|
«Чистейшей прелести чистейший образец...»
Однажды на балу у князя Д. В. Голицына, рассказывает князь Вяземский, он поручил И. Д. Лужину, который должен был танцевать с Гончаровой, заговорить с нею и ее матерью мимоходом о Пушкине с тем, чтобы по их отзыву доведаться, как они о нем думают. Мать и дочь отозвались благосклонно и велели кланяться Пушкину. Лужин поехал в Петербург, часто бывал у Карамзиных и передал Пушкину этот поклон. Пушкин вторично делает предложение, которое благосклонно принимается. Радостный и возбужденный поэт торопливо записывает текст, без заглавия, только с надписью сверху: «с французского». Как всегда это кусочек автобиографии, прозрачно завуалированный неким «переводом».
«Участь моя решена. Я женюсь. Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, боже мой - она... почти моя. Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей... Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края,—и уже воображал себя на пироскафе (пароход - А.Л.).
В эту минуту подали мне записку: ответ на мое письмо. Отец невесты моей ласково звал меня к себе... Нет сомнения, предложение мое принято. Надинька, мой ангел, - она моя!.. Все печальные сомнения исчезли перед этой райской мыслью. Бросаюсь в карету, скачу, - вот их дом... Отец и мать сидели в гостиной. Первый встретил меня с отверстыми объятиями. Он вынул из кармана платок, он хотел заплакать, но не мог и решился высморкаться. У матери глаза были красны. Позвали Надиньку - она вошла бледная, неловкая. Отец вышел и вынес образа... Нас благословили».
Свершилось то, что с такою пылкостью и тоскою добивался Пушкин в течении полутора лет. Но на душе у него было не радостно. На вопрос: "Вы женитесь?", поэт ответил как-то: "Конечно, и не думайте, что это будет последняя глупость, которую я совершу в своей жизни". Прежде всего он, несмотря на свое сильное чувство, он сознавал, что невеста его не любит, а лишь восхищена его положением знаменитого поэта. В апреле 1830 года поэт отправил Наталье Ивановне взволнованное письмо, в котором он изливает все свои сомнения, переживания, страстные чувства к Натали и надежды на будущее:«Один из моих друзей привозит мне из Москвы благосклонное слово, которое возвращает мне жизнь, и теперь, когда несколько ласковых слов, которыми вы удостоили меня, должны бы меня наполнить радостью,—я более несчастлив, чем когда-либо. Постараюсь объясниться. Только привычка и продолжительная близость могут доставить мне привязанность вашей дочери; я могу надеяться со временем привязать ее к себе, но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться; если она согласится отдать мне свою руку, то я буду видеть в этом только свидетельство спокойного равнодушия ее сердца.(курсив мой - А.Л.) Но сохранит ли она это спокойствие среди окружающего ее удивления, поклонения, искушений? Ей станут говорить, что только несчастная случайность помешала ей вступить в другой союз, более равный, более блестящий, более достойный ее,— может быть, эти речи будут искренни, и во всяком случае она сочтет их такими. Не явится ли у нее сожаление? не будет ли она смотреть на меня, как на препятствие, как на человека, обманом ее захватившего? Не почувствует ли она отвращения ко мне? (курсив мой - А.Л.) Бог свидетель, - я готов умереть ради нее, но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, свободной хоть завтра же выбрать себе нового мужа, - эта мысль - адское мучение. - Поговорим о средствах; я этому не придаю особенного значения. Моего состояния мне было достаточно. Хватит ли мне его, когда я женюсь? Я ни за что не потерплю, чтобы моя жена чувствовала какие-либо лишения, чтобы она не бывала там, куда она призвана блистать и развлекаться. Она имеет право этого требовать. В угоду ей я готов пожертвовать всеми своими привычками и страстями, всем своим вольным существованием. Но, все-таки, - не станет ли она роптать, если ее положение в свете окажется не столь блестящим, как она заслуживает и как я желал бы этого?.. Таковы, отчасти, мои сомнения - я трепещу, как бы вы не нашли их слишком основательными. Есть еще одно, - я не могу решиться доверить его бумаге...»
Много сомнений в душе поэта. Он не мог не понимать, что они не пара, но безудержно тянулся к Наташе Гончаровой. Ослепительная красота, молодость и чистота только что расцветшей девушки пьянили его душу сладострастной жаждой обладания и оттесняли в сторону все сомнения и колебания. С шутливо-цинической откровенностью он писал Вере Федоровне Вяземской: "Первая любовь всегда является делом чувствительности: чем она глупее, тем больше оставляет по себе чудесных воспоминаний. Вторая, видите ли, дело чувственности..." Именно чувственность поэта всегда руководила его поступками, и в борьбе с ней он, то следовал ее позывам, становясь похотливым сатиром, унижавшим и оскорблявшим объекты своей сексуальной агрессии, то заглушал их и поддавался обаянию нежных чувств и благородному восхищению невинной прелестью.
Пушкин принял решение. Скорее всего «решение» приняло его «либидо», позволив поэту почувствовать нормальное сексуальное влечение к объекту своего возвышенного и «платонического» чувства.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Поэт написал родителям о всех событиях и получил их благословение. Путь к желанному событию был открыт. Однако, порой Пушкина охватывал страх перед тем, на что он идет, у многих друзей его было впечатление, что он рад был бы, чтобы свадьба расстроилась. Но Пушкин как зачарованный шел к намеченной цели. В подсознании его шла борьба за объединение, за нормальные сексуальные отношения с горячо любимым человеком. «Инцестуальные» запреты немного ослабли, образ Натали уже не подвергался строгому отбору, как в молодости поэта подвергались подсознательному отбору молодые девушки, за которыми поэт ухаживал и в которых постоянно влюблялся.
Но происходящая борьба выражалась в колебаниях Пушкина, в его нервических письмах и поступках. За неделю до свадьбы поэт написал Кривцову, своему приятелю, письмо: «Я хладнокровно взвесил все выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья не было... Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обычно женятся - я поступаю как люди, и, вероятно, не буду в тои раскаиваться. К тому же я женюсь. Без упоения, без ребяческого очарования...»
Когда поэт и Натали стали официально зваться женихом и невестой (помолвка состоялась 6 мая 1830 года), весть об этом распространилась серди всех знакомых Пушкина и больше чем на полгода продолжала сохранять свою сенсационность. Многие пророчили, что этот брак не может принести счастья. Одни жалели Натали, другие - поэта. Е.М. Хитрово писала Пушкину: «Я боюсь за Вас: меня страшит прозаическая сторона брака. Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительно , и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта». Где-то есть правда в этом высказывании, но дальнейшая семейная жизнь поэта докажет, что полного счастья Пушкин в семейной жизни не получил (если оно вообще возможно).
Прежде, чем перейти к рассказу о последних шести семейных годах жизни Пушкина, мне хочется сделать маленькое введение в историю отношений поэта и его жены. Более 160-ти лет прошло со дня смерти нашего Пушкина, и в течение всех этих лет многие пушкинисты, литераторы и просто любители поэзии спорят друг с другом до поводу Н.Н. Гончаровой - Пушкиной -Ланской. До последнего времени ее образ представлялся довольно упрощенно, отношение к ней и современников и исследователей было неприязненным, а порою и враждебным.
У известнейшего пушкиниста П.Е. Щеголева в его монографии "Дуэль и смерть Пушкина" Натали предстает как натура крайне ограниченная и малозначительная, бездумная и бездушная модная красавица, опьяненная своими триумфом, и в большом свете, и при дворе, и явившаяся "ближайшей причиной" гибели поэта. Такое же представление о жене поэта сложилось у В.В. Вересаева, как вы уже поняли из его высказывания о Екатерине Ушаковой. Резко неприязненное восприятие жены Пушкина проглядывается у Марины Цветаевой в ее интересной книге "Мой Пушкин". Но особенно до крайних пределов осуждения и обвинения Наталии Николаевны дошла Анна Ахматова, в последние годы жизни занимавшаяся исследованием творчества и преддуэльных дней поэта. Исполненная величайшего преклонения перед Пушкиным - Ахматова безоговорочно объявила жену поэта "сообщницей Геккернов в преддуэльной истории" и даже "агенткой" Геккерна-старшего.
Другое направление - в создании некоего идеального образа жены поэта, "защита тени", утверждение о невиновности Натальи Гончаровой представлено работами И.М. Ободовской и М.А. Дементьева, которые нашли в архиве Полотняного завода 14 писем Н.Н. Пушкиной к своему брату Дмитрию Николаевичу Гончарову, а также письма ее сестер, Екатерины и Александры. Вдохновленные своими находками, эти авторы немного перешли меру в восхвалении жены Пушкина. Естественное уважение к своему мужу, интерес к его делам, забота о детях, ведение хозяйственных дел - все это возводится в ранг каких-то необыкновенных достоинств.
Произошел крен в другую сторону - чрезмерное хуление сменилось неудержимым восхвалением ума, характера и поведения Наталии Николаевны. Д. Благой, литературовед - пушкинист, гневно и немного напыщенно отмечает: «А в истории трагической гибели Пушкина она была не виновницей, а жертвой тех дьявольских махинаций, тех адских козней и адских пут, которыми был опутан и сам поэт.. И никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на нее камень». Не только -сам Пушкин, но и его жена становятся неприкосновенными, возводятся в абсолют, а, как следствие, идеализируются и теряют естественное, живое, противоречивое, то есть истинное, человеческое естество.
Наталья Николаевна не была куклой, она была обыкновенной женщиной, которая сформировалась из молоденькой 18-летней девушки и в течении 6 лет получившей "опыт жизни" от самого Пушкина. Наталья Николаевна росла, хорошела, изменялись ее вкусы, привычки, характер, чувства. Проследить все это в динамике ее отношений с Пушкиным, выявить все ее достоинства и недостатки - это я и допытаюсь сделать в последующих главах, ведя объективный рассказ на основе сугубо документальной, не отбрасывая ни хорошего, ни дурного, что было в их семейной жизни.
2.
 [показать]
Лето 1830 года Пушкин провел в Петербурге, а осенью двинулся в Москву. Настроение его было паршивое. Возник вопрос с приданным Натали. Сергей Львович выделил сыну часть Болдина, но только в пожизненное владение. А со стороны Наташи Гончаровой приданое не ожидалось. Пушкин устал нервно и физически от переговоров со своей будущей тещей. Много крови она попортила поэту и не раз сам брак ставился под сомнение. Пушкин, крайне расстроенный тем, что свадьба опять откладывается, в конце августа уезжает в Болдино хлопотать о том, чтобы его ввели во владение частью имения, выделенной ему отцом. Перед отъездом у него было бурное объяснение с Натальей Ивановной, вероятно, опять по поводу приданого.
«Я уезжаю в Нижний, - писал Пушкин Натали, - не зная, что меня ждет в будущем. Если Ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, - я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать. Быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае вы совершенно свободны, что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».
После смерти поэта Наталья Николаевна рассказывала П. В. Анненкову, что «свадьба их беспрестанно была на волоске от ссор жениха с тещей, у которой от сумасшествия мужа и неприятностей семейных характер испортился. Пушкин ей не уступал и, когда она говорила ему, что он должен помнить, что вступает в ее семейство, отвечал: «Это дело вашей дочери, - я на ней хочу жениться, а не на вас». Наталья Ивановна даже диктовала дочери колкости жениху, но та всегда писала их после нежных своих строк, как P. S. Пушкин это понимал, но был раздражен от постоянной затяжки свадьбы. Вспыльчивый и самолюбивый, он не мог смириться с Натальей Ивановной, хотя иногда писал ей примирительный письма. Холера, вспыхнувшая в нижегородской губернии, заставила Пушкина пробыть всю осень в Болдине. Письма Натали вернули ему спокойствие. Необыкновенно мощный творческий подъем испытал поэт в своем вынужденном заточенье.
«Это был переломный период в жизни поэта, - пишут И. Ободовская и М. Дементьев в книге «Наталья Николаевна Пушкина». - Уходила в прошлое первая молодость, бурно и не всегда счастливо прожитая, наступала пора зрелости. Пришла любовь, настоящая, единственная, и вот на пороге грядущего счастья все душевные и творческие силы слились в единый титанический творческий порыв». Любовь к Натали и вера в ее зарождающиеся чувства к нему поддерживает его нервное настроение и упадок душевных сил. «Мой ангел, -пишет поэт, - ваша любовь - единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка...Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье».
Вынужденное деревенское затворничество и постоянные переживания по поводу свадьбы вызвало у Пушкина взрыв воспоминаний о прежних "красавицах своих", о чувствах, уже поостывших, но еще волнующих эмоциональную память поэта. Кавказ и Одесса промелькнули в его воображении. Он как бы прощался с прошлым, и его расставание физическое преобразилось, как всегда, в поэтическое прощание с былым. Лирический цикл из трех стихотворений как бы завершает то, что было начато в стихотворении «На холмах Грузии...». Стихотворения: «Для берегов отчизны дальней», «Прощание» и «Заклинание» - это чудесные психологические этюды, отражающие всю сложность и богатство переживаний пушкинской души.
Неизвестно, чью "былую тень" хотел вызвать поэт, к кому он обращался с последними любовными признаниями. Одни относят их к Ризнич и Воронцовой, другие к неизвестной, таинственной любви поэта. Нет никаких сведений, ни писем, ни воспоминаний, ни даже намеков на характер, место и время отношений Пушкина с неизвестной женщиной, кроме самой поэзии его. Это поэтическое чувство поэт пронес через всю Михайловскую ссылку, начиная с незаконченной элегии "Ненастный день потух", где поэт рассказывает о мельчайших подробностях любовного свидания в недалеком прошлом:
Теперь она сидит печальна и одна...
Одна... никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто ее колен в забвенье не целует;
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных...
В следующем, 1825 году, Пушкин пишет стихотворение "Желанье славы"; поэт вновь наслаждается воспоминаниями о таинственных встречах:
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
А я стесненное молчание хранил...
В стихах этих явно чувствуется какое-то неистовое, «петрарковское» блаженство бытия счастливого человека. «Чувствительность» поэта водила его пером. Это было счастье любви, открывшей Пушкину духовную близость с женщиной. Никакая Ризнич, никакая Воронцова, ни даже Каролина Собаньская не могла дать поэту такое счастье. В 1824 году, в стихотворении "Разговор книгопродавца с поэтом" Пушкин создает гимн великой любви, наполненной радостью понимания, душевного единения и глубочайшей искренности.
С кем поделюсь я вдохновеньем?
Одна была...пред ней одной
Дышал я дивным упоеньем
Любви поэзии святой.
Там, там, где тень, где лист чудесный,
Где льются вечные струи,
Я находил язык небесный,
Сгорая жаждою любви...
...............................................
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои:
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Дальше в поэтической летописи «платонических», нежных чувств вдруг обнаруживается провал, что-то произошло и лира Пушкина замолкает. Мы уже говорили о том, что после Одессы Пушкин отказался от «чувствительных», терзающих душу переживаний. Чувственные увлечения, бесконечное сватовство, полушутливые, полусексуальные ухаживания за молодыми девушками - все это охладило на время его сердце, и вот перед самой женитьбой, когда красота и молодость Натали возбудили в поэте надежду на возрождение былой, пламенной и духовной близости, он прощается, и как бы извиняется перед своей единственной подругой за совершаемую измену.
Пушкин вспоминает всех своих женщин, которые дарили ему свою любовь, страстные лобзания и бурные сексуальные наслаждения. В стихотворения "Для берегов отчизны дальней" поэт прощается вновь с таинственной незнакомкой (может Амалией Ризнич), может быть со своим «инцестуальным» идеалом, к которому он стремился всю жизнь, но который не давал поэту максимума сексуального удовольствия. Неважно, к кому обращается поэт. Главное, что нахлынувшие воспоминания как бы вновь переживались и уходили прочь из подсознательной эротической сферы поэта.
Для берегов отчизны дальней
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный , в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленье страшное разлуки
Мой стон молил не прерывать.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: "В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим».
Но там, увы, где неба своды
Синеют в блеске голубом,
Где под скалами дремлют воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой -
А с ними поцелуй свиданья...
Но жду его; он за тобой...
Снова и снова возникает в воображении поэта "образ незабвенный", который соединил в себе множество предыдущих объектов его страстных чувств. Пушкин прощается с любимой женщиной нежными и печальными строками:
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.
Бегут, меняясь ,наши лета,
Меняя все, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальняя подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
И наконец, наступает пик этих тяжких, так неожиданно проснувшихся воспоминаний. Пушкин уже не может справляться с ними. Чтобы успокоить свой возбужденный разум и противоречивые чувства, поэт яростно заклинает:
Явись,возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна,хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
|
