ART

МАРСЕЛЬ ДЮШАН
ТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС



(Выступление на собрании Американской
федерации искусств в Хьюстоне (Техас) Апрель 1957)

Дюшан 10 октября 1917



Рассмотрим сначала два значительных фактора, два полюса любого творения художественного порядка:с одной стороны — художник, с другой — зритель, который со временем становится потомком. По всей видимости, художник действует наподобие медиумического существа, находя, в лабиринте по ту сторону времени и пространства, свою дорогу к просвету.

Итак, если мы приписываем художнику качества медиума, мы должны отказать ему в полной осо­знанности, в эстетическом плане, того, что он делает или того, почему он это делает, — все его решения по поводу исполнения произведения остаются в области интуиции и не могут быть переведены в самоанализ, написанный, проговоренный или даже помысленный.

Т. С. Элиот в своем эссе «Tradition and Individual Talent» пишет: «Художник будет тем более совершенен, чем более полной будет в нём отделенность страдающего человека от творящего духа; и тем совершеннее дух будет направлять и преображать страсти, из вещества которых он творит».

Миллионы художников творят, только несколько тысяч из них вызывают обсуждение или приятие зрителей, и еще меньшему числу будет посвящено внимание потомков.

В конечном счете, художник может кричать на всех крышах, что он гений, но он должен ждать вердикта зрителя, чтобы его декларации обрели общественную ценность и чтобы в конце концов потомки поместили его в учебники по истории искусства. Я знаю, что эта точка зрения может не снискать одобрения у многих художников, которые отказываются от этой медиумической роли и настаивают на том, что находятся в полном сознании во время своего творческого акта, — и тем не менее история искусства (что неоднократно подтверждалось) основывает суждение о достоинствах произведения на наблюдениях, абсолютно не завися­щих от рациональных объяснений художника. Если художник, как человеческое существо, исполненное лучших намерений по отношению к себе самому и всему миру, не играет никакой роли в суждении о его произведении, как можем мы описать феномен, заставляющий зрителя реагировать на произведение искус­ства? Говоря иначе, как происходит эта реакция? Можно уподобить этот феномен с «трансфером» от артиста к зрителю в форме эстетического осмоса, проходящего в инертной материи: краске, пианино, мраморе и так далее.

Но перед тем, как идти дальше, я хотел бы прояснить нашу интерпрета­цию слова «искусство», не пытаясь, разумеется, дать ему определение.

Я просто хочу сказать, что искусство может быть хорошим, плохим или никаким, но что, каков бы ни был употребленный эпитет, мы должны называть его искусством: плохое искусство — все же искусст­во, так же как плохая эмоция — все же эмоция.

И когда далее я говорю о «коэффициенте искусства», имеется в виду, что я употребляю это понятие не только в связи с большим искусством, но также пытаюсь описать субъективный механизм, порождающий произведение искусства, плохое, хорошее или никакое, в его первозданном, неочищенном виде.

Во время акта творения художник идет от намерения к осуществле­нию, проходя через цепь абсолютно субъективных реакций. Борьба за осуществление есть серия усилий, страданий, удовлетворений, отка­зов, решений, которые не могут и не должны быть полностью созна­тельными, по крайней мере в эстетическом плане. Результат этой борьбы есть различие между намерением и его осу­ществлением, различие, совершенно не сознаваемое художником. На самом деле одно звено отсутствует в цепи реакций, сопровождаю­щих акт творения; этот разрыв, представляющий невозможность для художника полностью выразить свое намерение, это различие между тем, что он предполагал осуществить, и тем, что он осуществил, и есть личный «коэффициент искусства», содержащийся в произведении. Иначе говоря, личный «коэффициент искусства» есть как бы арифме­тическое отношение между «тем, что осталось невыраженным, но было задумано» и «тем, что было выражено ненамеренно». Чтобы избежать любых недоразумений, мы повторяем, что этот «коэф­фициент искусства» есть личное выражение «искусства в его перво­зданном, неочищенном виде» и оно ещё должно быть «рафинировано» зрителем, это в точности так же, как патока и очищенный сахар. Показатель этого коэффициента не оказывает никакого воздействия на зрителя.



Творческий процесс обретает совершенно иной вид, когда зритель присутствует при феномене претворения; с превращением инертной материи в произведение искусства происходит настоящая трансмутация веществ, и очень важная роль зрителя заключается в том, чтобы определить вес произведения на эстетических весах. Чтобы подвести итог: художник выполняет акт творения не в одиночку, так как зритель устанавливает контакт между произведением и внешним миром, дешифруя и интерпретируя его глубинные качества, и этим добавляет свой вклад в процесс творения. Этот вклад еще более очевиден, когда потомки произносят свой окончательный вердикт и реабилитируют забытых художников.

Апрель 1957

ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО И. КУЛИК