[показать]Продолжается череда открытий. Чудных донельзя. Только что ткнулся в книгу одну, от лица пацаненка писаную. И такое щасте детское нахлынуло, ностальгия по варежкам на резинке от трусов, которая через рукава протянута, но коротковата, поэтому руки все время в стороны поднимаются, как у культтуриста.

По шапке чихословацкой замшевой, которую хрен где достанешь, а посему неча роптать, что она на два размера меньше и, когда застегнута, из-под нее ничего не видно. Щеки и нос ведь видно.

По переделанному из танка велосипеду «Зайчег», по спрятанных на антресолях зеленых бананах, которые уже месяц пытаются дозреть. По черной икре, которая на поверку оказалась шпротным паштетом с переклеенной этикеткой. По жвачке «Лёлек и Болек», которую вечером кладешь на стул, а утром опять в рот и так примерно месяц, пока не потеряется.

По экспериментам с телефоном. Когда его наконец установили, нужно было всего минут пятнадцать беспорядочно покрутить диск, клацнуть на «отбой» и ты чудесным образом оказывался в разговоре двух теток, одна из которых все время повторяла «та ты шо», а вторая рассказывала, как разрывается между мужем, фрезеровщиком Колей и стервецом начальником цеха, который лысый, а туда же. 

И по словечкам тем ласковым, которыми любящие родители так мило и беззаветно… Впрочем, о словечках, любви и том, что потеть – грех, лучше читать в книге:

Отрывок:

Меня зовут Савельев Саша. Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырех лет и вишу.

< … >

В МАДИ я мог бы чувствовать себя совершенно свободно, если бы не одно обстоятельство. Шесть раз в день должен был принимать гомеопатию, и, когда я был на улице, бабушка выносила мне ее в коробочке. Если при этом кто-то угощал меня конфетой, бабушка брала ее и, отправляя себе в карман, со вздохом говорила:

- Ему нельзя, у него, эх, другие конфеты.- И всыпала мне в рот порцию гомеопатических шариков.

Как-то, решив всыпать мне в очередной раз «Кониум», бабушка вышла во двор и не увидела меня.

- Саша! - крикнула она. — Саша!!

Ни звука в ответ.

- Саша!!! - заорала она и двинулась в обход дома, надеясь меня найти.

Найти меня было невозможно. Я был с приятелем в МАДИ и, сидя на крыше одного из трехэтажных цехов, размышлял, куда бы приспособить найденный на чердаке коленчатый вал. Услышав зов бабушки с гомеопатией, я страшно перепугался и в ужасе заметался по крыше, не зная, куда деваться. Не выпить гомеопатию было все равно, что самовольно отлучиться с поста. Мой страх передался приятелю. Он съежился и, с опаской глядя вниз, прошептал:

- А она сюда не влезет?

Со страху я принял его слова всерьез и решил, что, пока бабушка действительно не влезла к нам, надо скорее бежать ей навстречу. Мой путь-полет во двор занял минут пять. Все это время бабушка ходила вокруг дома, держа в руке коробочку с гомеопатией, и кричала:

- Где ты, скотина?

Будь она в деревне, очевидцы могли бы подумать, что у нее убежала коза, но в городе…

Наконец я влетел во двор. Бабушки нигде не было видно, но по отдаленным крикам я догадался, что она с другой стороны дома. Запыхавшийся приятель подбежал ко мне и, еле переводя дух, спросил:

- А «лазат» еще пойдем?

Я сплюнул и, как человек, знающий, что происходит и чем такие вещи кончаются, веско сказал:

- Отлазились.

- Отлазались:- как бы вдумываясь в смысл этого страшного слова, тихо повторил приятель, и тут из-за угла вышла бабушка.

- Где ты шлялся? Иди сюда. Пей гомеопатию.

Приятель тут же испарился. Бабушка подошла ко мне… А я потный!

Потеть мне не разрешалось. Это было еще более тяжким преступлением, чем опоздать на прием гомеопатии! Провинности хуже не было! Бабушка объясняла, что, потея, человек теряет сопротивляемость организма, а стафилококк, почуя это, размножается и вызывает гайморит. Я помнил, что сгнить от гайморита не успею, потому что, если буду потный, бабушка убьет меня раньше, чем проснется стафилококк. Но, как я ни сдерживался, на бегу все равно вспотел, и спасти меня теперь ничто не могло.

- Пошли домой! - сказала бабушка, когда я выпил гомеопатию.

В лифте она посмотрела на меня внимательно, изменилась в лице и сняла с моей головы красную шапочку. Волосы были мокрыми. Она опустила руку мне за шиворот и поняла, что я потный.

- Вспотел: Ну сейчас я тебе, тварь, сделаю «козью морду».

Мы вошли в квартиру.

- Снимай все, ну скорей. Рубаху снимай. Весь потный, сволочь, весь:

О-ой! - протянула она, беря рубашку.- Вся мокрая! Вся насквозь! Где ты был? Отвечай!

- Мы с Борей в МАДИ ходили,- пролепетал я.

- В МАДИ! Ах ты мразь! Я тебе сколько говорила, чтоб ноги твоей там не было?! Этого Борьку об дорогу не расшибешь, он пусть хоть селится там, а ты, тварь гнилая, ты что там делал? Опять гайки подбирал? Чтоб тебе все эти гайки в зад напихали! Ну ничего…

«Ну ничего», как всегда, не предвещало ничего хорошего.

- Слушай меня внимательно. Если ты еще раз пойдешь в МАДИ, я пошлю туда дедушку, а он уважаемый человек — твой дедушка. Он пойдет, даст сторожу десять рублей и скажет: «Увидите здесь мальчика, высохшего такого, в красной шапочке и в сером пальто: убейте его. Вырвите ему руки, ноги, а в зад напихайте гаек». Твоего дедушку уважают, и сторож сделает это. Сделает, понятно?!

Я все понял.

На следующий день, отправляя меня гулять, бабушка приколола английскими булавками к изнанке моей рубашки два носовых платка. Один на грудь, другой на спину.

- Если вспотеешь опять, рубашка сухая останется, а платки я раз — и выну,- объяснила она.- Выну и удавлю ими, если вспотеешь. Понял?

- Понял.