Настало лето. Вену затопило ослепительным солнечным лимонадом. Жарким и нещадным. Даже мороженое и газировка не приносили спасения венским жителям. Погода застигла их врасплох, донельзя убаюкав пасмурным преддождевым небом, более напоминающим осень, чем весну. Но первый день первого месяца лета заставил их встрепенуться. С воздухом происходило что-то странное, отдаленно напоминающее застоявшуюся зеленую рясу на поверхности пруда. Он был плотным и удушливым, не пропускающим даже слабый ветерок. Спрос на солнцезащитные очки и пляжные зонтики возрос до предела. Никого не останавливали даже поднявшиеся внезапно цены на товары.
Но больше всех страдали те, кому по служебному долгу нельзя было сменить брюки на что-нибудь более легкое и короткое.

Одежда прилипала к телу, превращаясь в липкий панцирь, и доставляла ощущение дискомфорта. Мини вентиляторы, вредили даже больше, чем помогали. От них создавалось впечатление, что на лицо натянули мокрую паутину. Офис напоминал микроволновку замедленного действия.

Голова кружилась, мысли рассеивались, мозг плавился, постепенно вытекая вместе с потом. Собственные движения казались плавными, как в замедленной съемке. Никто никуда не торопился. Да и торопиться было особо некуда. Судя по всему, преступность плавилась вместе с воздухом. Или же им просто было лень выползти из дому.
Рекс выпивал за день больше воды, чем умещалось в его животе. И при ходьбе он побулькивал. Рихарду пришлось купить ему таблеток от несварения желудка.
Сам Рихард выглядел как-то устало, не смотря на количество расстегнутых пуговиц на его рубашке.
Его коллега Штокингер сидел напротив него за своим письменным столом, и не сводил глаз с оставшихся застегнутых пуговиц, видимо, пытаясь расстегнуть их своим взглядом. Но они не поддавались.
А за столом ближе к окну, направив на себя сразу два мини вентилятора, сидел Петер Хеллерер. Сняв свои очки, и откинувшись на спинку стула, он представил себя на беспарусной яхте в водах тихого океана. Крик чаек, солоноватый запах моря… Он улыбнулся, глядя на запотевшее голубое небо.
В этот момент Рихард поднял глаза, поймав обезоруженный и застигнутый врасплох взгляд Штокингера. Тот поспешно опустил голову, внезапно увлекшись бумагами на столе. Он брал то один, то другой лист, пытаясь скрыть легкую дрожь в руках. Но Рихард не сводил с него глаз. Даже в эту жару, Штокингера прошибал озноб, как при гриппе, когда он простудился. Но только в этом случае виновником был не грипп, а взгляд. Взгляд, проникающий под кожу… в прямом и переносном смысле. И если бы Рихарду тоже захотелось расстегнуть пуговицы на рубашке своего коллеги одним взглядом, то ему бы это, несомненно, удалось.
Ему хотелось встать, подойти к Рихарду, а потом… Его переполняло два одинаково сильных чувства, но слишком противоречивых, чтобы выполнить их одновременно. Первым был гнев, злость, оттого, что приходится сидеть и ежиться от прикосновенья невидимых рук, которые Рихард, несомненно, уже пустил мысленно в ход. А потом – прижаться поплотней, так, чтобы он почувствовал, насколько реальными могут быть эти прикосновения. Схватить за шевелюру каштановых волос, и резко дернуть, так, чтобы у него искры посыпались из глаз, и пока он не пришел в себя, поцеловать…