Царь стоял на горе. Солнце било ему в глаза, мешало рассмотреть там внизу свой собственный город. Обида и тоска сжимали сердце. Он отёр плечом слезу. Как мальчик, который не хотел, чтобы видели его слабость. Хотя кто тут посмеет бросить неуважительный взгляд.

Он уже давно не должен доказывать ни смелость свою, ни мудрость. Он Давид. Он царь. Он воитель. Он глава. Но сейчас, какое всё это имело значение. Разваливалась семья. Щемила рана любовью и ненавистью одновременно. Ведь это его кровь, смешавшись с кровью любимых женщин, кипит в норове сыновей.

Как он очутился тут, раздавленный и плачущий, бегущий в панике и страхе? Где любовь и почитание, которые должны были выказывать дети? Разве не умел он прощать их, разве не вычёркивал из памяти их злобу и неуемную страсть, властолюбие и алчность?

Не наказал Амнона, первенца, кровиночку, не хватило гнева перерезать горло насильнику, из-за которого жизнь дочери Тамар превратилась в вечный траур.

Позволил Авшалому лелеять, растить в своём сердце месть за сестру. Дал ему почуять силу. Тот и так царём себя мнил уже давно. Мааха, его мать, не то, что другие жёны, она гешурская принцесса, и в груди её царское молоко. Вот и вскормила красавца без изъяна с головы до пят, кудри чуть не до пояса.

Зачем простил, зачем приблизил, допустил в Иерусалим, целовал прилюдно. Ведь чуял запах крови Амнона на руках Авшалома. Не сам ли сделал всё, чтобы любили этого лицемера, этого властолюбца. Не смог собственной любви обуздать, заразил ею народ иерусалимский.

Опять навернулись слёзы. Он смог взять этот город, завоевать его силой и хитростью, сделать его столицей веры и духа народа. И вот теперь он босой в разодранной одежде стоит на горе Масличных деревьев, горе могил, и с ним его люди с покрытыми, как в скорбный день головами, тоже рыдают. Опять они идут по дороге к пустыне, оставляя за собой любимый Иерусалим.

Он плакал, почти наверняка зная конец. Не свой, его ещё не пугала собственная смерть, он чуял смерть сына, не зря вспомнились длинные кудри Авшалома.

Давид смотрел вниз, сквозь марево слез и бьющего ему в глаза солнца он видел там, в Кедронской долине кучу камней у высокой могилы. Камни эти падали, как укор неба и людей мятежному сыну, засыпали мавзолей и тупой, но вечной болью ударяли в его сердце.
[699x462]