[360x203]
Смерть никого не вырывает из рядов, никого не уносит, у неё есть только одно качество -неизбежность. Пётр Вайль умер после двух лет комы. Он уже давно не писал, и по сути давно не жил. Он ушёл из этого мира, который он открывал в своих книгах. Вайль не боялся быть банальным, писать о вещах достаточно тривиальных. Его книги, как дневники по собственным интересам. Клубное чтение для любителей литературы, особенно русской, путешествий, еды. Он легко впускал в свой мир неленивого читателя, был доступен без заигрывания, и не боялся ньюансов и подробностей.
Также без кокетства и напускного всезнайства он давал интервью, говорил о политике. Его лицо, несовременная причёска, грузная фигура вполне соответствовали образу человека успешного, но не занятого этим успехом.
Одна из его книг называется "Гений места". Сам он не был гением, он был их другом. И на правах друга владел ключами от их мастерских, и знал как провести туда нас, обычных людей, не вхожих в этот круг.
Будет ли ещё в русской литературе такой проводник?

Петр Вайль (отрывок из книги "Стихи про меня")

Сердечный приступ

Петру Вайлю

Цыганка ввалится, мотая юбкою,

В вокзал с младенцем на весу.

Художник слова, над четвертой рюмкою

Сидишь - и ни в одном глазу.

Еще нагляднее от пойла жгучего

Все-все художества твои.

Бери за образец коллегу Тютчева -

Молчи, короче, и таи.

Косясь на выпивку, частит пророчица,

Но не содержит эта речь

И малой новости, какой захочется

Купе курящее развлечь.

Играет музычка, мигает лампочка,

И ну буфетчица зевать,

Что самое-де время лавочку

Прикрыть и выручку сдавать.

Шуршат по насыпи чужие особи.

Диспетчер зазывает в путь.

А ты сидишь, как Меншиков в Березове, -

Иди уже куда-нибудь.

Сергей Гандлевский, 2001.

Тут многое красиво сошлось - и фольклорная "Цыганка с картами, дорога дальняя..."; и песенка Таривердиева, памятная народу со времен рязановской новогодней сказки: "Начнет выпытывать купе курящее / Про мое прошлое и настоящее"; и пастернаковская "Вакханалия": "На шестнадцатой рюмке / Ни в одном он глазу".

Гандлевский дозу уменьшил вчетверо, что делает честь скромности поэта - или все-таки говорит о лучшем, по сравнению с Пастернаком, знании предмета. Мало кто в русской - а значит, по понятным причинам, и в мировой - поэзии так достоверно доносит феномен пьянства. Чего стоит детально точное, физиологически скрупулезное описание: "Выйди осенью в чистое поле, / Ветром родины лоб остуди. / Жаркой розой глоток алкоголя / Разворачивается в груди". Семисложный глагол движется медленно и плавно, лепесток за лепестком раз-во-ра-чи-ва-ет-ся - разливаясь горячей волной после стакана, приступая к сердцу, обволакивая душу.

Однажды в Москве, к тому же для досадного извращения не где-нибудь, а на любимых Патриарших прудах, у меня случился приступ межреберной невралгии. Потом врачи произносили и другие слова - "остеохондроз", еще какие-то, все равно это непонятно, а главное - произносили потом. Полдня я был уверен, что инфаркт. Что может так подняться в груди, как в кино показывают извержение вулкана?

Очень больно. Очень страшно. Очень убедительно.

Все близкие и дорогие мне люди так именно и помирали: отец, мать, Юрка Подниекс, Довлатов, Бродский. Не лучше же я их. Менее близкие и под машины попадали, и от рака умирали, но эти - непременно от инфаркта. Так что возникло ощущение чего-то вроде наследственности.

Уверенность была полная, оттого настроился на торжественный лад. Попросил Гандлевского: "Посвяти мне, пожалуйста, стихотворение". Он отвечает: "Посвящал уже". Напоминаю: "То не стихи были, а прозаическое эссе, а теперь я стихи хочу. И вообще, не торгуйся, пожалуйста, в такой момент". Он черство говорит: "Я подумаю". Попытался воздействовать: "Особо некогда думать. Давай, я тебя пока вином угощу". Стоим, пьем вино. Точнее, он пьет, а я даже слюну проглотить не могу от дикой боли. Повернуться не в состоянии, слова еле произношу, молчу, как Тютчев, чувства скрываю, скорбно настраиваюсь.

Приехали вместе в больницу, там мне сделали кардиограмму, с вызовом протянули. Объясняю: "Я же не понимаю ничего в этих зигзагах. Для меня можно хоть в коридоре от руки нарисовать". Тогда и сообщили про остеохондроз и межреберную. Переспрашиваю: "Извините, означают ли ваши слова, что я не помру?" Говорят: "Прямо сейчас нет, но вообще обязательно". Юмор, Зощенко, начинаю понимать, возвращаюсь к жизни.

Кое-как долетел до Праги, домой. Неделю играл в Кафку. Когда человек просыпается в виде насекомого, лежит на спине, лапками перебирает и перевернуться не может.

Очень больно. Очень смешно. Очень убедительно.

С трагедии сорвался и вытянул на фарс. Дистанция на бесконечность больше, чем расстояние от Москвы до Праги.

И в это время приходит стихотворение от Гандлевского. "Иди уже куда-нибудь". Пошел. Спасибо.

Венеция - любимый город Петра Вайля. Возможно там его и похоронят.
[390x300]