В Москве после кремации тела сына мне пришлось прожить ещё почти неделю: урну с прахом выдают не сразу. В квартире у Беловых находиться я не могла: Николай Петрович постоянно плакал по Андрюше, а Надежда Ильинична целыми днями могла в подробностях рассказывать о своих болячках, смаковала нюансы, ждала сочувствия и сопереживания. Да и сама квартира напоминала о том, что ещё совсем недавно здесь жил мой дорогой сыночек. Вот тут, на этом кресле-кровати он спал, вот его записная книжка, где на первой странице написано:" План покорения Москвы". Этим полотенцем он вытирался, а бритвой брился...
Я разобрала все его вещи, оставила только то, что может служить памятью о нем: фотографии, записи, несколько его любимых сувениров. Остальное сложила в чистые пакеты и вынесла к мусорнику. Оставила рядом с ящиками. А когда через полчаса выглянула из окна-увидела, что пакеты исчезли. Что ж, пусть его одежда, обувь и постельные принадлежности послужат тем, кому они нужны!
Я старалась пораньше уйти из дома, пока старики ещё спят (дверь можно было просто захлопнуть) и возвращалась уже вечером. Большую часть времени я просто бродила по Москве-любимому городу моего Андрюши. Я заходила в Макдональдс, заказывала что подешевле и вспоминала, как мы сидели вот на этом же месте, на открытой площадке и со смехом кормили обнаглевших воробьев, которые чуть ли не в тарелку залетали! Вокруг все так же бегали детишки, пришедшие с родителями, так ж чирикали воробьи, ожидая подачки. Светило солнышко. НИЧЕГО в этом мире не изменилось с уходом моего сына. И это правильно! И это хорошо и справедливо! И у меня уже не было горечи потери. Я ПРИНЯЛА и его уход, который стал ему ОСВОБОЖДЕНИЕМ от мук и страданий. Я приняла и своё облегчение от его ухода (вначале я стыдилась этого-как же, по всем представлениям, я должна была убиваться от горя!). Мне действительно больнее было наблюдать, как постепенно он переходит как бы в другое измерение, как больно и страшно ему после комы, как совсем молодой парень сознает, что будущего у него НЕТ! Я приняла его уход так, как , наверное, и должна была принять! И нечего этого стыдиться. И посещая места, где мы бывали вместе-это был не мазохизм, не желание разбередить свежие раны, а это были просто СВЕТЛЫЕ воспоминания! Воспоминания о хорошем, добром, веселом человеке, оптимисте и шутнике, который прожил свою короткую жизнь так, что ни ему не стыдно за неё, ни тем, кто жил рядом с ним!
Я заходила в храм на проспекте Мира, ставила свечечку и своими словами просила Бога и всех святых принять светлую душу моего сына. И если там, после смерти что-то существует (я надеюсь, что это так!), то пусть он там будет счастлив! Здесь, на Земле он перенес слишком много страданий!
Я сходила на площадь трех вокзалов и купила шаурму в том самом ларьке, у того продавца, где Андрюша был завсегдатаем и попросила нерусского парня помянуть моего сына по-своему.
Чтобы не возвращаться домой, я часами просто бродила по улицам, сидела в скверах, благо, что погода была хорошая. Денег практически не осталось, поэтому из еды покупала, что подешевле, просто чтобы голод не разъедал желудок.
Часть времени я посвятила вхождению в наследство. Смешно просто! Это ради шести тысяч рублей на сберкнижке, которые у сына остались. А беготни оказалось много! Но все равно больше заняться было нечем!

Наконец пришло время ехать за урной с прахом. Страшно ли мне было? Нет, вовсе нет! Я прекрасно знала, что душа Андрюши уже далеко и что этот пепел, который я привезу домой, это уже просто материальная субстанция, как память о нем, чтобы было что похоронить и потом приходить на могилку и ПОМНИТЬ! Но ведь я и так НИКОГДА не забуду моего сыночка!
Сама урна оказалась довольно красивой керамической вазой с крышкой. Но она помещалась в контейнер, который мне опечатали в присутствии трех свидетелей, чтобы я могла без проблем перевезти через границу. От Андрюши, ростом в 183 сантиметра и весом больше ста двадцати килограммов остался цилиндрический контейнер около пяти кило веса... Последнюю ночь в Москве я ночевала в одной комнате с этой урночкой. И опять мне ничего не снилось, и я спала всю ночь...Все, что можно, уже отболело за эти тяжелые семь лет борьбы за его жизнь!
В поезде, в обычном плацкартном вагоне, урна лежала под нижней полкой и НИКОМУ из пассажиров, едущих рядом, я не сказала, ЧТО за груз я везу. Зачем смущать людей? Кто знает, как могут к этому отнестись особо нервные натуры...На обеих таможнях-российской и украинской-к счастью в ящики никто не заглядывал, и багажом не интересовались!

Дома организовали уже настоящие похороны. Приехал отец двух моих старших сыновей, живущий в Харькове. Вечером мы с ним проехали на кладбище, и он сам вырыл небольшую яму под контейнер с урной возле могилы моего отца...А на следующее утро проститься с Андрюшей пришли и его друзья, и те, с кем он учился в университете, и преподаватели кафедры, на которой я раньше работала, и жители нашего студенческого городка, и мои друзья. Все его знали и помнили только с хорошей стороны. А вот про меня кое-кто осуждающе говорил:
-А она хорошо держится!
И поджимали губы в недоумении. Наверное, людям было интереснее, если бы я билась в истерике, теряла сознание или попала от переживаний в психушку. Было бы о чем поговорить! А так сцена как бы оказалась незаконченной.
Я очень переживала за свою маму-все же её любимый внук! Но она, видимо, испытывала то же, что и я: Андрюша отмучился, его страдания позади! И нам надо его отпустить!
А в нашей памяти Андрей остался навсегда! Нет ни дня, чтобы о нем не вспомнили! Но воспоминания эти светлые, без надрыва и скорби, как о живом, но уехавшем куда-то очень-очень далеко человеке. И с которым мы когда-нибудь ещё встретимся! Светлая ему память!