[208x274]

 Жизнь самого упрямого человека в российской истории закончилась тем, что его сожгли. И он был счастлив этим обстоятельством. Хорошо, что мы не Аввакумы. Плохо, что Аввакумов у нас родится все-таки маловато.

Аввакум Петрович Кондратьев (или Аввакум Петров, как его принято именовать по канонам XVII века, когда у всех не бояр в официальных документах урезали отчество и истребляли фамилию) родился в 1620 году в нижегородском селе Григорово. Батюшка eго, местный поп, был человеком сильно пьющим и во хмелю дурным и не только не пользовался в селе уважением, но и неоднократно был оным селом бит. Экзекуции обычно сопутствовали всевозможные ухищрения. По законам того времени за сбитие с головы священника богослужебного убора-митры -полагалось наказание кнутом и ссылка, так что отец Петр набедокурив по пьяни, насовав кому по зубам и охаяв, потом благоразумно предпочитал на улицу без митры не показываться. Обиженные односельчане караулили его по нескольку дней, после чего, улучшив удобный момент, быстро зажимали у какого-нибудь забора, митру снимали и почтительнейше вешали на жердь, а уж после отводили душу ногами и кулаками... Маленький Аввакум, надо думать, воспринимал такие отношения священника со своей паствой как нечто само собой разумеющееся. Во всяком случае, сан он в дальнейшем рукоприкладства не страшился и умело пользовался этим ценным аргументом в теософском споре. Как сам он пишет, бывают люди, которым ничего и объяснить нельзя, остается только «плюнуть в лицо да двинуть ногой в брюхо толстое». Мать Аввакума при таком муже весьма быстро разочаровалась в греховных радостях земных - вела аскетичный, тихий образ жизни и после смерти Петра приняла постриг, женив сперва восемнадцатилетнего сына на четырнадцатилетней сиротке Насте - Настасье Марковне. Аввакум же готовился принять сан причем не только следуя семейной традиции, но и по глубочайшей религиозности. Когда ему было около семи лет, на дворе у соседа Аввакум увидел дохлую корову, и это зрелище оказало на него сильнейшее впечатление. Ребенок пришел в ужас от осознания природы смерти и не мог несколько дней спать, пока однажды ночью к нему не пришло кристально ясное понимание того, что смерти нет и не будет ибо есть Бог, который все живое в себе сохраняет. Так величайшая несправедливость бытия была оправдана. С тех пор вера Аввакума не ведает ни сомнений, ни страха, ни вопросов. Отныне его ничем нельзя напугать и остановить. Его называют фанатиком, и он, конечно, фанатик. Но Аввакум вспыльчив, буен - и при этом добр. Он готов обречь своих друзей и близких на муки, но сам пытать не будет. Врезать - может, а пытать - нет. В ссылке во время военного похода этот сорокалетний буян мог искренне плакать над задавленной кем-то по случайности курочкой.

ПЛЕННАЯ ДЕВА ИЗ ЛОПАТИЩ

В 23 года Аввакум становится священником села Лопатищи и принимается облагораживать свою паству. Например категорически запрещает пускать в село скоморохов с бубнами и медведями, поскольку все это, разумеется, бесовы игрища, на кои христианам глядеть непотребно. Христиане негодуют и устраивают-таки себе представление, после чего разъяренный поп прибегает на рыночную площадь и отнимает у скоморохов медведей. Один медведь пробует огрызаться, но получает в лоб кулаком и падает бездыханный; второго, тут же присмиревшего, Аввакум тащит в лес и выпускает на волю.

Очень строг Аввакум ко всякого рода блуду: он ретиво уговаривает каяться грешниц, в связи с чем однажды происходит казус. Очередная блудодейка,  явившись на исповедь, решает покаяться вообще во всем. Потерпев четверть часа этой архаичной вариации секса по телефону, молодой Аввакум понимает что еще немного - и он кинется срывать одежды с грешницы прямо в церкви: Аз же, треокаянный врач, сам разболелся, внутрь жгом огнем блудным, и горько мне бысть в той час». Пришлось исповеднику сунуть левую ладонь в пламя церковной свечки и прожечь себе пальцы до мяса. Рыцарские подвиги Аввакума на этом не заканчиваются, впереди - активное участие в великой лопатищевской мелодраме. «Начальником» (мелким помещиком или воеводой) тут был некий Ефим Степанович. И вот этот начальник, повинуясь классическим канонам романтического жанра, забрал у бедной вдовы дочку чтобы сделать красавицу своей наложницей. Мать кинулась к священнику - кому еще жаловаться на административную власть, как не власти духовной? Духовная власть, перепоясавшись, помчалась к начальнику, но не была даже допущена на порог. Что оставалось делать Аввакуму? На следующем же богослужении он во весь голос расписал жителям Лопатищ, какой похотливый и беззаконный козел их начальник, как его будут черти на сковороде жарить, и даже пригрозил отлучением, а также кляузой в Москву.

Ефим Степанович, понятное дело, немножко озверел, но девушку тут же отослал домой, так как общественное мнение даже в России XVII века - это все-таки общественное мнение, да и поступок впрямь считался тогда крайне неблаговидным, за какой можно было и по шапке из Москвы получить. Но мерзкому попу он решил отомстить. И спустя несколько дней на Аввакума, возвращавшегося домой из церкви, напали головорезы, которые избили заступника девиц до полусмерти. Едва оправившись, Аввакум устроил проповедь номер два, в которой еще раз объяснил млевшим от удовольствия лопатищевцам, какого аспида они пригрели на груди, при этом матерными словами батюшка не пренебрегал, и термин «говенный» был одним из самых мягких эпитетов, коими он охарактеризовал Ефима Степановича. [640x462]

Когда проповедь закончилась и народ (уже переставший, надо думать, сожалеть о скоморохах, ибо куда медведям до таких развлечений!) разошелся по домам, в храм ворвался Ефим Степановичи кинулся на попа. Он разодрал на нем ризы, швырнул на пол и принялся в ярости таскать бугая Аввакума по церкви за ноги. Аввакум покорно ехал за вывшим от бессильного гнева начальником и громко читал молитвы, ибо в этот момент вдруг преисполнился кротости, смирения и стремления подставить левую щеку. В конце концов, видимо от безысходности, Ефим Степанович укусил Аввакума до крови за руку и убежал из церкви. Но когда Аввакум, замотав руку платочком, собрался восвояси, перед ним снова предстал Ефим Степанович с двумя малыми пищалями в руках. Первый выстрел - осечка. Вторая пищаль тоже разряжается сухим щелчком. Взвизгнув, Ефим Степанович опять покидает место событий, а протопоп Аввакум, понимая, что дело принимает пренеприятнейший оборот, отправляется в Москву, где у него есть серьезные заступники, бывшие соученики: духовник царицы Стефан Вонифатьев, будущий патриарх Никон и несколько других крупных церковных деятелей. Аввакума принимают тепло, знакомят с царем  Алексеем Михайловичем (тому очень нравится этот живой эрудированный молодой человек), и обратно он возвращается победителем - с грамотой, предписывающей уважать достойного пастыря и не чинить ему никаких препятствий. Два года еще продолжается противостояние начальника с попом, и дело доходит до того, что Ефим Степанович устраивает настоящие военные действия - посылает отряд вооруженных огнестрельным оружием людей окружить дом священника. Кое-как под покровом ночи Аввакум со своей Марковной и крошечными детьми ухитряется бежать и снова прибывает в Москву. Там его опять принимают очень тепло и направляют на новое место служения - протопопом в город Юрьевец-Поволжский.

КРУЖОК РЕВНИТЕЛЕЙ БЛАГОЧЕСТИЯ

В Юрьевце Аввакум продержался ровно восемь недель. Первым делом он осмотрел новую паству, счел, что она никуда не годится, и принялся ее совершенствовать привычным ему способом. Во время проповеди он выбирал себе мишень - наряженную девушку, франтовато постриженного молодого человека или явно зажиточного поселянина - и принимался их ласково порицать. Он рассказывал ошалевшим от такого внимания прихожанам, какого смрада и мерзости полны их тела, какие жалкие и убогие у них душонки, как воняют их грехи. Девицы возвращались домой в слезах от такого позора, мужчины выходили из церкви о чем-то задумавшись. О чем - стало ясно, когда после очередного богослужения толпа встретила Аввакума у паперти. Там был чуть ли не весь городок, причем все с батогами, даже женщины... Каким чудом он выжил - непонятно, ибо на его теле не было живого места. Марковне принесли домой нечто напоминавшее огромный кусок мяса. Пришлось опять ехать в Москву. И с тех пор формально оставаясь юрьевецким протопопом, Аввакум живет в стольном граде и занимается куда более серьезными делами; поступает в «книжную справу» патриарха Иосифа и вместе с Вонифатьевым, Никоном, настоятелем Казанского собора Нероновым и другими книжниками принимается готовить свод поправок в церковные книги и богослужения. При царе Алексее Михайловиче создается так называемый «Кружок ревнителей благочестия», его членами становятся самые образованные священнослужители и светские люди того времени. Можно считать, что это были самые счастливые годы Аввакума. Он был страстно увлечен своим делом, ему покровительствовал сам царь, бояре охотно шли к нему в духовные сыновья. Он стал в какой-то степени моден, хотя сам вряд ли осознавал это. Марковна также смогла вздохнуть спокойно: в семье был достаток, дети рождались один за другим, батюшка ни с кем не воевал, а чинно-благородно сидел день-деньской за книжками или, надев хорошую шубу, ехал в нарядном возке на "собрание".

Счастье закончилось после смерти патриарха Иосифа. Не без усилий членов кружка в 1652 году патриархом избирается Никон, земляк Аввакума, его, можно сказать, друг. Дружба закончилась с приводом власти, как горько замечал Аввакум: «С нами яки лис: челом да здорово. Ведает, что быть ему в патриархах, и чтобы oткуля помешка какова не учинилась. Много о тех кознях говорить! Егда поставили патриархом, так друзей не стал и в крестовую пускать».

НИКОН - БЕСЧЕСТНЫЙ РЕФОРМАТОР

Никон прежде всего был политиком, вряд ли дальновидным, но с амбициями. Его главными желаниями были выход церкви из-под cветской власти, усиление ее юридического и экономического влияний и - самым заветным, долгосрочным - присоединение Константинополя и остатков Византии к России, объединение двух церквей в одну (планы не такие уж несбыточные, между прочим). Поэтому для нeго «книжная справа» стала важнейшим моментом, способом максимально приблизить русское богослужение и церковные тексты к греческим. Ничего подобного не планировали другие справщики, для которых эта работа заключалась лишь в нахождении и удалении мелких ошибок из текстов. Они, наоборот, считали кощунственным любое отступление от церковных традиций, принятых на Руси. Поэтому Никону пришлось, увы, расстаться с этими симпатичными, но вредными для дела людьми. Он набрал новых справщиков и всего через год представил изумленной стране решительные реформы:

1. Традиционный восьмиконечный крест заменяется четырехконечным.

2. Никаких молений на коленях лбом в пол. В церкви молятся отныне стоя, поклоны - поясные.

З."Исус" теперь произносится в греческом стиле-«Ииcyc».

 4. Креститься двумя пальцами запрещено - только тремя перстами, ибо это знак Троицы. И так далее.

Сказать, что Аввакум и его товарищи были потрясены, - значит, ничего не сказать. Сам Аввакум пишет, что внутри его, когда он услыхал эти вести, «словно зима сделалась». Нужно понимать, что для верующего и, более того, крайне суеверного человека, каким был Аввакум (равно как и большая часть населения в ту пору), привычная форма богослужения была священна во всех ее мелочах. Считалось, что эту норму придумал сам Бог. И если грешная обезьянка, человек, решит все по своему усмотрению поменять, то получится не молитва, а срам, не священнодейство, а бесовская игра. Кукишем креститься? Перед Богом на колени не вставать?! Крест латинский поганый целовать?! Аввакум никогда не умел и не желал скрывать свои мысли, а тут он счел, что его святой долг - вопиять во весь голос, призывая людей одуматься. Он и вопиял. Его трактаты о паскудной реформе и публичные выступления против Никона вскоре привели к тону что он стал популярен. И опасен. [700x512]

ПОХОД НА ДАУРСКИЕ ЗЕМЛИ

Церковный раскол усугублялся, народ мятежничал. Аввакума нужно было куда-то деть. Его посадили в тюрьму (в мягкие условия, лишь бы закрыть ему возможность проповедовать) и так увещевали: к нему ходили люди Никона и беседовали о тонких материях и пользе государства. Аввакум упрямствовал. Его сослали в Тобольск - он продолжал писать и выступать там. Никон хотел лишить его сана, но за Аввакума горячо вступился царь, поэтому расстригать упрямца не стали, а приставили белым попом (что-то типа полевого священника) к воеводе Афанасию Пашкову, который отправлялся со своим войском в Забайкалье «завоевывать даурские земли». Шесть лет провел Аввакум при Пашкове, и не поддается описанию ненависть, которую испытывали друг к другу эти два человека. Надо отдать должное Аввакуму: он ни на секунду не оставлял в покое Пашкова - настоящего солдата, малообразованного и необузданного. Наоборот, считал своим долгом бесконечно бичевать пороки воеводы и его«сенных девиц», ехавших в обозе, и пристрастие воеводы к предсказаниям местных шаманов и прочих поганых языческих жрецов, и страсть к пьянству, к чревоугодию,  к гордыне... Много, много было грехов у воеводы Пашкова... Воевода Пашков, которому исправно передавали эти речи, периодически приказывал своим людям воспитывать попа кнутом. Поп зализывал раны и принимался за брань снова. Войско шло тяжелыми, нехожеными путями: где сплавлялось по северным рекам, где тянуло обозы. Крепкий от природы Аввакум не так тяготился этим переходом, но его жена и малые дети, вечно голодные, с обмороженными руками-ногами, еле шли. Воевода злонамеренно урезал паек Аввакума и не миновать бы семейству голодной смерти, но выручала супруга Пашкова, которая украдкой передавала поповским детям то пшенички, то рыбки, то теплый платок для Марковны. Войско относилось к Аввакуму вполне прилично: пусть он и костерил всех и каждого, зато умел изгонять бесов из больных и припадочных, а также из обозных животных, ибо с юности увлекался экзорцизмом, считал его делом добрым и полезным.

Больше всего от диких условий этого великого похода страдали женщины - неудивительно, что истерики и припадки тут случались постоянно. Страдалиц Аввакум лечил постом и молитвами и очень ругался, когда звали не его, а шаманов с их бубнами и травами. Шесть лет Аввакум завоевывал Забайкалье и под конец уже не сомневался, что терпение воеводы закончилось и скоро тот прикажет Аввакума прирезать. Но в 1664 году пришло радостное известие: Никон лишен сана патриарха, сослан в Ферапонтов монастырь, Аввакум прощен и призывается обратно в Москву.

ЗЕМЛЯНОЙ СКИТ И ЛАЙНО НА ЛОПАТЕ

В Москве Аввакума приняли с исключительным вниманием. Его поселили в Кремле. Насыпали «полную шапку рублевиков без счета». Старые знакомые ликовали и праздновали его возвращение. Сам царь встречался с ним и милостивейшим образом беседовал. После ледяной енисейской каши, цинги, бурлачества и голода, трех погибших детей и бесконечной борьбы за жизнь - это был рай. В раю Аввакуму не понравилось. Он огляделся по сторонам, увидел, что, хотя Никона уже нет, дело его живет и процветает, и с новыми силами принялся за борьбу с реформами. Стал большим приятелем знаменитой боярыни Морозовой, духовным лидером других старообрядцев. Алексей Михайлович прислал к Аввакуму доверенного человека, который передал царские слова: «Если не можешь принять, то хотя бы молчи! Себя ведь губишь, не смогу упасти». Аввакум подумал и решил, что спасаться он не хочет, ибо истина дороже. Для очистки совести посоветовался с Марковной, ведь ее судьба и судьба детей решалась тут же. Та, женщина явно героического склада, сперва заплакала, по том благословила мужа на "борьбу за божье дело". Его ссылали несколько раз, все в более дальние села. Уговаривали, увещевали, упрашивали. С другими старообрядцами, кстати, никто не церемонился: им уже вовсю секли языки, руки, а то и головы. Но царева любимца все же берегли. Тот продолжал писать все новые и новые воззвания, подписываясь «раб и посланник Исуса Христа». В народе его тексты передавали письменно и устно, он стал симво лом старообряднического движения и просто не оставил своим врагам выбора. Его наказали кнутом (к чему Аввакуму было не привыкать) и заточили в земляной скит в Пустозерске. Наказание пустячное, если учесть, что за переписку его трактатов полагалась тогда смертная казнь. Сидя в земляной тюрьме с крошечным зарешеченным окном, полностью голый, ибо бывшая на нем одежда сгнила за четырнадцать лет заточения, Аввакум продолжал писательствовать. Чернила и бумагу ему передавали подкупленные сторожа. Когда охрану ужесточили, Аввакум стал писать щепкой на бересте. Эти грамотки находили путь наружу и становились известны его последователям. Больше всего в этом заточении Аввакума угнетало устройство тамошнего туалета. "Что за люди, что за человеки! - возмущался он. - Хлебом кормют, а срать не пушают! Есть у меня лопата, так лопатой лайно за окно швыряю, так и живу». Его жена и сыновья также находились в заточении, отдельно от отца. К сыновьям протопоп относился с прохладцей, так как те, чтобы сохранить жизнь, отреклись от убеждений отца, заменив себе казнь тюрьмой. «Дураки! - писал Аввакум. - Своими руками от венца мучеников отказались, малодушные!» Его же собственное стремление заслужить венец в конце концов, увы, увенчалось успехом. После смерти Алексея Михайловича протопоп написал письмо его сыну, в котором отзывался о покойном своем защитнике столь уничижительно и оскорбительно, что новый царь, слегка помучившись совестью, дал указ: от протопопа избавиться. В 1681 году Аввакум со своими сокамерниками-единомышленниками был сожжен в том ските, а котором они провели четырнадцать лет. Говорят, во время казни он ликовал. Что ж, это очень на него похоже. Раскольническое движение, начатое протопопом, не остановилось: еще сотни лет старообрядцы подвергались гонениям, казням и прочим притеснениям. Когда власти прекращали их донимать, старообрядцы подвергались мученичеству самостоятельно. Они самозакапыва лись и самосжигались, протестуя против всего: армейского призыва, переписи населения, повышения пошлин на иностранные автомобили (или мы тут что-то путаем?). И, как ни парадоксально, эти стремившиеся отречься «от мирского» люди стали фактически единственной сплоченной оппозицией, первым элементом гражданского общества в покорной и забитой стране.

знаменитые старообрядцы

Боярыня Морозова (1632-1675)

Феодосия Морозова прятала в своей усадьбе раскольников. Власти долго не осмеливались трогать аристократку Феодосию, но в конце концов мятежную боярыню арестовали, подвергли пыткам и уморили голодом.

Матвей Кузнецов (1846-1911)

Раскольники проявили себя как пpeкрасные купцы и промышленники. Многие крупнейшие фабриканты России были старообрядцами - например, создатель и владелец знаменитого фарфорового завода Кузнецов.

Денис Давыдов (1784-1839)

Были и аристократические семьи, которые, не придерживаясь строгого образа жизни старобрядцев, тем не менее исповедовали именно "древлеправославие". Такой была и семья гусара-партизана Дениса Давыдова.

Савва Морозов (1882-1905)

Крупнейший промышленник, меценат, покровитель танцоров, певцов и революционеров не только принадлежал к очень религиозной старообрядческой семье, но и сам был истовым старообрядцем. 

 писал Матвей Вологжанин для "Максим", а я себе рерайствовала.