Поймай рукой метеорит,
Сорви мне папоротник-цвет,
Найди след чертовых копыт
И место всех ушедших лет.
Учи внимать русалок пенью
И от завистников терпенью.
И есть ли слух
От злых старух
Чтоб укреплял высокий дух?
* * *
Дунстану множество раз приходилось исполнять обязанности стража, но до сих пор они сводились к тому, чтобы просто стоять и ничего не делать. Ну, может быть, пару раз случалось шугать детей.
Сегодня же он чувствовал себя важной персоной: они с Томми не выпускали из рук толстых дубинок, и, если к стене подходил кто-то из чужестранцев, караульные сурово сообщали: «Завтра, завтра, добрые сэры. Сегодня никого пропускать не положено».
* * *
— Если вы приехали на ярмарку, — сказал он своему гостю, — тогда вы, должно быть, торгуете чудесами и колдовством.
Высокий джентльмен кивнул.
— Значит, вот что вам нужно, молодой человек, — чудеса и колдовство? — Он оглядел крохотную комнату Дунстанова домика. Снаружи начал накрапывать дождь, и по соломенной крыше забарабанили капли. — Ну хорошо, — сказал гость, то ли шутя, то ли серьезно. — Ох уж эти мне чудеса и колдовство... Завтра вы обретете Мечту своего сердца. А пока вот вам деньги.
* * *
— Глаза, кому глаза? Меняем ваши старые на наши новейшие! — выкрикивала крохотная женщина. Прилавок перед ней был уставлен бутылями и колбами, полными глаз всех форм и цветов.
— Музыкальные инструменты из ста далеких земель!
— Свистки по пенни! Гудки по два пенни! Церковные хоралы по три!
— Все к нам! Испытайте удачу! Отгадайте простую загадку — и получите свеженький анемон!
— Неувядающая лаванда! Колокольчиковое полотно!
— Сны в розлив, по шиллингу флакон!
— Ночные плащи! Сумеречные плащи! Плащи из полумрака!
— Мечи судьбы! Жезлы власти! Кольца вечности! Карты фортуны! Заворачивайте к нам, не пожалеете!
* * *
— А вас-то как зовут? — спросил Дунстан, густо покраснев.
— Сейчас никак. Я ведь рабыня и не имею права носить свое прежнее имя. Поэтому я откликаюсь на «эй, ты», или на «дрянная девчонка», или на «эта неряха и неумеха». И на многие подобные ругательства.
* * *
Дунстану не нужно было спрашивать, как она узнала его фамилию, — наверное, девушка попросту завладела этим знанием во время поцелуя, так же, как некоторыми другими вещами. Например, его сердцем.
Подснежник тихо звенел у него в руке.
* * *
Мало кто из нас видел звезды такими, как народ тех дней: в наших городах по ночам слишком много света. Но для жителей Застенья звезды сияли, будто иные миры или мечты, бессчетные, как деревья в лесу или листья на дереве.
* * *
— Замуж? За тебя? — спросила она, перестав смеяться. — С чего бы мне выходить за тебя замуж, Тристран Тёрн? Что ты можешь мне дать?
— Что я могу? — воскликнул юноша. — Если хочешь, ради тебя, Виктория Форестер, я отправлюсь в Индию и привезу тебе слоновые бивни, и жемчужины с ноготь большого пальца, и рубины размером с голубиное яйцо! Или уплыву в Африку и привезу оттуда алмазы величиной с крикетный шар, а еще отыщу исток Нила и назову его в твою честь! Я поеду в Америку, в Сан-Франциско, на золотые прииски, и не вернусь, пока не добуду столько золота, сколько ты весишь! Тогда я доставлю это золото сюда и сложу к твоим ногам. По твоему слову я доберусь до крайнего севера и буду убивать там огромных белых медведей, а их шкуры пришлю тебе.
* * *
— Ради твоего поцелуя и дабы добиться твоей руки, — велеречиво изрек Тристран, — я готов принести тебе эту упавшую звезду.
Он вздрогнул от холода. Тонкое пальтецо продувалось насквозь, и было уже совершенно ясно, что поцелуя Тристрану не получить. Такая незадача ставила его в тупик. У мужественных героев «сенсационных романов» никогда не возникало проблем с поцелуями.
— Ну хорошо, давай, — сказала Виктория. — Если сумеешь, я согласна.
— Что? — не понял Тристран.
— Если ты принесешь мне звезду, — продолжала Виктория, — да, именно ту самую, что сейчас упала, а не другую, — тогда я поцелую тебя. Смотри, как удачно для тебя все складывается: не нужно ехать ни в Австралию, ни в далекий Китай.
* * *
Но потом подумал о губах Виктории, о ее серых глазах, о том, какой серебристый у нее смех, распрямил плечи и вставил хрустальный подснежник в петельку для верхней пуговицы, теперь уже расстегнутой. Слишком невежественный, чтобы бояться, и слишком юный, чтобы благоговеть, Тристран Тёрн зашагал по уже известным нам полям...
... в глубь Волшебной Страны.
* * *
— Наконец-то, — сказала одна.
— Как раз вовремя, — согласилась другая.
— И кто же из нас отправится на поиски? — спросила третья.
Все три ведьмы зажмурились и погрузили старые руки в груду теплых внутренностей на колоде. Старушечья ладонь раскрылась.
— У меня почка.
— А у меня — печень.
Третья рука принадлежала самой старой из Лилим.
— У меня — сердце, — торжествующе заявила она.
* * *
— Звезда, — пробормотала одна из старух.
— Звезда, — эхом отозвалась другая.
— Именно, — подтвердила королева ведьм, надевая на голову серебряный обруч. — Первая за двести лет. И я добуду от нее то, что нам нужно.
Она облизнула алые губы темно-красным язычком и выговорила:
— Упавшая звезда.
* * *
На поляне у тихого озера была ночь. Небо усыпали бессчетные звезды.
Светлячки горели в листве высоких вязов, в зарослях папоротника и в кустах орешника, мерцая, как огни далекого города. В ручье, питавшем озеро, плескалась выдра. Целое семейство горностаев прокладывало себе дорожку к берегу на водопой. Мышь-полевка нашла упавший орех и начала грызть твердую скорлупу длинными и острыми передними зубками — не потому, что проголодалась, а потому, что на самом деле была заколдованным принцем, который мог вернуть свой прежний облик только после того, как разгрызет Орех Мудрости. Но радость находки сделала принца невнимательным, и о приближении совы-неясыти он догадался, только когда на него упала тень, закрывшая луну. Сова подхватила мышь острыми когтями и вновь исчезла в ночи.
Мышь уронила орех, который свалился в ручей и уплыл по течению в озеро, где его проглотил лосось. Сова слопала мышь в пару глотков, и лишь хвост несчастного принца свисал у нее из клюва, длинный, как ботиночный шнурок. Какое-то существо с пыхтением и треском пробиралось сквозь заросли — барсук, наверное, подумала сова (которая сама была заколдована и могла принять свой истинный облик, только проглотив мышь, которая съела Орех Мудрости), или, может, медвежонок.
* * *
— Потому что я не вижу другой причины парню вроде тебя настолько сдуреть, чтобы переступить границы Волшебной Страны. Из твоих земель к нам приходит только три вида дураков: менестрели, влюбленные и безумцы. На менестреля ты не похож, и мозги у тебя — прости за грубость, парень, но это правда, — самые заурядные, обычные, как сырная корка. Так что если кто меня спросит, я бы поставил на любовь.
— Потому что, — возгласил Тристран, — каждый влюбленный в сердце своем безумец, а в душе — менестрель.
* * *
Далеко ли Вавилон?
Миля, пять иль пятьдесят.
При свече туда дойдешь,
А потом — назад.
Будешь быстр и не свернешь —
При свече туда дойдешь.
* * *
— Знаешь, — сказала она, — сдается мне, что пара будет куда быстрее, чем один. Как ты думаешь?
Бревис не понял, о чем говорит дама, и приоткрыл было рот, чтобы сообщить ей об этом. Но тут она своим длинным пальцем коснулась его переносицы, как раз между глаз, и мальчик обнаружил, что не может выговорить ни слова.
Дама щелкнула пальцами, и Бревис на пару с козлом занял место между оглоблями ее колесницы. Мальчик с немалым удивлением осознал, что идет на четвереньках, и ростом он теперь не выше, чем животное рядом с ним.
* * *
Тилл и — тилл и — талл и,
Мальчишка в одеяле
По глупости безмерной
Звезду все ищет здесь,
Но надобно сначала
Пройти дорог немало,
Чтоб, сбросив одеяло,
Увидеть, кто ты есть.
* * *
— Ты и есть звезда, — пробормотал он.
— А ты — дурак, — горестно сообщила девушка. — А кроме того, балбес, тупица, балда и кретин!
* * *
— Ваш народ когда-нибудь спит? — спросил юноша.
— Конечно. Только не по ночам. Ночью мы сияем.
* * *
— А почему же ты упала? — спросил Тристран, ища новых тем. — Споткнулась обо что-нибудь?
Неожиданно она остановилась и посмотрела на него особым взглядом — будто рассматривала некую гадость, да еще и с большого расстояния.
— Я не спотыкалась, — наконец сообщила звезда. — Меня сбили. Вот этой штукой.
* * *
Гонял единорога лев вдоль городских дорог,
И раз побил,
И два побил,
Его помучив всласть,
И третий раз отколотил,
Свою упрочив власть...
* * *
Тристрану Тёрну снился сои.
Будто бы он залез на старую яблоню и заглядывает в спальню Виктории Форестер, которая раздевается на ночь. Но как только она сняла платье, под которым обнаружилась весьма длинная и широкая сорочка, Тристран почувствовал, что сук под его ногами начинает прогибаться и трещать, и вот он уже летел вниз, кувыркаясь в лунном свете...
Он падал прямо в луну.
И Луна говорила с ним.
Пожалуйста, шептала Луна голосом, слегка напомнившим ему материнский, прошу тебя, защити ее. Защити мое дитя. Ей желают зла.
* * *
— Я ищу свою судьбу, — помолчав пару секунд, ответил тот. — Свое право на власть. А ты?
— Я обидел своим поведением одну юную леди, — сказал Тристран. — И теперь хочу принести извинения.
* * *
— Ну что, миленькая, — спросила жена трактирщика, вернувшись с кухни. — Надеюсь, тебе стало получше?
— Да, спасибо, намного лучше, — поблагодарила девушка.
— А как сердце? Как себя чувствует наше сердечко?
— Сердце? — удивилась звезда странному вопросу, но женщина казалась такой заботливой, что промолчать было бы неловко. — Ну... На сердце стало куда легче. Можно сказать, светлее.
* * *
— Вина, милорд? — спросила женщина средних лет, одетая в красное платье.
Праймус, только что вошедший в трактир, покачал головой.
— Боюсь, что нет. Я не лишен некоторых предрассудков. До дня, пока я не увижу у ног холодный труп своего брата, я поклялся пить только собственное вино и есть только то, что сам добыл и приготовил.
* * *
— Ты спас мне жизнь, — наконец отозвалась она. — Так ведь?
— Вроде того. Само как-то получилось.
— Ненавижу тебя, — сказала звезда. — Я и так уже тебя ненавидела, а теперь вообще терпеть не могу.
Тристран пошевелил в блаженной прохладе облака обожженными пальцами. Он ужасно устал, его поташнивало.
— И за что же? — осведомился он.
— А за то, — злобно сообщила звезда, — что после того, как ты спас мне жизнь, по законам моего народа ты за меня отвечаешь. А я — за тебя. Куда бы ты ни пошел, я должна следовать за тобой.
* * *
— Не ошибаюсь ли я, — вежливо спросила она, — в своем предположении, которое вытекает из ряда наблюдений? Например, вы ни разу не взглянули на меня или же скользили по мне взглядом, не сказали мне ни слова, а кроме того, превратили моего спутника в зверюшку, а меня не тронули. Из этого я делаю вывод, что вы не видите меня и не слышите.
* * *
Так — в тряской и дребезжащей ведьминой повозке — они коротали неделю за неделей: сама колдунья, ее птица, садовая соня и упавшая звезда.
* * *
— Что ты сделала? — зашипела госпожа Семела, брызжа слюной от ярости.
— Ничего. Ничего нового за восемнадцать лет плена. Я прикована к тебе рабской цепью до дня, когда Луна потеряет свою дочь, если это случится на неделе, когда соединятся два понедельника. И срок моей службы почти истек.
* * *
— Извини, пожалуйста. Наверное, мне стоило пригласить тебя с собой в деревню.
— Нет, — отозвалась звезда. — Не стоило. Я жива, только пока нахожусь в Волшебной Стране. Переступи я границу твоего мира — от меня ничего не останется, кроме ноздреватого кривого комка холодного железа, упавшего с небес.
— Но я ведь едва не забрал тебя с собой! — в ужасе ахнул Тристран. — Я собирался так поступить вчера вечером...
— Ну да, — кивнула звезда. — Вот еще одно доказательство моей правоты, когда я назвала тебя тупицей, балдой и... и придурком.
* * *
— Я пришла, чтобы забрать с собой твое сердце.
— Вот как? — спросила Ивэйна.
— Да, — кивнула старуха.
* * *
Леди Ивэйна до сих пор ходит прихрамывая, хотя весь Штормфорт притворяется, будто этого никто не замечает. И тем более никто не смеет замечать, что их владычица порой светится и мерцает в темноте.
Говорят, всякой ночью, когда ей позволяют государственные дела, Ивэйна пешком поднимается, прихрамывая, на высочайший пик дворца — и стоит там часами, словно и не чувствуя холодных горных ветров. Она ничего не говорит, просто смотрит вверх, в темное небо, грустными глазами наблюдая за медленным танцем бесчисленных звезд.
[150x234]