Daughter – Medicine
Мы просто смотрели друг на друга, минуту, две, три, целую бесконечность. Это не был безмолвный диалог, это была оглушающая тишина на фоне грохочущей музыки. Во мне не осталось сил на вопросы. Меня хватало только на то, чтобы стоять и стеклянными глазами смотреть на него. Я не знала, что должны чувствовать люди, которые вытащили еле живого человека из воды. Я не знала, что нужно было чувствовать, глядя в глаза, которые ещё совсем недавно были закрыты, не представляя, откроются ли они снова. Я не знала этого, поэтому не чувствовала ничего.
Я вся состояла из пустоты, из ничего, но это «ничего» было неподъёмным. Оно давало лишь слегка вздохнуть тяжёлой грудью, немного поднять голову, немного шевельнуться. Секунды тянулись, а мне казалось, что они и вовсе стояли на месте, что за всё это время Эд не сделал ни единого вздоха. Он просто как всегда пристально смотрел, но как будто сквозь меня. Всё вокруг стало вдруг нереальным. Вот ненастоящие стены, двери, окна, люди. Мне показалось, что я смотрю очень реалистичный сон с собой в главной роли. «Сейчас я сделаю шаг назад и провалюсь в никуда, буду долго-долго лететь и, достигнув, наконец, дна – проснусь…»
- Ты как? – передо мной возник Оли.
Я схватилась за него, как за последнюю возможность к спасению. «Он рядом, он удержит, - я впилась в рубашку на спине короткими ногтями. – Не отпускай», - я прижалась к нему всем телом.
Почувствовав тёплые руки на своей спине, я немного расслабилась и перестала судорожно всхлипывать. Я держалась за Оливера с такой силой, как будто от него зависела моя жизнь.
- Я… - мой голос совсем охрип. – Я нормально, в порядке.
Через его плечо я увидела, как Эдвард встал, слегка покачнувшись, опёрся о стену, помедлил долю секунды и побрёл к своему номеру. Мои ноги затекли, я спустилась с носочков и соскользнула с плеча Оли. Он положил свой подбородок мне на голову и обнял меня ещё крепче. Я до боли сильно вжалась лбом в маленькую пуговичку на его рубашке, чтобы хоть чем-то отвлечь себя. Такой странной физической болью заставить себя не думать о том, что было разорвано в клочья, что догорало внутри.
Я слышала, что мимо нас по коридору проходят гости с вечеринки Колина. Оливер начал рассказывать, сколько усилий он приложил, чтобы разогнать эту толпу дармоедов. О том, как блондин уснул на Эве, и он не смог его разбудить, чтобы отвести в номер. О том, как пьяный Мишель, пуская сопли пузырями, катаясь по полу, клялся в вечной любви Эшли по телефону. Я грустно рассмеялась, представив эту картину. Оли говорил столько всякой ненужной ерунды, только чтобы отвлечь меня. А я пыталась больше не заплакать и молилась, чтобы он не замолкал и не оставлял меня. Потому что я не смогу одна, я рассыплюсь, как карточный домик, как только за ним закроется дверь.
- Я пойду? – Оливер держал в ладонях моё лицо.
Я одними глазами согласилась.
- Или нет?.. Мне остаться?
Я знала, что, если я попрошу его, он останется со мной столько, сколько будет нужно. Но ещё я знала, что ему тоже необходим отдых, не меньше, даже больше, чем мне, и просить его статься было бы проявлением высшей степени эгоизма. Поэтому я отпустила Оливера. Тем более, я не могла позволить ему увидеть то, во что я превратила номер. Он был полным отражением меня: поломанным, разорванным и разбитым.
- Нет, всё хорошо, иди. Я… Я лягу спать, наверное, - я слабо улыбнулась.
- Точно?
- Точно, - заверила я его лёгким кивком.
Оли ещё раз посмотрел мне в глаза, тепло улыбнулся и слегка коснулся моих губ.
- До завтра.
- Уже до сегодня, - попрощалась я.
Дверь закрылась с тихим щелчком, будто боялась кого-то потревожить. Я обвела взглядом разгром, который устроила, и устало убрала волосы назад. «Мне не хватит жизни, чтобы расплатиться за это», - я начала собирать с пола то, что не было безвозвратно потеряно. За дверную ручку кто-то начал дёргать.
Daughter – Medicine (Sound Remedy Remix)
- Оли, я же сказала… - я была удивлена, что американец вернулся.
Я открыла дверь и замерла на месте.
- Что ты здесь делаешь?
- Позволь мне войти?
- Нет, - я совершенно точно не собиралась впускать Эда в номер. – Зачем ты пришёл?
- Я пришёл из-за тебя.
- Из-за меня? – я ошалело смотрела на него.
«Неужели на сегодня это ещё не всё?!»
- А что со мной? У меня всё отлично.
- Нет, поэтому я и вернулся.
- Ты плохо меня слышишь? Или не понимаешь, что я говорю? На каком языке тебе ещё сказать, что у меня всё в порядке?..
«Было, пока я не познакомилась с тобой…»
- У тебя не всё в порядке, - он отставил меня со своей дороги и закрыл за собой дверь. – И я не Оли, я тебе не верю.
- Что? Да что ты вообще о себе думаешь? – я была близка к бешенству от его поведения. – Кто ты такой, чтобы рассказывать мне, что я чувствую, а? Ещё час назад ты лежал как топор на дне ванны, а я, как последняя дура, тащила тебя наверх! Тебе мало этого, мало, что я спасла тебя?! Чего ты ещё от меня хочешь? Чего?! Когда ты, наконец, оставишь меня в покое?! – я кричала на Эда, не выбирая выражений.
- Когда ты перестанешь бежать от проблем и скрывать свои чувства, - ответил британец с таким удивлением, будто я не понимала элементарных вещей.
- Это я бегу? – взревела я. – Тебе напомнить, кто расстроился из-за мамочки, напился и пошёл купаться? Единственный, кто здесь не умеет справляться с проблемами – это ты! – я скинула на пол свежесобранные вещи.
- Зато ты у нас образец правильности, пример для подражания! – Эд почему-то решил, что ответить мне криком было правильным решением. – С тобой же невозможно разговаривать! Ты точная копия Мишеля! Ты точно так же просто уходишь и не даёшь возможности что-то тебе сказать, ты никого не слушаешь. Ты колючая, как ёж, ты отшучиваешься от всего, невозможно понять, что ты чувствуешь на самом деле! – британец пнул пудреницу под своими ногами.
- Во-первых, не смей на меня кричать. А, во-вторых, не смей сравнивать меня с Мишелем. Вы кучка избалованных детей, и ты не имеешь права учить меня жизни! И прекрати трогать мои вещи!
- Ты даже не видишь в себе проблемы. Ты хоть слышишь, о чём я тебе говорю? – он нахмурил брови.
- Действительно? Проблема действительно во мне? Может, она в богатом мальчике, который хочет, чтобы все плясали под его дудку?
«Это какой-то бред. Он же не серьёзно, правда?»
- Да, действительно, - передразнил меня парень. – Может, проблема в девочке, которая думает, что она самая умная и сможет справиться со всем одна? – он со злостью кинул пульт от телевизора в стену.
Я лишь пораженно покачала головой.
- Не делай вид, что я не прав, - орал Эд, раскидывая и без того пострадавшие вещи. – Мне теперь тебе в ноги упасть, за то, что ты меня спасла?! Чтобы ты потом в своём любимом язвительном тоне всем об этом рассказывала? – он запустил бронзовой статуэткой в то, что осталось от стеклянного стеллажа. - Даже говоря о своём отце, ты звучала, будто это… - парень пожал плечами. - Ничего особенного, со всеми бывает. Что уж говорить обо мне…
«Ага. Мг. Ага», - я смотрела на Эдварда и понимала, что ещё одно слово и я разорву его голыми руками.
- Всё, - тихо сказала я. – Пошёл вон, - я снова стала подбирать мелкие вещи с пола.
- О, чёрта с два, я никуда не уйду! – Эд всплеснул руками.
- Мне что, полицию вызывать? – я медленно сходила с ума от происходящего в комнате. – Пошёл вон! - у меня наворачивались злые слёзы.
- Никуда я не уйду, только не сейчас.
- Боже мой! – я с силой кинула всё обратно на пол. – Ты что, издеваешься надо мной? Неужели так сложно сделать, что я говорю!? Уходи, пожалуйста, катись к чертям отсюда, слышишь? – попутно я разбрасывала в разные стороны то, что ещё не успела в прошлый раз. – Убирайся! – орала я.
- Я никуда отсюда не уйду, - неожиданно спокойно возразил британец. – Пока ты не успокоишься.
«Да как ты не можешь понять, дурья твоя башка, я не успокоюсь, пока ты здесь!»
- Ты точно издеваешься надо мной, - я тяжело дыша подошла к нему. – Как тебе ещё объяснить? Я. Не. Хочу. Чтобы. Ты. Находился. Здесь! – я попыталась вытолкать его. – Проваливай! – я билась в истерике. – Я ненавижу тебя и всё, что с тобой связано! Я не хочу слушать твой бред, - я лупила Эда со всей силы. – Ты не можешь… - я начала заикаться от поступавших к горлу слёз. – Ты не можешь приходить сюда, после всего, что случилось, и обвинять меня в чёрствости… - Эдвард перехватил мои запястья и прижал меня к себе. – Не можешь…
Coldplay - Gravity
У меня не осталось больше сил, и я начала сползать на пол. Эд осел вместе со мной. Мы сидели друг напротив друга, подобрав под себя ноги. Он всё ещё крепко держал меня за руки. Я опустила голову и смотрела, как на светлых джинсах одно за другим появляются тёмные пятнышки.
- Ты в порядке?
Я подняла на Эдварда глаза и слабо качнула головой.
- Нет, - сопя ответила я. – Я не в порядке.
«Давай, скажи: «Я же говорил».
- Ты знаешь, что у тебя самые зелёные глаза, которые я когда-либо видел? – вдруг спросил Эд.
- Что за хрень ты несёшь? – я уже не знала, как мне реагировать, поэтому, на всякий случай, начала плакать с удвоенной силой.
- Ругаешься ты тоже очень здорово, - усмехнулся парень, на левой щеке появилась ямочка.
«Господи, какой же ты красивый и как же я тебя ненавижу, за что мне такое наказание?»
- Конечно, странная реакция на комплимент… Нет-нет-нет, пожалуйста, не плачь… - Эд подыскивал правильные слова. – Ещё сильнее - не надо, вот так достаточно…
Я даже не пыталась остановить поток, у меня как будто сорвало краны.
Эдвард взял недолгую паузу, но потом продолжил свою мысль.
- Но знаешь, что самое интересное? Они становятся такими только, когда ты плачешь. Как будто нужно довести тебя до точки «невозврата», чтобы увидеть всё, что скрыто. Например, то, что ты оказалась достаточно доброй, чтобы не кинуть в меня статуэткой…
- Ты меня опередил и схватил её первым… - размазывая слёзы по щекам проскулила я.
- Ты ничем в меня не кинула, в отличие от моих прошлых подружек…
- Да ты серьёзно сейчас?.. – очередная волна готова была накрыть меня с головой.
После чего кто-то рисковал остаться совсем без неё.
Эдвард, осознав всю глубину своей ошибки, попытался как-то выкрутиться, но под моим затуманенным взглядом он просто застыл на месте. Я начала вставать.
- Не уходи, пожалуйста, останься, - Эд всё ещё не отпускал меня, хотя я уже поднялась с колен.
- Я не могу, - устало ответила я. – Мне нужно здесь убраться и…
- Это может подождать, - он потянул меня, и я приземлилась обратно на ковёр. – Не уходи от меня снова. Ты всё ещё не в порядке, тебя трясёт.
Я села рядом с ним, обняла колени и уткнулась в них, стараясь унять эту истеричную дрожь. Эдвард обнял меня за плечи. Я устала сопротивляться и прислонилась к нему спиной. Эд как будто спрятал меня в объятьях, своими длинными руками замыкая замок поверх моих. Я чувствовала, как от его глубокого и размеренного дыхания легко колыхались мои выпавшие пряди, слышала, как сильно и гулко стучит его сердце. Если бы я не знала, в каком положении на полу мы оставались, могла бы подумать, что он уснул.
- Что случилось с твоей подругой? – низкий голос прозвучал у самого моего уха.
- Что? – глухо переспросила я, пытаясь повернуться к вопрошающему.
- Как… Как она ушла? Несчастный случай?..
- Нет, - я передумала поворачиваться. – Нет, - я ещё раз покачала головой, воскрешая в памяти дни, которые не должны были больше никогда меня побеспокоить. – Если только в твоём мире саркома лёгких – это несчастный случай…
- Извини, я…
- Всё нормально, серьёзно, - заверила я Эда, быстро сглатывая подступающий комок.
- Ты не должна рассказывать…
- Но ты же зачем-то спросил.
- Нет, не нужно ничего говорить, я дурак и вопросы у меня дурацкие…
- Перестань. Я же говорю, что всё в порядке. Не нужно со мной, как с маленькой… Я же не фарфоровая кукла… - я сделала глубокий вдох. – Может быть, это что-то прояснит для тебя. Ты спросил, почему я ничего не могла сделать, когда Таня упала в обморок. Просто стояла там, как будто к земле приросла…
- Не нужно…
- Нет, - запротестовала я. – Нужно. Очень нужно, - я всё же обернулась.
Эдвард смотрел на меня, будто боясь, что я снова сорвусь. Две морщинки беспокойства снова пролегли между его бровей.
- Оля… Оля долго болела. С того момента, когда у неё диагностировали третью стадию, наш мир начал рушиться снова и снова изо дня в день. Не только её семьи, но и наших: моей и Диминой. Это была постоянная борьба за то, чтобы съездить в больницу ещё раз, каждый день - скандал. Родители не считали, что это подходящее для нас место. «Раз, ну, два, но не каждый же день!» - говорили они. Мы ужасно злились и не понимали, почему нас не пускают, мы же просто хотим навестить подругу, чтобы ей не было так одиноко. Мы не понимали, что нас пытались оградить от боли, которая была нам не по силам, но которая всё равно упала и погребла нас под собой, - я сделала небольшую паузу. – Лечение не давало никаких результатов, но никто, никто из нас не отчаивался. Мы строили планы и были уверены, что всё скоро закончится, что всё будет, как прежде, - я смотрела прямо перед собой, абсолютно неуверенная, что смогу закончить этот рассказ. – Даже, когда Оле ампутировали часть ноги, стараясь хоть как-то остановить распространение метастазов, мы не теряли надежду. Даже, когда её, уставшую от «химии» и от борьбы, отправили домой умирать, мы не теряли надежды. Мы сменяли друг друга, не оставляя Олю ни на минуту одну. Ни я, ни Дима не допускали даже мысли, что в один прекрасный день её не станет. Мы не могли позволить себе думать о чём-то кроме как о том, как вести нормальную жизнь, заниматься привычными делами, потому что, если выдавалась хоть единственная свободная минутка, мысли поглощали нас. Сколько раз мой друг буквально приползал ко мне и говорил, что он больше так не может, что он не может, смотреть на Олю и понимать, что она улыбается только ради нас. Сколько раз я выла белугой и просила избавить эту девочку с веснушками от боли. Я помню, как немо кричала на руках Димы, что отдала бы всё на свете, чтобы забрать всю её боль себе, пусть лучше я умру, чем смотреть, как наше Солнышко день ото дня слабеет от таблеток. Мы не могли понять, откуда такая несправедливость? Где он, хвалёный Бог, куда же он смотрит? Почему он позволяет ребёнку, который виноват лишь в том, что полон света и добра, так ужасно умирать?! – я ощущала, что обида за прошлое всё ещё живёт во мне.
Я встала, положила руки на спинку стула и продолжила свой рассказ.
- А Оля не злилась и не обижалась ни на что в этой жизни. Она просто жила, как будто всё впереди: училась на дому, сдавала экзамены, хотела побывать в Австралии… В девятом классе я плохо сдала экзамен и рыдала под кабинетом, когда ко мне вышла завуч. Она спросила, почему я плачу. Я ответила, что дома меня убьют за такие «результаты». Знаешь, что она ответила? «Спроси у своей мамы, что ей важнее: твоё здоровье или отметки? Спроси тоже самое у Олиной мамы. Девочка все экзамены сдала на «отлично». Думаешь, её мама не поменяла бы всё на свете, все эти высшие баллы на то, чтобы её ребёнок был здоров?» И у меня вдруг прояснилось в голове, мне стало совершенно очевидно, что имеет значение в этой жизни…
Я посмотрела на Эда, который так и остался на полу среди разбросанных вещей. Мне показалось даже, что у него покраснели глаза. Я отвернулась и уставилась не мигая на своё отражение в стекле.
- В тот день всё было так же, как и всегда: Оля лежала в своей комнате, совсем обессиленная, изредка просила принести ей воды. Её мама рассеянно бегала по квартире, собираясь быстро сходить в магазин, чтобы не оставлять надолго своего ребёнка. Её бабушки не было, я не знала, куда отправилась старушка, когда она вернётся: меня это мало волновало, ведь мама должна была вскоре вернуться. Я заняла своё обычное место у изголовья кровати подруги, включила негромко телевизор. Мне казалось, что Оля спит. Она часто проваливалась в забытие, потому что была слишком слаба от всех лекарств, что принимала. Чтобы унять боль, врачи выписали последнее из возможного - наркотик. Это была заключительная стадия, когда человек перестаёт узнавать родных. Но неожиданно Оля слабо позвала меня по имени. Она хотела, чтобы я дала ей таблетку. Я сразу же отказалась, потому что ничего в этом не понимала. Да, и потом, мне строго настрого запретили подходить даже близко к ящичку с лекарствами. Но время шло, стоны подруги лишь усиливались, а её мама всё не возвращалась. Оля умоляла меня, потому что не могла больше терпеть. Ты себе не представляешь, что такое остаться наедине с человеком, который кричит от боли, а ты ничего не можешь с этим сделать. Она сгорала у меня на глазах, а я ни-че-го не могла сделать, - я со злостью отодвинула стул. – Но я поддалась, я просто не могла больше слышать её мольбы, меня как будто заживо резали. Я дала ей таблетку, как она просила. Всего одну. Я… - я повернулась лицом к Эду. – Я собственными руками убила подругу.
- Нет, этого не может быть, ты же не виновата…
- В этом виновата только я. Меня же предупреждали, а я не послушала, - я отвернулась от него, понимая, что не смогу выдержать ещё один осуждающий взгляд.
«Он будет осуждать меня, когда я закончу».
- Я не знала, что прямо перед моим приходом, Оля уже приняла одну… Она стала такой спокойной и даже… Счастливой? Я не знаю, сделала она это умышленно или это было случайностью, но… Через какое-то время моя подруга снова отключилась. В этот раз всё было по-другому: она стала очень бледной и едва дышала. Я всё время держала её за руку и, когда поняла, что она холодеет, стала трясти Олю, чтобы она просыпалась. Но она… Моё Солнце не просыпалось. Она просто медленно остывала у меня на руках… - я смотрела на себя в отражении и не узнавала: будто постарела на сорок лет. – Я позвала её маму, которая как раз вернулась. Я помню, как растерянно посмотрела на неё и сказала, что Оля, видимо, потеряла сознание. Мама моей подруги проверила её пульс и начала куда-то звонить, началась какая-то суматоха… Я всё это время сидела в Олей на руках и не могла понять, что происходит, почему приехали врачи, зачем они, ведь Оля просто без сознания, она же просто спит… Её мама осторожно переложила мою подругу обратно на кровать, широко улыбнулась и сказала: «Оля действительно в обмороке, с ней всё будет хорошо, а ты пока иди домой», - у меня перед глазами стояло пугающе спокойное лицо Олиной мамы. - Как ты понимаешь, никакого обморока не было, меня нужно было как-то отправить домой, всего-то…
- Ты не… - тихо заговорил Эд.
- Не нужно, я знаю сама, что виновата. Если бы я не дала ей эту хренову таблетку, у нас, может, было бы на несколько дней больше. Я испортила всё, как всегда, - я опустила голову. – Я была последней, кто видел её при жизни, я была последней, кого она видела при жизни. И мне жить с этим… Ещё какое-то время. А знаешь, что я сделала на следующий день? – с воодушевлением спросила я, поворачиваясь к британцу. – Я уехала. Да, я кинула несколько вещей в сумку и уехала из города. Я не была на прощании, на… Что там ещё делают бесполезного, чтобы «почтить память»? Я сбежала, потому что побоялась за себя, - я залилась истеричным смехом. – Представляешь, испугалась за себя! Что я не выдержу, что мне потребуется помощь. Мне казалось, что я задохнусь от слёз, что я сойду с ума, если это всё не прекратится. Я трое суток сидела в чужом доме, спала, ела и смотрела «Друзей» без перерыва. Ни секунды тишины и одиночества. Ты наверняка подумаешь, что я, как минимум, странная и, как максимум, бездушная. Но это было единственное, что я смогла придумать, чтобы спасти себя, - я смотрела на Эда, пытаясь убедить его, что я по-другому не могла. - И больше я не плакала. Я обещала.
Я сделала короткую паузу и вздохнула поглубже.
- А двумя годами ранее я осталась без отца…
Время размывало лица, от событий оставались только чувства. И я ощущала их острее, чем что-либо в своей жизни, как будто всё остальное отключили, осталось только чувство воспоминаний, которое обострилось так, что им можно было рассекать воздух, который так неожиданно стал тяжелее любого металла. А я была лёгкая, как пёрышко, но этот чугунный воздух наполнял меня, разрывал изнутри, падал на меня всей силой своей гравитации. А я была полая изнутри. Это – всё, что осталось от меня после боли. Я стала сосудом, наполненным воздухом воспоминаний. Я впустила в себя боль, дала ей стать частью себя, наполнить меня всю. Я сама стала болью. Мне нечего было боятся. Всё самое страшное жило внутри, делая меня неуязвимой.
***
Aquilo – I Gave It All
- Ты не можешь себя винить в этом! – Эд вскочил на ноги и подошёл ко мне.
- Ты вообще слышал, что я тебе рассказывала?
- Слышал! Ты не можешь винить себя в том, что какие-то… Не могу их даже назвать людьми… Сделали… Это. Не можешь, - закачал головой британец.
- Может, ты чего-то не понял? Это из-за меня, из-за моего каприза, папа отправился в магазин за теми дурацкими серёжками в мой день рождения, понимаешь? Ты понимаешь, что, если бы я просто подождала следующего дня, то он был бы сейчас жив, а не лежал тогда в сугробе с двенадцатью ножевыми ранениями. Моя мама не провела бы месяц в больнице с нервным срывом, а я бы не скиталась по родственникам и соседям, боясь, что потеряю обоих родителей. Ты это понимаешь?! – я удивлялась тому, что ещё не свихнулась со всеми этими воспоминаниями.
- Замолчи, пожалуйста, я не могу… Нет… - Эд смотрел на меня стеклянными глазами. – Пожалуйста. Это не твоя вина…
И я узнала, что у стекла тоже есть чувства.
- Когда ты уже, наконец, увидишь, что это всё только моя вина? Когда? – усмехнулась я. – Знаешь, зачем я тебе рассказала всё это?
Эдвард стоял передо мной безвольно, как тряпичная кукла, и слезинки медленно сбегали из его серо-зелёных глаз.
- Не для того, чтобы доказать тебе, что я тоже что-то чувствую. Не для того, чтобы ты пожалел меня. Нет, я не нуждаюсь в сострадании. Я счастлива и рада тому, что у меня есть. Мне нравится моя жизнь и я не хочу её менять. Потому что любые изменения значат, что ты теряешь кого-то. Так или иначе, это происходит, и ты не можешь убедить меня в обратном. И, когда это происходит, в тебе остаётся дыра, вот здесь, - я положила руку на грудь Эда. – Каждый раз она становится всё больше и больше. И в один прекрасный день не остаётся ничего, только дыра на месте, где ещё недавно был ты. Поверь, от меня осталось не так много. И я злюсь, - я всплеснула руками, стараясь скрыть слёзы, которые снова бежали по моим щекам. – Господи, как я злюсь на тебя! Ты собственными руками вырезаешь из своей жизни самого родного человека. Это не уроки кройки и шитья, ты не сможешь поставить заплатку на это место, слышишь?! Что ты смотришь на меня? Скажи что-нибудь! - я снова начала повышать голос.
- Прости… - Эд отвёл взгляд.
Я наблюдала за тем, как ему было неловко. Британец не знал, куда себя деть, куда смотреть. Я облизала солёные губы.
- Теперь уходи, мне нужно убраться. Я на самом деле в порядке, ты справился со своей миссией.
На самом деле, я хотела, чтобы Эд ушёл не только из моего номера, но и из моей жизни. Я была на сто процентов уверена, что ничего он так и не понял, а у меня уже не оставалось сил и средств для его убеждения. «Что ж будем считать, что этот спектакль одного актёра, хотя бы развлёк его. Очередная грустная история, которая в итоге «меня совсем не касается», - внутри я была абсолютно опустошена. Я стала медленно сгребать в кучу разбитые полки стеллажа.
- Чёрт… - первым делом я, конечно же, порезалась – без этого уборка бы не началась.
- Пойдём, - Эд мягко взял меня за запястье порезанной руки. – Обработаем порез. Сегодня переночуешь у меня.
- Звучит заманчиво, но нет, - я высвободилась и упрямо продолжила своё занятие.
- Пойдём, пожалуйста. Ты не можешь здесь остаться, - всё так же мягко продолжил британец, присаживаясь рядом со мной на корточки.
Я прекрасно понимала, что в номере нужен был ремонт, а не просто уборка: всё испачкано, повсюду битое стекло, но… Идти к Эду? Спасибо, нет.
- Есть ещё какие-нибудь варианты?
- Можешь пойти к Оли. Хочешь объяснять ему, что случилось? – вкрадчиво спросил Эдвард.
Я недовольно покачала головой, понимая, что он прав.
- Возьми какие-нибудь вещи, что тебе может понадобиться, и идём. Я останусь с Кейт сегодня, чтобы не мешать тебе.
Я осторожно пробралась в ванную, взяла свою небольшую косметичку, пижаму и вышла вслед за Эдом, оставляя разгром за закрытой дверью. Британец провёл пластиковой картой по электронному замку своего номера. Внутри всё было так же, как и в прошлый раз: чисто, свежо и нетронуто. «Холодно и неуютно. Через несколько минут ещё и одиноко». Я сделала несколько шагов в глубь номера.
- Располагайся, - Эд топтался на своих длинных ногах на пороге.
Я положила свои вещи и обернулась, ожидая продолжения фразы. Но вместо этого встретилась лишь с долгим взглядом и пронзительной тишиной. Мгновение, два, три, бесконечность…
- Прости… - Эдвард первым опустил глаза и выскочил за дверь.
