Предыдущая глава: http://blog.kp.ru/users/3568543/post174253532/


Прикосновение девятое

Лихие барсеточники высадили меня у придорожного рынка и умчались. Здесь я чуть было не подрался с пацанами.

- Чего вы не поделили? – прикрикнув на пацанов и отведя меня в сторону, спросила вмешавшаяся в конфликт старушка.
- Не знаю, - пожал я плечами. – Телефон просили позвонить, а я не дал.
- А чего не дал-то? – хмыкнула старуха.
- Они не вернут, - отвечаю.
- Откуда знаешь? – удивилась старуха.
- В Москве пацаны так телефоны отбирают, - улыбнулся я. – Точно говорю, не отдали бы…
- Так ты из Москвы? – удивилась старуха. – А здесь чего делаешь?
- В Ростов еду, - отвечаю. – У знакомого водителя по дороге сломался грузовик, вот я теперь на попутках и добираюсь. Думал, здесь найду машину, но пока не повезло, - развёл я руками.
- Хм, не повезло, - передразнила меня старуха, - а где же ты ночь собрался ночевать-то? Ты бездомный, что ли? – она осмотрела меня с головы до ног. – Вроде не похож. Сколько тебе лет?
- Тринадцать, - отвечаю.
- А родители твои где? – допытывается старуха.

Мне это стало надоедать.

- Дома, - буркнул я.

Старуха прищурилась и, поцокав языком, покачала головой:

- Ты знаешь, дорогой, а ну-ка рассказывай мне всё как есть.
- А что рассказывать? – нахмурился я.
- Всё, - бабка уцепилась мне в рукав. – Говори всю правду…
- Да отпустите меня, бабушка, - я с силой дёрнул руку, но старуха оказалась на удивление цепкой.
- Отпущу-отпущу, не волнуйся, - скрипуче рассмеялась она. – Только правду расскажи, что случилось?
- Отпустите, расскажу, - процедил я.
- Не обманешь?
- Нет…
- Ну смотри мне, - погрозила она свободной рукой.

Старуха отпустила рукав. Первая мысль у меня была – рвануть от неё. Но подумал: а куда же мне рвать? На улице темень, хоть глаза выколи. В кафе хозяин и так уже стал на меня коситься. Да и пацаны могут снова встретить, тогда уж телефон точно отберут. Ладно, подумал я и тихо сказал:

- Я самовольно уехал из дому. Сказал, что поехал к другу в Подмосковье.
- А в Ростов к кому? – спросила старушка.
- Девчонка у меня там, - сказал я и опустил голову. – С лета не виделись. Вот решил проведать… Каникулы у нас.
- Ясненько, - вздохнула старуха. – Любовь, значит. Тебя как зовут-то?
- Миша.
- Миша? – удивилась она так, словно я Гюставом Флобером представился, но тут же стало ясно, почему она так удивилась.
- Господи, Боже мой! – всплеснула она руками. – У меня тоже внука Мишей зовут. Только он в Питере живёт с матерью, в смысле с дочкой моею. Да и постарше он немного, ему в этом году пятнадцать годков исполнится. А меня зови бабой Фросей. Ладно, чего стоять-то здеся? Пошли ко мне.
- Куда? – настороженно спросил я.
- Не боись, не боись, Мишутка, - улыбнулась баба Фрося. – Я туточки рядом живу. Пошли, переночуешь у меня, а завтра поедешь. Вряд ли кто тебя ночью в дорогу возьмёт. Щас жизнь такая, шофера даже детей боятся. Пойдём-пойдём, накормлю тебя, чаем напою… Пошли, пошли. Ну чего ты, как бычок на меня смотришь? А?
- Я не знаю, как-то, - замялся я. – Понимаете…
- Так, - баба Фрося нахмурилась. – Ты мне прекращай свои московские штучки. Знаю я вас, скромников…
- Да причём тут московские штучки, - хмыкнул я. – Просто…
- Просто-непросто, на улице я тебя не оставлю. Идём!

Старуха и впрямь жила недалеко от дороги. Через пятнадцать минут мы вошли в тёплую комнатушку с низким потолком. В углу мерцала небольшая икона. Баба Фрося, войдя, перекрестилась, что-то пробормотала и, повернувшись ко мне, спросила:

- Шибко голоден? Сразу поешь или сначала в баньку?
- Не знаю, пожал я плечами, - неудобно как-то.
- Прекрати мне, - баба Фрося махнула рукой в мою сторону, - удобно, неудобно. Опять начинаешь? Ладно, пошли в баню, у меня там натоплено – соседка помогает, у нас с ней сегодня банный день. Приведи себя в порядок, а я пока стол накрою.

Таких крошечных бань я никогда не видел. Маленький предбанничек и совсем крошечная комната с каменкой и лавкой буквально на двоих человек, причём одна лавка внизу, другая под самым потолком. Точно, подумал я, больше двух человек здесь не поместится. Тут же в углу небольшой бочонок с холодной водой. На полу таз с ковшом. Горячая вода в отдельной посудине на печке.

- Не смущайся, сынок, - заметив моё удивление, говорит баба Фрося, - но мы здеся и паримся, и мылимся, и моемся. И за то спасибо. Раньше и такой не было. Это Василий, муж мой, баньку поставил, царство ему небесное. Десять лет как помер, а банька стоит. Да и куда она денется.
- Спасибо, - пробормотал я. – Всё хорошо… Спасибо…
- Вот тут в предбаннике полотенце. А у тебя и вещей нету? Может, носки, трусы постирать? Я тебе кальсоны мужнины на ночь дам. Белья осталось после него, на всю деревню хватит…
- Спасибо, бабушка Фрося, я сам постираю…
- Да ты не стесняйся, - иди-иди, раздевайся, давай я простирну. Оставляй здесь на лавке, я пойду принесу тебе кальсоны, а твои вещички заберу. Нужно же, чтобы к утру всё высохло. Я в хате сейчас по быстрому сделаю. Не переживай.

Через полчаса я, распаренный и млеющий, сидел за столом в белых, весьма просторных, кальсонах (я такие видел в кино про войну) и майке. На столе посередине стоял красивый расписной самовар, рядом тарелка с баранками, чуть поодаль чашка с соленьями – огурчики, помидоры. Большие ломти хлеба лежали прямо на скатерти. На самом краю дымилась тарелка со щами, а рядом с ней деревянная ложка. За самоваром я заметил бутылку с мутноватой жидкостью. Я догадался, что это такое.

- Чем богаты, тем и рады, - баба Фрося присела напротив. – Кушай сынок, не побрезгуй. У меня к тебе дело будет, Михаил… э-э… как тебя по батюшке-то?
- Да ну что вы, - смутился я, - называйте просто Миша. Зачем же по батюшке?
- Да это я так, - махнула она рукой, - по любопытству… Ты мне должен помочь, Миша. Поможешь?
- Конечно, - закивал я и отложил ложку в сторону.
- Да ты кушай, кушай, - замахала обеими руками баба Фрося. – Кушай и слушай. Я щас приглашу соседку свою, Дусю. Мы с ней по паре стопочек пропустим. Только скажи ей, что ты - мой внук. Хорошо?
- Как это? – удивился я и раскрыл рот. – Вы же сказали, что вашему внуку скоро пятнадцать лет, а мне всего…
- Ой, да какая разница. Тринадцать, пятнадцать. Ты думаешь, кто-то поймёт? Я вон, когда тебя увидела, подумала, что тебе лет семнадцать, не меньше. Ну, так что? Скажешь?
- А зачем? – я был в недоумении. – А… она его не видела?
- Щас, погоди, - баба Фрося, откупорила бутылку, наполнила рюмку и одним махом опрокинула содержимое в рот. Утёрла нос рукавом и тихо повторила вопрос: - Так что, скажешь?
- Скажу, - пообещал я. – А вашего внука она не видела раньше? Она не догадается, что мы её обманываем?
- Не догадается, - уверенно ответила баба Фрося. – Дочка с внуком уехала от меня тринадцать лет назад. В общем, так: скажешь, что едешь в Ростов, ну, там по каким-то своим делам и нарочно заехал меня попроведать. Понял? Именно нарочно, не из-за того, что проездом! Так и скажи! – она подняла указательный палец вверх. - Завтра, дескать, автобус утром, вот на нём и уедешь. Скажи, что не мог не заехать к бабе Фросе, мол, совесть не позволила… Прямо так и скажи. Хорошо?
- А если она про Питер будет спрашивать? Что говорить?
- Ну, придумаешь чего-нибудь. А она его видела, тот Питер? Она за свои семьдесят лет ни разу из деревни никуда не уезжала.
- А на какой улице ваша дочь живёт в Питере?
- Проспект Славы… Да зачем тебе это всё нужно? Молчи и всё… Я сама буду говорить. Ты главное скажи, что мой внук… Договорились?
- Договорились, - улыбнулся я.

В этот момент из соседней комнаты раздался какой-то странный звук. Баба Фрося метнулась туда. Я даже испугался. «Это ещё что? – подумал я и почувствовал, как холодеет спина. – Что это у неё там?» Мне мгновенно в голову полезли какие-то страшные мысли. А вы бы не испугались? Чего я только не успел подумать за какие-то несколько минут, пока баба Фрося отсутствовала. Даже мелькнула мысль рвануть из дому. Но тут Фрося вышла и тяжело вздохнула:

- Грех говорить, да хоть бы уж Бог прибрал, что ли… Измучилась я.
- А кто там? – спрашиваю шёпотом.
- Свекруха моя, скоро девяносто лет. И сама не живёт уже, и мне не даёт. Лежачая она. Скоро десять лет, как не встаёт.

Из комнаты снова раздался голос. Баба Фрося нырнула за штору, но быстро вернулась.

- Ты представляешь, Мишка, - закачала головой баба Фрося и, наклонившись ко мне, заговорила шёпотом: – вот кому расскажи, не поверят.
- Что случилось? – вздёрнул я брови. Да и как тут не вздёрнешь - что ни минута, то сюрприз.
- Да ничего не случилось, - ухмыльнулась старушка и, сев рядом со мной, продолжила шёпотом: - Татьяна Лексеевна уже давно живёт как в полусне. Заговаривается, забывает всё. Хотя иногда к ней приходит какое-то просветление – мы в такую пору даже болтаем с ней, бывает, что до утра. Правда, в последнее время всё реже и реже. Потом снова у ней разум уходит, и месяц-два живёт, как в потустороннем мире. Так ты представляешь, что она сейчас у меня спрашивает?
- Что? - раскрыл я рот от удивления.
- Говорит: Фрося, не из наших кто приехал? Ну, я сказала, что правнук приехал, Мишка, дескать в бане моется.
- Бабушка, - я тоже заговорил шёпотом, - так это что получается, ваш муж сын этой бабушки?
- Ну да, - закивала баба Фрося. – Сын, в смысле мой муж, давно умер, а его мать вот всё живёт. Мне уж кто только не говорил, чтобы я сдала её в дом престарелых. Да совесть не позволяет. Хорошая она была свекруха. Всегда меня защищала. Так вот свёкра моего звали Михаилом. Моя дочка когда родила мальчика, назвала сынка в честь деда, хотя сама его и не помнила. Я пообещала Татьяне Лексеевне, что, как только ты вернёшься из бани, мы к ней зайдём. Хорошо?
- А как же? Как…
- Ой, да не переживай ты, пусть хоть перед смертью увидит правнука…
- Бабушка Фрося, но это же неправда, разве так можно? – запротестовал я. – Она будет думать, что я настоящий, а я.. а я…
- Тьфу ты е… моё, Господи, прости, что скажешь, а ты что, пластилиновый, что ли? – Фрося повернулась к иконе и перекрестилась.
- Да, я не в том смысле. Одно дело соседям соврать, а тут родной внук… правнук… Может, лучше ей сказать правду?
- Да угомонись ты ради Бога! – шикнула баба Фрося. – Кому она нужна, твоя правда? Пошли, - она потянула меня за руку.
- Что, прямо так? – я встал и развёл руками.
- А как? – рассмеялась старуха. – Фраков у меня нету. Да пошли ты, - она снова потянула меня за руку, - пока Лексеевна при памяти. Пошли…

Мы вошли в комнату. Память моя, разумеется, не могла сохранить всё, что я там увидел, однако, думаю, вполне будет достаточно описать и то, что мне запомнилось. Что тут кривить душой, я впервые видел человека, который много лет прикован к постели. Невольно вспомнил свою палату в больнице, когда моя нога висела на виселице. Как вспомню эти процедуры, утки, так мурашки по телу. Но и тут сравнение не совсем удачное. Я-то знал, что месяц-два, и я на свободе. Хромай, но ходи куда хочешь и когда хочешь. А тут совершенно другое дело. Здесь человек слёг и знает, что это навсегда. Что здесь он найдёт свою смерть. Каково так думать? Жуть какая…

Лицо Татьяны Алексеевны было настолько высохшим, что мне в голову сразу стали лезть неприличные сравнения, ну типа мумии или что-то вроде того. Пальцы рук тоже казались какими-то неестественно длинными. Чтобы не искать нужных слов, которые в этом случае могут показаться неуместными, скажу так: вы видели, как обычно в комиксах рисуют старуху-смерть? Вот это свекровь бабы Фроси. На стене у кровати висел какой-то плюшевый ковёр с изображением картины «Три богатыря». Вот это мне показалось смешным и я, несмотря на то, что у меня дрожали коленки, чуть не прыснул в кулак, но сдержался и вместо усмешки кашлянул. «Нашли, что повесить, - подумал я, - ещё бы борцов суоми нарисовали». Татьяна Алексеевна медленно открыла глаза и также медленно повернула голову в мою сторону.

- Мишечка, мальчик мой, здравствуй.

Я от неожиданности словно онемел, хочу сказать слова приветствия и не могу. Справившись наконец-то со смятением, я выдавил:

- Здравствуйте, бабушка… э… бабушка… Татьяна Алексеевна.

Старушка молчала довольно долго, прежде чем заговорить снова:

- Миш, что ж ты меня по батюшке-то кличешь? Забыл родной, как дразнил меня бабкой Танькой? Эт сколько ж тебе годков-то?
- Пятнадцать скоро, - ответила вместо меня баба Фрося.
- Фрось, включи свет поярче, хочу получше разглядеть…

Фрося щёлкнула выключателем, под потолком ярко вспыхнула люстра. Я аж глаза зажмурил. Татьяна Алексеевна обратилась ко мне:

- Сынок, подойди поближе, не бойся ты меня. Страшная я? На смерть похожа?

Я вздрогнул. Сам только что подумал об этом. Для наблюдающего - это как-то естественно, что ли. А когда человек сам себя сравнивает со смертью – это страшно, признаюсь вам. Я вплотную приблизился к кровати больной. Старушка протянула ко мне руку и прикоснулась к моей руке. Вот не знаю, почему, но страх не покидал меня. Такое впечатление, что тебя приглашают проследовать в могилу. Может, я, конечно, глупости сейчас пишу, однако я описываю то, что со мной происходило. Не думаю, что вам нужны в данном случае мои приукрашивания и выдумки.

- Фрось! Фросенька! – позвала Татьяна Алексеевна.
- Я здесь, мама! – ответила баба Фрося.

Ещё одна неожиданность, которая поразила меня. Баба Фрося назвала старушку мамой, и вы знаете, сразу что-то изменилось, то есть страх мгновенно исчез, пропала дрожь в коленках. Даже запах изменился, и растаяло ощущение того, что мы находимся где-то в сыром погребе. Я стиснул зубы, стараясь изо всех сил удержать слёзы. Да не тут-то было! Не знаю, кем нужно быть, чтобы в такой ситуации не «замокриться». Две старых женщины, одна при смерти, и вдруг раздаётся: мама. Я вам говорил, что иногда балуюсь стишками? Сделаем паузу? Вот что я однажды сочинил о маме:

Мама! Мама… Слово-то какое!
Пальцы замирают над листом.
Птица, солнце? Что-то неземное.
Невозможно рассказать о нём.

Мама – это вовсе и не слово.
Это песня! Песня из меня.
Кажется, Ч Т О в этом звуке ново?
Только вот летит оно, звеня.

Звон колоколов и русских песен
В нём слились в единый светлый звук.
Мама, мама, слышишь мою песню?
Это шёпот твоих нежных рук.

Мама – это вовсе и не «мама».
Слово это мне не описать.
Это звук, и это сердца гамма,
Это…
…никогда мне не понять...


- Фросенька, - тихо произнесла Татьяна Алексеевна, - а ведь он на моего Мишу похож. Присмотрись. Надо же – на прадеда похож. Вот как.

Несмотря на то, что слёз на лице у Татьяны Алексеевны не было, я догадался, что она плачет. Да и баба Фрося тут же подтвердила мою догадку:

- Не плачь, мама, всё хорошо, - она погладила руку свекрови.
- Да я от счастья, доченька, - прохрипела старушка. – Я уж думала, и не увижу никогда. Ты, Миша, приезжай почаще. Я-то скоро умру, а вот бабушку свою не забывайте. Как там мама?

Растерялся я немного. При таком вопросе я, конечно, вспомнил свою маму и чуть было не ляпнул, мол, всё хорошо, мама с папой сейчас в Альпах на горных лыжах катаются. Вовремя вспомнил, где я нахожусь.

- Всё хорошо, - пробормотал я, - всё хорошо, бабушка…
- Ну и слава Богу, - вздохнула Татьяна Алексеевна. – На похороны-то хоть приезжайте… там были птицы, такие зелёные… но они не страшные… их можно с руки кормить… да-да… вы их почаще кормите… и воды, воды не забывайте наливать… Это хорошие птицы, они вам помогут… Не гоните их… Воды… Почаще давайте ми воды…
- Какие птицы? – опешил я.
- Пошли, пошли, Мишка, - шепнула мне сзади баба Фрося. – Всё, свидание закончено. Татьяна Алексеевна отправилась летать по своим мирам.

До меня только дошло, что старушка стала бредить.

- И надолго она, того, - спросил я, - когда мы вернулись в переднюю и сели снова за стол.
- Одному Богу известно, - грустно ответила баба Фрося. – Ей много радости нельзя. Сразу начинает бредить…
- Так это что, - смутился я, - получается, что она из-за меня… это…
- Не ломай голову, - рассмеялась баба Фрося, - ты ей такой подарок сделал, что можно теперь и умирать…
- А муж её давно умер? – спросил я. – В смысле, ваш свёкор.
- О! Давно. Я ещё молодой была, только замуж вышла, - баба Фрося задумалась, что-то вспоминая, затем после паузы сказала: - Светку родила, а через два года свёкор умер. Год до пятидесяти лет не дожил. А так мечтал пятьдесят лет отметить.
- Так рано? Болел?
- Да он-то мужик сам по себе крепкий был. Да война его покромсала. То ли семь, то ли восемь ранений у него, контузии. Как разденется по пояс, страх Божий - живого места не было. Его с куском железа внутри так и похоронили. Война, сынок, никого не щадила.
- А награды у него были? – спросил я.
- Были, конечно, были. Отдала их в музей. Крадут же награды. От греха подальше, всё отдала. А они у них и там пропали. Не знаю, что творится на этом свете. Люди, словно с ума посходили. И не знаешь уже, откуда беды ждать.
- Так что, награды все пропали?
- Пропали, Миша.
- Как же так?
- А вот так. Я-то думала, что из гарнизонного дома офицеров они никуда не денутся. Но, увы. Да это ещё полбеды. Ты знаешь, что я недавно у нас на рынке видела? Ужасть. Буквально этой осенью. Рехнуться можно. Ветеран идёт по рынку, что-то присматривает. При параде. Грудь вся в орденах и медалях. Останавливается возле него какая-то колымага, я в них не разбираюсь, словом машина какая-то, вся поцарапанная, ржавая, без номеров. Из кабины выскакивают два хлопца, один хватает деда сзади, заламывает ему руки, а другой начинает срывать награды. Мы и опомниться не успели. Они шмыг в машину и уехали. Деда на «скорой» увезли. Он как сел в рваном пиджаке на землю, так и не смог встать. Мы его в кафе на руках занесли, а он бедняга плачет и бормочет: «Я же за них воевал, что же они так-то?»
- Скоты! – процедил я сквозь зубы. – Это нелюди.
- Нелюди-то нелюди, только вот живут они среди нас.

Это какой нужно быть сволочью, чтобы вот так поступить? Неужели жажда наживы столь велика, что человек может превратиться в животное? Я представить не могу, что пережил в эти минуты разбоя ветеран войны. Откуда берутся отморозки, которые плюют на самое святое – на наших стариков, которые, в принципе-то, и отвоевали для нас нашу свободу. Неизвестно, в какой стране мы бы сейчас жили. Может, на привязи бы сидели или в клетке. Или работали под конвоем. Может, даже названия такого не было – Россия. Неужели это не интересует тех преступников, которые срывают ордена с ветерана?

Эй! Вы! Крадуны! Грабители! Разбойники! Чёрт с вами, украдите у меня всё, что захотите, заберите у меня всё, только ветеранов не трогайте. Не трогайте нашу историю и наши святыни! Пожалуйста. Не забывайте, что когда-то и вы станете стариками, немощными, и вас точно так же могут обидеть и что-либо у вас отобрать. В конце концов, должна же быть какая-то грань, за которую не должны переходить даже преступники? Или для вора, грабителя таких граней не существует? Вам всё равно? Но если чинить такой произвол, кто-то ограбит и обидит ваших маму и папу. Вы же не хотите этого? А если мы все примемся друг друга грабить, то скоро все превратимся в животных. Неужели вас устраивает такая жизнь?

- Так. Мишка, теперь вторая серия, - прервала мои мысли баба Фрося. - Пойду позову своих друзей, ты уж, будь добр, потерпи немного, пусть только увидят тебя, а потом ляжешь спать. Хорошо?
- Хорошо, - отвечаю я и улыбаюсь. Театр.
- Ну и молодец. На вот, кушай, - она подвинула мне чашку. – Не стесняйся. Я мигом.

Бабушка Фрося вышла из дома.

Не успел я доесть щи, как хозяйка вернулась с гостьей, бабушкой Дусей. Она была, как мне показалось, ещё старше моей спасительницы.

- Вот, полюбуйся, - указывая на меня, заявила баба Фрося, - какой парень вырос.
- Жених! – всплеснула руками баба Дуся. – Совсем Жених. Здравствуй, Миша! Не узнаёшь?
- Извините.., - начал было я, но баба Фрося опередила меня:
- Да ты что, Дуня, сдурела? Ему ж тогда полтора годика было, когда Светка уезжала.
- Боженьки ж ты мой, - запричитала гостья, - как времечко летит. Ну как там мама? – неожиданно спросила баба Дуся.
- Хорошо, - закивал я.
- Ну а батька-то не обижает?
- Не обижает, - замотал я головой и покраснел, не понимая сути вопроса.
- А родного-то хоть помнишь? – не унималась баба Дуся.

Вот попал, так попал, и баба Фрося, как назло, вышла в сени, но, к счастью, тут же вернулась.
- Дунь, ну что ты пацана пытаешь? Давай по стопочке выпьем. Праздник такой сегодня у меня.
- Да уж, - закивала соседка. – Праздник – не то слово! Не ждали, не гадали. Ну, наливай, что ли… Или Пашку подождём?
- Ой, - махнула рукой баба Фрося, - он ещё два часа будет идти, а то я Пашку не знаю…
- Не скажи, Фрося, - замотала головой гостья, - я крикнула ему, что внук к тебе приехал, так он забегал по двору. Щас, позамыкает двери да придёт, куды он денется.

Баба Дуня оказалась права. В тот же миг в дверь постучали.

- Паша, ты? – громко спросила баба Фрося.
- Да, а кто ж ещё? – в комнату ввалился старик с бородой чуть ли не до пояса и, уставившись на меня, протянул: - Да-а-а-а! Мужик. Мишка, да ты уже мужик целый.

Я привстал и тихо произнёс:

- Здрасьте!

Дед Паша крепко пожал мне руку, хлопнул по плечу, расправил указательным и большим пальцами свои пушистые усы и сказал, косясь на бабу Фросю:

- Слушай, а ведь вылитый отец. А?

Да что ж это такое? Что за деревня такая? На всех я у них тут похож. Да ещё баба Фрося маслица в огонь подливает:

- Ну, а на кого он должен быть похож-то, Павлик? Садись, давай по пять капель.

Старики выпили по рюмке, как я и догадался, самогонки. Предложили и мне «для аппетита», но я решительно отказался.

- И правильно, - согласилась баба Дуся, - лучше и не пробуй. Ну её к чёрту. Лучше уж пейте свои колы-шмолы, чем эту гадость. Ну что, молодёжь, повторим?

Через час старики словно забыли о моём существовании. Сначала заспорили о каком-то бывшем председателе колхоза. Баба Дуня говорила, что тот был самым настоящим чёртом, Фрося, напротив, называла его ангелом. Дед Паша обеих подружек назвал дурочками. Бабульки обозвали деда Пашу старым козлом. Но никто ни на кого не обижался. Всем было уютно и весело. Затем старушки, обнявшись, затянули песню «Как попала я сюда». Я чуть не уснул прямо за столом. Баба Фрося заметив, что я клюю носом, отвела меня в другую комнату и уложила спать. Уснул я мгновенно.

Проснулся рано утром, почувствовав, как кто-то гладит мою руку. Оказалось, это баба Фрося сидит возле меня. Я открыл глаза и увидел, что хозяйка плачет.

- Что случилось, бабушка? – вскочил я.
- Лежи, лежи, - улыбнулась старушка. – Не обращай внимания.
- А почему вы плачете? – я всё же приподнялся на кровати.
- Да взгрустнулось что-то, - ответила бабушка Фрося и тяжело вздохнула. – Спасибо тебе, сынок. Выручил меня вчера. Очень выручил. Сегодня вся деревня будет знать, что ко мне внучок приезжал.
- А вам это для чего? – удивился я. – Что-то никак не могу понять…
- Ой, Мишутка-Мишутка, - смахнула слезу баба Фрося, - да и не дай Бог понять это когда-нибудь. Трудно это понять, сынок… Очень трудно…
- А вы объясните, - попросил я. – Может, и пойму.
- Дочка как уехала тринадцать лет назад, так ни разу и не приезжала. А народ всяко болтает. Одни говорят, что, мол, дочку родную выжила из хаты, оттого девка и не приезжает ко мне. Дескать, обиделась навсегда. Другие говорят, что я мужа её первого отравила, зятя своего. А он сам у неё от водки сгорел.
- Как это? – оцепенел я. – Сгорел от водки?
- Ну, это так говорят, когда от водки умирают, то есть перебрал и умер. Хотя я недавно узнала, что не только водочкой зятёк-то мой баловался. Но да ладно, теперь-то всё одно уже ничего не изменишь. Только я-то причём? Ой, Господи, да чего только не болтают… А я ведь ни в чём не виновата. Зять умер, ему всего двадцать семь лет-то было, а дочка не хотела хозяйством заниматься. Пошла на трассу…
- В смысле? – удивился я. – Работать?
- Ну да. В том смысле… Ты же уже большой мальчик… всё понимаешь… Бросит на меня внука и веется днями-ночами. Придёт домой, бухнется на кровать прямо в сапогах. Отоспится, переоденется и снова на трассу. Почти год я ни сна не видела, ни отдыха. Ну, а в деревне стали болтать, что, мол, я её туда отправляю на заработки… Людям-то рот не заткнёшь. Ругались мы с ней. А когда отец ейный, то бишь мужик-то мой, Вася, узнал, чем дочка занимается, так тот вообще чуть не прибил её, с ружжом по деревне гонял. Ну, она, в конце концов, собрала вещички и уехала. С тех пор так ни разу и не виделись. Ни дочки, ни внука. Даже на похороны к отцу не приезжала. Татьяна Алексеевна похоронила сына и слегла. Думали, Бог скоро приберёт, а оно видишь как – скоро десять лет, как не встаёт, всё птиц каких-то водой поит.
- Вы отважная женщина, - говорю я бабе Фросе. – Стольких людей уже похоронили. Страшно, наверное?
- Страшна не сама смерть, Мишка, - вздохнула баба Фрося. - Страшна смерть преждевременная. Страшно, что умирают молодые.

- А дочь ваша не пишет, не звонит?
- Так, письмишко пришлёт раз в год. А в последнее время и писем не пишет. Звонила полгода назад, я ходила на почту. Спросила, как здоровье. Сказала, что всё у ей хорошо. И весь разговор. Потом я как-то позвонила ей, она говорит: мама я не могу сейчас говорить. И всё. А я потом побоялась перезванивать. Думаю, захочет, сама позвонит. Но так и не перезвонила. Ну, ничего, я подожду.
- А вы сами к ней не ездили? – спросил я.
- Ой, сыночек, да куда ж мне ехать? Скока ж денег нужно, чтобы в Питер съездить и обратно? Да и хозяйство на кого бросишь? То поросёнок, то курочки, то уточки… Я на базаре у нас приторговываю. Если б не хозяйство, давно бы зубы на полку…
- Бабушка Фрося! – взглянув на дисплей телефона, воскликнул я. – Так давайте сейчас прямо и позвоним вашей дочери. Вот же, здесь телефон берёт. Давайте номер.
- Ой, боязно что-то, - баба Фрося схватилась за сердце. – А вдруг опять не вовремя?
- Ну и что? – рассмеялся я. – Это со всеми случается. Если человек не может сейчас говорить, просит перезвонить. Что тут такого?
- Думаешь, не обидится? – прищурилась баба Фрося.
- Смешная вы, бабушка, - рассмеялся я. – За что обижаться? Где номер?
- Вот, - баба Фрося протянула листок бумаги, на котором крупными цифрами был написан номер телефона, 8-812-349….
- Это, по-моему, городской, - сообразил я, - а мобильного нет?
- Только этот…

Я набрал номер. Ответа ожидал недолго.

- Да, - ответил мужской голос. – Слушаю.
- Здравствуйте, - говорю, я, - а можно Светлану?
- Она на работе, кто её спрашивает? Что передать?
- А вы кто? – спрашиваю робко.
- Я её сын…
- Михаил? – обрадовался я. – Меня тоже Миша зовут. Миша Миров, я из Москвы. Так получилось, я случайно оказался в гостях у вашей бабушки. Хотите с ней поговорить?
- У какой бабушки? – спросил Михаил.
- Ну, у бабушки Фроси, - уточнил я и, прикрыв ладонью трубку, шепнул бабе Фросе: «Внук ваш, Мишка!». - Можете поговорить с ней. Сейчас передам трубку…

И я хотел было уже передать трубку старушке, как вдруг услышал такое, что тут же передумал.

- Я не хочу с ней говорить.
- Почему? – я обомлел.
- Она алкоголичка и сутенёрша. Отец запретил мне с ней разговаривать даже по телефону. Не звоните мне больше. Пока…

В трубке раздались короткие гудки. Баба Фрося смотрела на меня широко раскрытыми глазами, на её губах застыла нелепая улыбка.

- Что? – выдавила она и опустила глаза. – Что он сказал?
- Он на учёбе, - нашёлся я, - не может сейчас говорить…

Старого человека, по-моему, обмануть невозможно. Он только сделает вид, что обманут. Мне кажется, баба Фрося всё поняла.


Продолжение: http://blog.kp.ru/users/3568543/post174254659/


__________________________________________