Велосипед

Мне было восемь лет. Мне нравилась девочка Ира. Она была черноглазая шатенка, с косичками закрученными в «бараночки» и повязанными белыми бантами. Для своих лет очень маленькая и хрупкая. Просто какое-то неземное существо с лисьей улыбкой и говором птички. Такие девочки нравятся всем мальчикам в первом классе. У них всегда очередь из желающих отнести до дома портфель. Видимо, рядом с ними очень легко чувствовать себя настоящим мужчиной. А это так приятно, особенно, когда тебе всего лишь восемь лет. Но первая любовь часто самая жестокая. Я не был конкурентноспособен и серьезно проигрывал своим одноклассникам. На уроке физкультуре, где нас просили выстроится по росту, мы каждый раз устраивали драку с моим приятелем Виталиком, из-за того, что никто из нас не хотел стоять самым последним в мальчишеском строю. Я был уверен, что выше его, и он мухлюет. Становится на носочки или одевает кроссовки с более толстой подошвой. Совершенно очевидно, что он думал обо мне примерно тоже самое. И потому каждый раз мы толкали друг-друга в грудь и пихались логтями, стремясь занять предпоследнее место в строю. Нашу тихую (по понятным причинам мы старались максимально избежать внимания к нашему сугубо личному спору) потасовку всегда прекращал преподаватель, который хладнокровно, и в совершенно хаотичном порядке указывал нам наши места. Иногда я оказывался замыкающим, а иногда Виталик. Иногда я замыкал строй целый месяц, каждое занятие подряд, а потом вдруг тренер вдруг решал, что все таки выше и я становился предпоследним. Наша бесконечная трагедия оставалась за пределами внимания большинства. Наши споры за предпоследнее место практически не волновали общественность. И конечно совершенно выпадали из поля зрения Иры. У нее были свои душевные переживания. Она все время металась между Стасом, высоким и спортивным, и Юрой, крепким, сильным, и очень авторитетным. Возможно, ею тоже руководили какие-то инстинкты и в окружении таких поклонников она чувствовала себя еще более женственной. Что и говорить, с моего последнего места на физкультурной линейке Ира казалась недосягаемой королевой. Любить ее было не просто глупо, а безрассудно и нелепо. Но я любил. Любил и мучался. Мечтал о всяких глупостях, моделировал ситуации, когда бы мы могли оказаться с ней совершенно одни, и я не задвигаемый на задний план своими авторитетными и крупными одноклассниками мог бы хотя бы попытаться показать ей свою коллекцию фантиков от жвачки, или рассказать ей какой-нибудь свою фантазеркину историю, из тех, что я так любил рассказывать в те времена своим друзьям. Мальчик я был тихий, аккуратный. Играл в шахматы, пел в хоре. Много фантазировал и иногда увлекал других своими фантазиями. И вот тут во мне проявлялись какие-то лидерские качества, которые вспыхивали неожиданно, заставляли целую группу более рослых серьезных детей идти на поводу у моих желаний, но они исчезали сразу же, как сталкивались с первым проявлением неподчинения. Я придумывал клады, «находил россыпи военных гильз», «подглядывал у деда конструкцию удочки, которая ловит на лампочку», создавал тайные общества, и даже находил и поселял у себя на чердаке потерпевшего крушение инопланетянина. Я уводил детей со двора, заставлял их рыться в груде мусора, затаскивал их толпами на чердак, где они били себе коленки и чихали от пыли. Конечно же потом у меня были проблемы с их родителями. Конечно же мне частенько попадало от моей бабушки, которая в большей, чем кто-либо степени занималась моим воспитанием. Но я не мог иначе. Мне нужны были мои пятнадцать минут славы. Ведь я рос в абсолютно фантастическом мире невероятных историй. Я проглатывал их залпом за завтраком, за обедом и перед сном. Я просыпался с книгами, и засыпал с ними. И я никак не мог смириться с тем, что мой мир, в котором я пребывал большую часть времени, мир в котором я мог практически все, где были клады, пираты, космические корабли, ледяные цветы, испускающие волны сигналов бедствия, где каждая маллекула пространства была наполнена особым смыслом и раскрашена в немыслимо яркие цвета, этот мой мир был недоступен никому кроме меня. А я так хотел хоть на мгновение приоткрыть занавес и показать малюсенькую часть моим школьным друзьям. И вера в то, что я делаю нечто действительно важное, придавала мне сил, и наполняла мой действия особым шармом. Я без труда увлекал в свои игры половину двора, но для дамы моего сердца продолжал быть настоящим человеком невидимкой. В те унылые дни, когда мне приходилось плестись позади всех на уроке физкультуры, мне казалось даже, что мое место в строю вообще не существует, что оно специальное, невидимое, волшебное, чтобы спрятать от ее глаз, и чтобы не дать мне не малейшего шанса. Я был рыцарем, с далекой планеты Ретко, высадившемся на планету Кортарек, полную огромных исполинов и врождебных хищных драконов. Но моей миссией было добраться до королевы Иры и изменить ход истории. Без армии, без волшебных доспехов, не имея поддержки вельмож и придворных интриганов. С самого края страны, передвигаясь пешком, по ночам, в тени огромного пустынного астероида-спутника, я продвигался к своей цели абсолютно наугад, даже и не зная, где именно ждет меня тот самый заветный случай…
Случай не заставил себя ждать слишком долго. С тех пор я знаю точно – если точно наметить цель и уверенно шагать в ее направлении (причем не обязательно правильным путем, ведь верность пути это всего лишь вопрос веры), То наверняка вам представится шанс воплотить свою мечту в реальность. А моим шансом стал ярко оранжевый двухколесный велосипед, стилизованный под настоящий итальянский мотороллер, привезенный моим папой из Польши. Это были восьмидесятые и такие вещи в те времена были большой редкостью. Но тем не менее, то и дело у кого-то из детей появлялась игрушка или предмет одежды чудом вывезенный из-за границы. Каждый из этих почти мистических предметов мгновенно делал его обладателя «калифом на час», приковывая к нему внимание сверстников. Про те годы я помню точно, что самой популярной игрой были «вкладыши», когда положив вкладыш от жвачки друг на друга нужно было хлопком ладони перевернуть их рисунком вверх. Самыми ценными были вкладыши от жвачки TURBO и самыми фуфловыми из LOVE IS. Самым нереальным предметом гардероба была американская бейсболка, а игрушкой-мечтой робот трансформер. В общем мы уже вовсю смотрели на запад. Только все это было практически просто недосягаемо. Достаточно сказать, что одни и теже вкладыши от TURBO фигурировали в игровом обороте по несколько месяцев, пока не превращались в лохмотья. Ценность всего этого барахла определялась его исключительной редкостью. Ко всему этому стоит добавить, что детского велосипеда, обвешенного пластмассовыми обтекателями на манер совершенно взрослого мотороллера, в нашей школе не было не у одного из учеников младших классов. И это был мой шанс.
Отец мой был вовсе не из представителей первой волны кооператоров. Он скорее представлял из себя честного продвинутого труженика. Обладая поистине золотыми руками, он умудрился, начать мотаться на европейские стройки. Помогая отстраиваться уже шагнувших на путь рыночной экономики Варшаву и Берлин. Он уезжал на несколько месяцев в заграничную поездку работая вахтовым методом. Клал кирпич в дома первых польских олигархов и бандитов, и получал за это весьма приличные по тем временам деньги. Кроме того, у него была возможность раз в полгода привозить мне оттуда подарки. Они с мамой были уже в разводе и не жили вместе, но связь между нами, которая совершенно исчезла через несколько лет, в те годы была еще очень сильна. Совершенно точно, что отец скучал по мне, и так же как и я ждал нашей встречи. То была его вторая поездка в Польшу. После первой я почти на месяц приобрел статус миллионера, совершив просто губительное для экономики школы вливания новых Turbo и Donald Duck. Естественно, что очень скоро я проиграл почти все свои вкладыши и с нетерпением ждал возвращения отца. Моим любимым писателем в то время был Владислав Крапивин. До сих пор мне кажется, что его книги – это лучшее, что со мной могло случиться в те годы. Я буквально жил его повестями с восьми и до тринадцати лет. Все его герои, обычные дети, обладающие сверхчеловеческими способностями и настоящим взрослым характером, на все детские годы стали для меня неким идеалом, примером, на который мне очень хотелось походить. Если мне не изменяет память, в то время я только что проглотил его шедевр «Выстрел с монитора», про мальчика, обладающего способностями телекенеза, из-за которых он оказался виновником аварии, в которой пострадали люди, и в следствии этого изгнанного из города. Этот же мальчик впоследствии спас город от гибели, изменив взглядом движение огромной бомбы, посланной гигантской пушкой мортирой, с борта «монитора», некой речной разновидности подводной лодки. Прощеный согражданами мальчик не смог вернуться домой, он чувствовал себя чужим среди некогда родных людей и предпочел уйти в никуда вместе с помилованным командором вражеского «монитора». Шикарная сказка про честь, одиночество, предательство и выбор. А уж какое впечатление она производила на мой детский ум, даже представить себе сложно. Достаточно лишь сказать, что я совершенно точно уверовал, что могу силой своей воли перемещать предметы в пространстве. Часами я сидел на стуле в бабушкиной гостиной и пытался взглядом сдвинуть с места бумажную машинку, сложенную из альбомного листа. Иногда мне казалось, что мне немного это даже удавалось. И счастья моему не было предела. Я мечтал рассказать о своих способностях Ире. Я был уверен, что они непременно произведут на нее сильнейшее впечатление и она совершенно точно никогда меня не забудет. Я мог ошибаться в чем угодно. Но только не в этом. Если вы найдете сейчас ту самую Иру и попросите ее рассказать эту самую историю, уверен, она не задумается не на секунду. Уверен так же что ее версия будет сильно отличаться от моей, но она будет. И будет она извлечена из памяти в течении каких-то мгновений, потому что такое не забывают. Саму Иру, если честно, я почти не помню. Помню всю эту ауру связанную с ней и всю эту шумиху вокруг нее. Помню свои собственные переживания и помню эту вот историю. Сейчас когда я закрываю свои глаза, она мне почему-то рисуется очень похожей на мою жену Лизу. Точнее на ту Лизу, которую я видел в ее детском альбоме. Длинноногую, с большим ртом и лучистыми лисьими глазами Видимо это какая-то особенность нашей памяти – делать кольцо и соединять прошлое с настоящим, чтобы не перегружать голову ненужными образами. Даже любопытно, помнит ли меня Ира, а может я тоже рисуюсь ей в образе, сформированным детскими снимками ее нынешнего мужа…
В тот день бабушка повинуясь моей настойчивой просьбе вышла встречать меня к школьному двору катя за ручку впереди себя мой огненный велосипед, ряженый в граненые итало-польские доспехи. Это был триумф. Когда я подбежал к бабушке и отдал ей свой ранец, вскочил на велек и неторопливо поехал обратно к школьному двору, я ощущал каждой клеткой своего маленького тела свою нереальную важность и значительность. Ко мне было приковано внимание практически всех детей моего и еще параллельных двух классов. Я не успел докатить до крыльца, как меня со всех сторон обступила детвора, стала засыпать меня вопросами: «Где сигнал?», «сколько скоростей» и прочие мальчишеские глупости. Девочки стояли чуть поодаль, но тоже не скрывали своего интереса к странной машине. Они что-то тихо шептали друг другу на уши и хихикали. И тут Ирочка, на правах настоящей королевы шагнула вперед и спросила: «а ты дашь мне прокатиться?» Конечно же я ответил согласием, и уже через мгновение она крутила педали моего велосипеда-кометы, а я бежал рядом и буквально захлебывался от переполняющей меня гордости. Я был бесконечно счастлив. И счастье мое длилось три дня. Три дня я каждый раз после школы давал Ире кататься на своем мотороллере. Мы делали пару кругов по школьному двору. Она ехала не быстро, так что я легко мог бежать рядом. Мы даже умудрялись обмениваться друг с другом какими-то комментариями. Но этого мне было мало. Я хотел полного триумфа. Я хотел тотальной и безоговорочной капитуляции. Я хотел показать ей не просто заграничный велик, а мой, сложный и красочный мир. Мир, где я могу все, а она вполне могла бы стать его королевой. И переполняемый любовью и гордостью я заявил Ире, что это не просто велосипед. Он еще может и летать.
Остапа понесло. И я конечно же был в ударе. Естественно я понимал, что велосипед не может летать, но я помнил о своих уникальных способностях перемещения предметов в пространстве, и бы уверен, что в критической ситуации они многократно усилятся, как это было в случае с мальчиком из «Выстрела с монитора». И потому я врал без всякого стыда и малейшего намека на совесть. Я излучал максимальную харизму, на которую мог быть только способен восьмилетний фантазер, обладатель необычного чудо-велосипеда. Я даже придумал некое конструктивное решение, благодаря которому мой волшебный мопед-велосипед становился способным отрываться от земли и парить в воздухе. Делал я это настолько убедительно, что мне верили. Глаза моей собеседницы загорались все сильнее и сильнее и я понимал, что меня слушают, мне верят, и что конечно же хотят испытать на себе необычные качества волшебной игрушки. Закончив с теорией, очаровав и почти влюбив в себя повелительницу всех моих детских фантазий за последний год, я приступил от теории к практике – я предложил Иришке сесть позади меня, и, обхватив меня руками, и поджав ноги, совершить прогулку по двору с обязательным подъемом в облака. Сказано – сделано. И вот мы уже мчимся по серому асфалту на ярко рыжем мопедике, а я отчаянно кручу педали пытаясь разогнать перегруженную механическую игрушку до «взлетной скорости». Я напрягая всю свою силу мысли, я толкаю велосипед вверх, но он никак не отрывается от черного шершавого асфальта. И тогда я решаюсь на отчаянный шаг – я мчусь по прямой, в тупик. Маленький и странноватый аппендикс школьного двора, завершающийся довольно высоким бордюром. По мере того, как скорость нашей рыжей бестии нарастает, смех Иры становится все тише и тише, и за несколько мгновений до неизбежного столкновения, я явно слышу подступающее к ее горлу всхлипывание. Это придает мне сил. Я не могу не взлететь и я совершаю чудовищное усилие воли, буквально хватаю велосипед за его пластмассовые бока, дергаю его вверх и мы летим!
Чтобы там не говорили, я точно знаю что мы взлетели. Может быть лишь на пару миллиметров, а может даже на несколько сантиметров. Но это было, совершенно точно вам говорю. Никакие разбитые коленки, никакие скандалы с Ириными родителями, никакие слезы и наконец, тотальный байкот меня моими одноклассниками, не смогли шелохнуть мою веру в тот полет. Совершенно точно, что мы взлетели. Это точно так же точно, как то, что буквально через несколько недель, придя на урок физкультуры, учитель передвинул меня на две позиции вперед. Может быть я вырос, а может быть повлиял тот самый полет и я научился при построении усилием мысли отрывать себя от земли и становится немного выше.
С Ирой я больше никогда не общался, да и велосипед пришлось выкинуть – найти на него новую вилку, фару и обтекатель в России оказалось невозможным. Но эта игрушка и эта история навсегда осталась внутри меня маленьким оранжевым огоньком. И мне до сих пор иногда кажется, что я обладаю сверхестественными способностями, но ставить новые эксперименты я все же немного побаиваюсь. Да оно скорее всего и к лучшему.