Голова с утра пуста, будто только родилась. Организьм при этом совсем не только родился. Он уже давно. Кхе-кхе…
Даже чет хорошее сделать хочется. Немного. Немного хочется и совсем немного хорошее. Имею я право на великодушный поступок. Никому не нахамлю целых два часа, пока буду отсыпаться. Или три? Не, я не Гудвин, чтоб такое щасте вокруг себя сеять. А то начнется, сначала три часа не хами, потом котиков с голубяме полюби. А там и старушек сухоногих через улицу переводи. А эти молча не ходют, они разговоры бают при этом.
Куда интереснее, когда они меж собой. У меня тут в подъезде старушечий рай. Две есть ну таки прелестницы. Одна худая, как моща, мордочка сухонькая, попец сухонький, мозжик совсем сухонький, с грецкий орех. И ненависть размером с дирижабль «Гинденбург».
[показать] Она повыше живет, зовут ее «таварищ ифрейтор». Всегда в пути. В какое бы время я не открыл дверь, товарищ ефрейтор идет. Либо вниз по лестнице, либо вверх. Долго стоять почему-то не может. Минутку-другую и опять идет. Когда идет, жутко ругается с перилами. Просто больше никого нет. Со мной, к примеру, не поругаешься, она когда-то пробовала. Я не могу долго не хамить, если со мной ругаются. А хамлю я лучше, чем она ругается. Поэтому, вот так.
Из-за такой тяжелой жизни она просто звереет, когда видит перила. Они слабее ее, ответить не могут, она их за это сухонькой лапкой «цап», они в ответ тихонько «хрусь», а товариш ифрейтор на всю лестницу:
- Ах ты ж скотыно такое! Шоб тэбя, падло, совсем скучывряжыло, сколько ж ты мне будешь жизнь портить. Шоб тоби твои диты на гроб плювалы.
Перила подавленно скрипят, а товариш ифрейтор победоносно оглядывается.
Путь нелегкий, и вниз эта колючка скатывается уже порядком на взводе, лапке трясутся от ненависти к перилам, а тут новый классовый враг – дверь! И все, начинается Взятие Зимних дверей. Дверь железная, она лязгает и огрызается, она и в нос треснуть может, если к ней без уважения. Таварищ ифрейтор постепенно переходит на мат. Матом эту дверь она наверняка бы вынудила открыться, потом сплясала на ней джигу и пошла бы обратно вверх. Там ее как раз квартирная дверь заждалась. Пока ифрейтор был в походе, квартирная дверь совсем от рук отбилась, стервь такая. Шомпола по ней плачуть. И так всегда — вечный бой и вечная победа.
Но как в любой ривалюции, в борьбу должна вмешаться третья сила. Под фоновое нарастающее «боооже, подъезд храни» на первый этаж выплывает силуэт упитанной бабки. Полная противоположность первой во всем, кроме возраста. От щек, в которых можно спрятать с полмешка овса, до зада, на который вполне можно сесть, повернувшись к ней спиной и весь день кататься. Бабко это в звании гинирала от кавалерии. Взгляд у ней суровый и стремительный, полный зашиворот самоотверженности, а в руке шашка-конь с резиновым набалдашником. Когда бабка шашкой не машет, то шашка в коня превращается, как сказочная сивко-бурка.
И вот она [тыгыдым-тыгыдым] спешивается возле товарища ифрейтора и шашкой ей в лицо значится:
- Ты нашо його ото ломаешь? Ты ото його ставила? Ты зломайеш ото його, а я потом його ото чини?
Очень они не любят унтеров, иниралы эти. Унтера иниралов тоже не жалуют. Но попозже, им нужно духом собраться после такого тактического хода, как нападение со спины. Товариш ифрейтор думала-думала-думала, а потом протрубила скрипучим пионэрским горном:
- Кого йогоооо? Когоооо його? Когоооо його?
Психические атаки действуют и на иниралов, даже если они жуть какие бравые гусары. Конь вздыбился и подался назад, но бравый всадник не растерялся, заправил выскочившее было ухо обратно в косынку-треуголку и тачанкой попер на врага:
- Замка! Його! Його! Його!– резиновый набалдашник пулеметом молотил по железной двери в области защелки. Защелка лязгала в ответ, дверь тихо офигевала.
- Паааша, ты здурила чышо? А я шо, грошей не давала на його? – унтер отпихивает в сторону иниральскую шашку и начинает молотить ногой в дверь. Дверь надрывно рыдала.
Тут мне пришлось сделать антракт, так как нужно было идти. Помахал белым флагом с надписью «можно я пройду», суровые полки расступились, пропуская меня. Затем молча сомкнулись. Я вышел и аккуратно закрыл за собой дверь на защелку. По ней с той стороны тут же благодарно забарабанили. Я отходил и слышал затихающее:
- Ты мужа сваво на той свит звела, а тепер до мене чипляешься?
Когда я через час возвращался обратно, боевые действия уже были закончены, бравые солдаты удалились на заранее подготовленные позиции, а возле двери сидел добрый старичок-сосед с ящичком инструментов и озабоченно колдовал над умирающим от ран замком.
22.12.2009