Фильм Петра Мамонова «Пыль» - это эксперимент над зрителем, не менее жестокий, чем тот, которому подвергся главный герой Леша Сергеев.

Леша Сергеев – это Акакий Акакиевич Башмачкин из гоголевской «Шинели», вечный маленький человек, обретший маленькую убогую мечту и потерявший ее. И пусть вас не смущают внушительные габариты героя. Кто сказал, что маленький человек непременно должен быть субтильным?

В свои двадцать три года Леша не то чтобы уродлив. Он безобразен. Уродливый человек страшнее безобразного, но вроде бы куда меньше виноват. Безобразным Лешу сделали плохое общество, глупая бабушка и он сам. Идеал Леши убог, но, извините, каков уж герой, таков и его идеал. Акакию Акакиевичу тоже не Эльдорадо и райские кущи мерещились, а его собственный материальный предел – шинель как символ вершины чиновного муравейника.

Внешне рыхлый, заторможенный Леша скорее напоминает другого героя из русской классики – Обломова. Как и Обломову, ему дали немножко побыть не собой, а героем из сказки, и это убило в нем все жизненные соки окончательно. Отныне вся жизнь превратилась в бессмысленную гонку и за своей тенью и за той волшебной комнатой, в которой из уродов делают звезд Голливуда.

Для отца русского андеграунда Мамонова шокировать зрителя не ново. Поражает другое. За все два часа, которые длится «Пыль», мы ни разу не видим сцен насилия, не видим льющейся крови, выстрелов, трупов, наркоманов и проституток. Здесь нет ничего, что изобильно есть в нынешнем чернушном кинематографе. Но мрачность при этом беспросветная. Мамонов решил показать нам нас, но гораздо страшнее, чем мы есть на самом деле. В некоторых эпизодах он даже использует эффект кривых зеркал, изменяя своим персонажам лица, придавая этим лицам форму груши. Ржущие и жрущие, пьющие и рыгающие клубные вышибалы, бессмысленно покатывающиеся девки-мочалки в такси, сально хихикающие продавщицы секонд-хэнда. Все это – наша родина, говорит Мамонов с экрана.

Алеша Сергеев становится в картине «Пыль» воплощением абсолютной никчемности, но и олицетворением беззащитности. Алеша кажется даже умственно отсталым, так он заторможен и немногословен. Уродливо толстый и уже начинающий лысеть в свои двадцать три года, этот герой выглядит на все сорок и проводит свои чудовищные по пустоте и однообразию дни в обществе, приближающемся к кошмару. Назойливая и глупая наседка-бабушка; безликие работники цеха, вяло штампующие никому не нужные пластмассовые пистолетики; трусливо потеющий директор игрушечной фабрики; набегами приходящий пожрать приятель-фрик. Вот круг Лешиного общения. Собственно, фрик в фильме Мамонова не только этот друг-пружинка, расхлябанный и неврастеничный, но и вообще все, кто встречается герою на его пути.

Бедняга обречен на убогое и безнадежное существование в мире тотального ужаса. Ужас – это ведь не обязательно триллер или мистический ужастик типа «Дозоров». Это по-нашему еще и треш, причем треш не американский, бёртоновский – с желтенькими домиками и зелененькими крышами, – а наш отечественный, с заплеванными подворотнями, вихляющимися придурками, врачами-сектантами и агентами ФСБ, говорящими деревянными голосами.

Агенты ФСБ – единственная условность в фильме Мамонова. Они нужны лишь для того, чтобы втравить беднягу в эксперимент, скорее психологический, нежели физический. На первый взгляд, его даже не назовешь бесчеловечным, он ведь не повредил Лешиному здоровью. Но наш герой и те трое, которые вместе с ним ожидают эксперимента в коридоре, словно отобраны специально для того, чтобы над ними поиздеваться: все они – дно общества, уродливые и жалкие, неуравновешенные и беспомощные. Герой подходит агентам по всем параметрам – он зауряден, безобиден и безответен, ничем серьезным не болен, и даже имя у него среднестатистическое – Алексей Сергеев.

Сергееву делают укол, и на несколько мгновений он становится почти Шварценеггером – мускулистым самцом с пронзительным взглядом. Эксперимент длится всего минуту, но Леше хватает и этого. С той минуты он становится сам не свой – во всех парнях на улице ему видится мускулистый самец – мечта девчонок, а темная комната и даже некомфортабельный фээсбэшный подвал превращаются в предел мечтаний героя. Апатичный и унылый покой в жизни Леши закончился, наступает пора апатично-агрессивного амока в погоне за чудом.

Впрочем, ощущения полного абсурда и маразматической бессмысленности окружающего не покидает зрителя с первой до последней минуты – то есть еще до злополучного эксперимента. Секонд-хенд (Мамонов снимал известный магазин «Фрик-фрак» у метро «Октябрьская») изображен до того жутким и помоечным, что это выглядит утрировкой. Продавщицы в нем исключительно хамки. Купленная бабушкой майка с огромным котенком на груди делает Лешу еще более безобразным и нелепым. Бабушка вызывающе некрасива, нудна и тупа; даже пластмассовые пистолетики, которые Леша лепит днем, и картонные аэропланы, которые он клеит ночью, это квинтэссенция безобразия, потому что этим вещам невозможно найти применение. Мусор – люди вокруг, мусор – вещи. И вообще вся жизнь напоминает большую свалку. И тут мы невольно возвращаемся к названию.

«Пыль» – а нам ничего иного и не обещали. «Пыль» – это то, что хотел сказать автор, а потом и сам, не выдержав, произнес открытым текстом, нарядившись в костюм врача-психиатра. Но даже «Пыль» звучит здесь как стыдливый эвфемизм. Потому что точнее – «Свалка». Россия – свалка: эта мысль звучит без переходов и околичностей. Жуткие эпизоды безысходности сменяются только мгновениями операторского перехода в черный экран, которые становятся все реже. Вообще, это дробление эпизодов черным все время наводит на мысль о любительской съемке.

Мир Москвы странен, ибо даже привычные, с детства знакомые улицы здесь плохо узнаваемы. Они – те и не те одновременно. Примерно так их должен видеть глухонемой и полуслепой человек. Глухонемые здесь, в самом деле, присутствуют. Они нужны хотя бы для того, чтобы подчеркнуть степень Лешиного социального падения. Что его оскорбляют хулиганы в автомобиле неудивительно. Но когда глухонемые (то есть, понимай, ущербные и по-своему угнетенные люди) оскорбляют здорового героя – это уже диагноз. Они нужны еще для одного дела, но об этом чуть позже.

Мамонов собрал в своей картине редкостную кунсткамеру из всевозможных уродов, у которой две вершины – придурок Леша в исполнении Алексея Подольского и Евгений Петросян в исполнении самого Петросяна. Дабы не оказаться неправильно понятыми, заметим – Петросян, конечно, себя не играет. Он появляется в картине дважды. И в первый раз Леша с дружком-фриком лениво наблюдают его по телевизору. Второй раз наступает в самом конце картины.

До этого Леша встречается с дурой-практиканткой из института психологии. Она вполне мила с виду, она даже казалась бы нормальной, если бы скуки ради не запускала по конторке щелкающих челюстями пластмассовых людоедов. Похоже, у этой собравшейся замуж девушки тоже не хватает винтиков в голове. Девицу посадили на телефон, якобы помогать таким, как Леша – пострадавшим от эксперимента. Но она может сделать только хуже, потому что ничего в этом деле не понимает.

Потом герой терпит побои от агентов ФСБ, которым, наконец, надоела его одержимость экспериментом и его длинный язык. Но Лешу и это не смущает, он уже привык к побоям, его жирная фактура совершенно не воспринимает тычки и тумаки.

Куда хуже с бабушкой, вообразившей, что он стал наркоманом и связался с дурной компанией. Ее причитания и оханья становятся столь невыносимыми, что Леша отваживается на совершенно непривычный для себя поступок, почти подвиг – посылает ее «в жопу». Бабушка от ужаса «подсаживается» на свою «иглу» – начинает посещать религиозный кружок, где кучка таких же фриков, называющих себя «братьями» и «сестрами», водят хороводы, держась за руки и распевая псалмы.

При этом создатели фильма показывают нам, что сама жизнь перекрывает герою все реальные способы изменить свое существование. Из спортивной секции его изгоняет чокнутый тренер-культурист. Девушка-психиатр, заманив Лешу в паутину флирта и обнадежив радостями жизни, в последний момент сворачивает все свое обаяние и покидает квартиру героя. Случайные знакомые в танцевальном клубе обзывают его психом. Даже приятель-фрик оказывается способным лишь выговориться, но не выслушать. У Леши просто не остается иного выхода, как искать счастье в забвении, в иллюзии.

Последним этапом Лешиной гонки становится уставший от жизни, циничный профессор в исполнении самого режиссера. Профессор-протагонист и произносит ключевой монолог:

«Вы знаете, кто вы такой? И вообще, кто вы все такие? Вы хоть раз задумывались всерьез?.. Вы – ничто! Пыль! Атомы! И я могу вам это научно доказать!... Я врач, я клятву дал. Не навреди. А не навредить невозможно… Я убил бы вас на месте. Ни пользы, ни вреда. Вы – яд. Вы и едите как мухи. Вы даже друг друга не замечаете. Проку от вас нет. Впрочем, и от меня проку нет. Вся наука – разрушение. Чем больше человека уважаешь, тем больше он из себя ничего не представляет. Все клятвы – бред!»

Очень важной становится, пожалуй, одна фраза профессора: «Жизнь прожить можно очень качественно». Слово «качественно» сразу расставляет акценты, потому что оно эмоционально бедно. А стало быть, профессор не более богат духовно и душевно, чем осуждаемый им Леша. Впрочем, «качественно» - обычное словцо из медицинского, технического лексикона. Да и другого протагониста нам автором фильма не дано. Он произносит герою то, что видим и мы сами: «Вы – тупой! Тупая скотина! Мне даже вас ничуть не жаль!»

На протяжении всего фильма зритель мается этим сакраментальным вопросом – жаль ему безобразного героя или все-таки нет. Перелом в этих размышлениях наступает в тот момент, когда профессор принимается рассуждать о своей семье, которую противопоставляет Леше. С профессиональной точки зрения он не имеет на это права: каждый человек нуждается в сочувствии. Если у Леши нет проблем профессора, то это еще не значит, что Леша счастливее и беспроблемнее.

Но шоковая терапия, как известно, более действенна в психиатрии, чем оптимистическое успокаивание, на это и рассчитывает профессор, смешивая героя с грязью. Однако Леша слушает все эти слова вполуха, он готов терпеть и не такое ради одного – возможности любыми средствами попасть в ту комнату. И профессор, в буквальном смысле припертый к стенке Лешиным животом, соглашается предоставить взбесившемуся герою эту возможность.

Герой блаженно расслабляется в кресле, улыбка счастья расползается на его губах. Но тут зрителя подкарауливает новый шок. Вместо ожидаемого мускулистого секс-символа на черном экране возникает все тот же Петросян со своими мимическими этюдами. Он заполоняет собой все. Он вездесущ, он непобедим. Это и есть сам рок, предел нашей жизни, поскольку именно он являет собой единственное воплощение культуры в фильме «Пыль».

Но Мамонов на этом не остановился. Его кредо – это все-таки не монолог профессора о пыли, а финальная песня Виктора Цоя «Перемен»: «Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза! Мы ждем перемен!» Мамонов безоговорочно подписывается под этими словами поэта, и фильм превращается в его крик о помощи. Техника исполнения песни Цоя – это тоже эксперимент, и весьма оригинальный: сопровождаемая азбукой глухонемых, рок-песня неожиданно трансформируется в рэп. И мы получаем двойную пользу: с одной стороны, это приближает фильм к молодому поколению, с другой – мы обретаем метафору: общество больно немотой и глухотой. И это тоже своего рода открытие.

Никто и не утверждает, что фильм Мамонова легок для восприятия. Другой вопрос, что при всех своих художественных достоинствах, призах и регалиях, он достаточно дискуссионен. И невольно снова тянет к русской классике, которая словно нарочно по этому случаю выдала нам парочку вопросов. Нет, не «что делать?» и «кто виноват?», если вы об этом подумали. Совсем другие вопросы –

«Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!»

и «А судьи кто?»