу, и ни он, ни женщина так ничего и не заметили...

 

***

 

- А раз все стало массовым, то и упростилось,- продолжал Битти.- Когда-то книгу читали лишь немногие - тут, там, в разных местах. Поэтому и книги могли быть разными. Мир был просторен. Но, когда в мире стало тесно от глаз, локтей, ртов, когда население удвоилось, утроилось, учетверилось, содержание фильмов, радиопередач, журналов, книг снизилось до известного стандарта. Этакая универсальная жвачка.

 

***

 

Возьмем теперь вопрос о разных  мелких  группах  внутри  нашей цивилизации. Чем больше население, тем  больше таких групп. И берегитесь обидеть которую-нибудь из них - любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, мормонов, баптистов,  унитариев, потомков китайских, шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев, жителей штатов Орегон или Мехико. Герои книг, пьес, телевизионных передач не должны напоминать подлинно существующих художников, картографов, механиков. Запомните, Монтэг, чем  шире рынок, тем тщательнее  надо избегать конфликтов. Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп,- не дай бог как-нибудь их задеть! Злонамеренные писатели, закройте свои пишущие машинки! Ну что ж, они так и сделали. Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа.  Книги - в подслащенные помои. Так, по крайней мере, утверждали критики, эти заносчивые снобы. Неудивительно, говорили они, что книг никто не покупает. Но читатель прекрасно знал, что ему нужно, и, кружась в вихре веселья, он оставил себе комиксы. Ну и, разумеется, эротические  журналы. Так-то вот, Монтэг. И все это  произошло без всякого вмешательства сверху, со стороны правительства. Не с каких-либо предписаний это  началось, не с приказов или цензурных ограничений. Нет! Техника,массовость потребления и нажим со стороны этих самых групп - вот что, хвала господу, привело к нынешнему положению. Теперь благодаря им вы можете всегда быть счастливы: читайте себе на здоровье  комиксы, разные там любовные исповеди и торгово-рекламные издания.

 

***

 

Хорошие писатели тесно соприкасаются с жизнью. Посредственные - лишь поверхностно скользят по ней. А плохие насилуют ее и оставляют растерзанную на съедение мухам.

 

***

 

- Убивают всегда чужих мужей. Так говорят.

- Да, я тоже слышала. Не знаю ни одного человека, погибшего на войне. Погибают как-нибудь иначе. Например, бросаются с высоких зданий. Это бывает. Как муж Глории на прошлой неделе. Это да. Но на войне? Нет.

 

***

 

Почему огонь полон для нас такой неизъяснимой прелести? Что влечет к нему и старого и малого?- Битти  погасил и снова зажег маленькое пламя.-Огонь - это вечное движение. То, что человек всегда стремился найти, но так и не нашел. Или почти вечное. Если ему не препятствовать, он бы горел, не угасая, в течение всей нашей  жизни. И все же, что такое огонь? Тайна. Загадка! Ученые  что-то лепечут о трении и молекулах, но, в сущности, они ничего  не  знают. А главная прелесть огня в том, что он уничтожает ответственность и последствия.

 

***

 

Он двинулся вперед по шпалам. И, к удивлению своему, он вдруг почувствовал, что твердо знает нечто, чего, однако, никак не смог бы доказать: когда-то давно Кларисса тоже проходила здесь.

 

***

 

Когда я был еще мальчиком, умер мой  дед, он был скульптором. Он был очень добрый человек, очень любил людей, это он помог очистить наш город от трущоб. Нам, детям, он мастерил игрушки, за свою жизнь, он, наверно, создал миллион разных вещей. Руки его всегда были  чем-то заняты. И вот когда он умер, я вдруг понял, что плачу не о нем, а о тех вещах, которые он делал. Я плакал потому, что знал: ничего этого больше не будет, дедушка уже не сможет вырезать фигурки из дерева, разводить с нами голубей на заднем дворе, играть на скрипке или  рассказывать нам смешные истории - никто не умел так их рассказывать, как он. Он был частью нас самих, и когда он умер, все это ушло из нашей жизни: не осталось никого, кто мог бы делать это так, как делал он. Он был особенный, ни на кого не похожий. Очень нужный для жизни человек. Я так и не примирился с его смертью. Я и теперь часто думаю, каких прекрасных творений искусства лишился  мир из-за  его смерти, сколько забавных  историй осталось не рассказано, сколько голубей, вернувшись домой, не ощутят ужеласкового  прикосновения его рук. Он переделывал облик мира. Он дарил  миру новое. В ту ночь, когда он  умер, мир обеднел на десять миллионов прекрасных поступков.

 

 

 ***

 

 Каждый должен что-то оставить после себя. Сына, или книгу, или картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведенную из кирпича стену, или сшитую гобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чем после смерти найдет прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращенное тобою дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив. Не важно, что именно ты делаешь, важно, чтобы все, к чему ты прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нем оставалась  частица тебя самого. В этом разница между человеком, просто стригущим траву на лужайке, и настоящим  садовником, - говорил мне дед. - Первый пройдет, и его как не бывало, но садовник будет жить не одно поколение.

 

 ***

 

Люди не должны забывать, сказал он, что на земле им отведено очень небольшое место, что они живут в окружении природы, которая легко может взять обратно все, что дала человеку. Ей ничего не стоит смести нас с лица земли своим дыханием или затопить нас водами океана - просто чтобы еще раз напомнить человеку, что он не так всемогущ, как думает. Мой дед говорил: если мы не будем постоянно ощущать ее рядом с собой в ночи, мы  позабудем, какой она может быть грозной и могущественной. И тогда в один прекрасный день она придет и поглотит нас.

 

 

 ***

 

 Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекрасней любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя - такого зверя нет на свете. А если есть, так он сродни обезьяне-ленивцу, которая день-деньской висит на дереве головою вниз и всю свою жизнь проводит в спячке. К черту! - говорил он.  - Тряхни посильнее дерево, пусть эта ленивая скотина треснется задницей об землю!

 

 ***

 

 Когда-то в древности жила на свете глупая птица Феникс. Каждые несколько сот лет она сжигала себя на костре. Должно быть, она была близкой родней человеку. Но, сгорев, она всякий раз снова возрождалась из пепла. Мы,люди, похожи на эту птицу. Однако у нас есть преимущество перед ней. Мы знаем, какую глупость совершили. Мы знаем все глупости, сделанные нами за тысячу и более лет. А раз мы это знаем и все это записано и мы  можем оглянуться назад и увидеть путь, который мы прошли, то есть надежда, что когда-нибудь мы перестанем сооружать эти дурацкие погребальные костры и кидаться в огонь. Каждое новое поколение оставляет нам людей  которые помнят об ошибках человечества.

 

 ***

 

 Всему свое время. Время разрушать и время строить. Время молчать и время говорить.

 

[показать]

 

 LibClub