Это цитата сообщения Петр_Ласкарис Оригинальное сообщение

Без заголовка



Бернард Вербер
Последний секрет


A_Ch
«Вербер Б.Последний секрет»: Гелеос, Рипол‑классик; М.; 2007
ISBN 5‑8189‑0632‑9, 978‑5‑7905‑4926‑7
Оригинал: Bernard Werber, “L'ultime secret”
Перевод: Ю. Ватагина

Аннотация

Впервые на русском языке! Новый роман Бернарда ВЕРБЕРА, автора мирового бестселлера «Империя ангелов»!
На сей раз культовый французский писатель приглашает читателя проникнуть в тайны человеческого сознания. Гениальный шахматист и ученый играет решающую партию с компьютерным мозгом. На кону – мировая шахматная корона. Победа на стороне человека! Зал ликует, мировая общественность рукоплещет. И вдруг неожиданная кончина победителя. Двое журналистов начинают свое собственное расследование…

Бернард Вербер
Последний секрет

Акт 1
Повелитель безумцев

Мы используем лишь 10% наших умственных способностей.
Альберт Эйнштейн

Проблема в том, что единственный инструмент, позволяющий изучать и совершенствовать работу мозга, – это… сам мозг.
Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Большинство великих открытий сделано по ошибке.
Закон Мерфи

1

Что побуждает нас к действию?

2

Он осторожно выдвигает своего ферзя.
В огромной, обитой войлоком зале дворца Каннских фестивалей человек в роговых очках борется с компьютером DEEP DLUE IV за звание чемпиона мира по шахматам. У него дрожит рука. Он нервно шарит в своем кармане. Ему хочется перестать курить. Напряжение слишком высоко.
Тем хуже.
Сигарета уже поднесена ко рту. Сладковатый аромат карамелизированного табака охватывает его горло, выходит через ноздри и улетучивается, слегка касаясь велюра портьер и красных кресел, превращаясь из "завитков в кольца, которые, плавно извиваясь, рисуют бесконечные восьмерки.
Напротив шипящий компьютер, внушительный стальной куб в метр высотой. От него исходит запах озона и горячей меди, которая сочится сквозь его вентиляционную решетку.
Человек бледен и утомлен.
Я должен победить, думает он.
Несколько громадных экранов показывают его исхудавшее лицо крупным планом, лихорадочный взгляд.
Странное зрелище представляет собой этот роскошный зал, где свыше тысячи зрителей, раскрыв рты, следят за человеком, который ничего не говорит, не совершает ни единого движения. Он только думает.
Слева на сцене стоит вместительное кресло, в котором, поджав ноги, сидит игрок.
Посередине стол, шахматная доска и пластиковые часы с двумя циферблатами.
Справа суставчатая механическая рука, присоединенная кабелем к большому серебристому кубу, на котором готическими буквами выведено: DEEP DLUE IV. Благодаря компактной камере на треноге компьютер «видит» шахматную доску. Часы издают отчетливый звук. Тик‑так. Тик‑так.
Поединок длится уже неделю. Сегодня они играют с шести часов. Никому не известно, день сейчас или ночь. Внезапно появляется посторонний звук. В зал влетела муха.
Не расслабляться.
Счет равный. Каждый выиграл по три партии. Кто одержит верх сейчас, тот и станет победителем.
Игрок вытирает пот, каплями выступивший на лбу, и давит окурок.
Суставчатая рука напротив шевелится. Механический противник делает ход черным конем.
«Шах», – появляется надпись на экране DEEP DLUE IV.
Шум по залу.
Стальной палец нажимает на кнопку часов. Те отсчитывают секунды, напоминая человеку в роговых очках, что время тоже против него.
Способный мыслить быстрее, компьютер оказался впереди.
Муха кружится. Она выделывает умопомрачительные петли под огромным потолком зала, с каждым разом понемногу приближаясь к шахматной доске.
Человек слышит муху.
Не рассредоточиваться. Главное, остаться сконцентрированным.
Муха возвращается.
Человек старается не волноваться, внимательно смотрит на доску.
Доска. Человеческий глаз. За ним глазной нерв. Визуальная поверхность затылочной доли. Кора головного мозга.
В сером веществе игрока боевая тревога. Активизированы миллионы нейронов. По всей их длине проходят крошечные электрические разряды, высвобождая на концах нейромедиаторы. Это может породить быструю и сильную мысль. Идеи скачут, словно безумные мыши, в огромном чердаке‑лабиринте его мозга. Сравнение настоящей ситуации с прошлыми партиями, победы и поражения. Изобретение новых возможных ходов. Импульс снова уходит в противоположном направлении.
Кора головного мозга. Спинной мозг. Мышцы пальца. Деревянная доска.
Человек спасает своего короля. Белого короля. Последний теперь в безопасности.
DEEP DLUE IV снова сжимает радужную диафрагму своей видеокамеры.
Анализ хода. Запуск. Подсчет.
Шахматная доска. Объектив видеокамеры компьютера. За ним оптический кабель. Материнская плата. Центральный процессор.
Изнутри процессор – город‑спрут с микроскопическими проспектами из меди, золота и серебра, пролегающими между кремниевыми зданиями. Электрический импульс движется во все стороны, будто спешащий автомобиль.
Машина соображает, как бы поскорее нанести последний удар. Сравнивает настоящую ситуацию с миллионами уже завершенных партий.
Просчитав все возможные варианты, DEEP DLUE IV делает ход. Своей механической рукой он передвигает черную ладью на последнюю клетку, чтобы отрезать королю путь к побегу.
Теперь ход человека.
Тик. Так.
Часы еще выше приподнимают знамя времени.
Скорее. Было бы глупо проиграть часам.
Муха смело приземляется на доску.
«Тик‑так. Тик‑так», – говорят часы.
«Бззз», – лукаво изрекает муха, протирая глазки передними лапками.
Не думать о мухе.
Не оценив ход как следует, рука из плоти тянется к своему королю и вдруг, передумав, в последний момент меняет направление.
Сумасшедший.
Человек ловко приподнимает фигуру и давит ею муху, сидящую на белой клетке. Затем он нажимает на кнопку, чтобы перебросить время в лагерь противника. Спустя несколько секунд знамя должно опуститься. Тишина становится гнетущей.
Два желудочка человеческого сердца прерывисто сокращаются. Словно в замедленном темпе, воздух из легких проникает в голосовые связки. Рот открывается. Время останавливается.
– Шах и мат, – произносит человек.
Зал гудит.
Компьютер, удостоверившись, что никакой лазейки больше нет, осторожно берет своего короля медной рукой и кладет его на бок в знак покорности.
В зале дворца Каннских фестивалей безумные аплодисменты переходят в невероятную овацию.
Самюэль Феншэ только что победил компьютер DEEP DLUE IV, который до настоящего момента сохранял звание чемпиона мира по шахматам!
Чтобы успокоиться, он опустил веки.

3

Я выиграл.

4

Подняв веки, Самюэль Феншэ увидел перед собой штук двадцать журналистов. Они бросились к нему, протягивая микрофоны и магнитофоны.
– Доктор Феншэ, доктор Феншэ! Прошу вас!
Организатор матча, знаком приказав им вернуться на свои места, объявляет, что Феншэ сейчас возьмет слово.
Группа инженеров отключает DEEP DLUE IV, который, помигав диодами, прекращает жужжать и затухает.
Игрок поднимается на сцену и садится за стол, стоящий справа.
Аплодисменты повторяются.
– Спасибо, спасибо, – говорит Самюэль Феншэ, поднимая руку, прося тишины.
Просьба вызывает обратный эффект: возгласы усиливаются, и первая волна хаотических аплодисментов выливается в двойной ритм, так как люди хлопают в унисон.
Игрок терпеливо вытирает лоб белым платком.
– Благодарю.
Наконец аплодисменты стихают.
– Если б вы знали, как я счастлив, что выиграл этот поединок! О Боже, если б вы знали, как я счастлив! Своей… своей победой я обязан одному тайному средству.
Зал весь внимание.
– Теоретически компьютер всегда сильнее человека, потому что у него нет души. Выиграв, компьютер не чувствует ни радости, ни гордости. Проигрыш его не расстраивает и не разочаровывает. У компьютера нет эго. Он не испытывает жажды мщения. Компьютер всегда сконцентрирован, для игры он без устали использует максимум своих возможностей. Вот почему компьютеры неизменно обыгрывали людей в шахматы… по крайней мере до сегодняшнего дня.
Доктор Феншэ улыбнулся, словно стесняясь сообщать такую простую истину.
– У компьютера нет души, но… у него нет и «мотива». DEEP DLUE IV знал, что в случае победы ему не светит лишнее электричество или программное обеспечение.
В зале слышатся смешки.
– Он не боялся, что его выключат в случае проигрыша. В то время как у меня… у меня был мотив! Я хотел отомстить за неудачу Леонида Каминского, произошедшую здесь же год назад, когда он играл против DEEP DLUE III, и, кроме того, отыграться за Гарри Каспарова, побежденного в Нью‑Йорке DEEP DLUE в 97‑м. Сегодняшнее событие я рассматриваю как реванш не только для этих игроков, но и для всего человечества в целом.
Самюэль Феншэ протирает очки платком, снова надевает их и оглядывает публику.
– Я боялся, что мне придется признать, что и впредь машины будут умнее в шахматах, нежели мы, люди. Но для человека, имеющего мотив, пределов не существует. Именно мотивация помогла Одиссею смело идти навстречу тысячам опасностей, когда он переплывал Средиземное море. Благодаря мотиву Христофор Колумб пересек Атлантику, а Армстронг преодолел пространство и добрался до Луны. Человечество будет обречено в тот день, когда у людей пропадет желание превзойти себя. И вы, те, кто меня слушает, задайте себе вопрос: «В самом деле, что заставляет меня вставать по утрам и приниматься за дело? Отчего я хочу прикладывать усилия? Что побуждает меня к действию?»
Доктор Самюэль Феншэ окидывает аудиторию утомленным взглядом.
– Какова ваша главная мотивация в жизни… вот, наверное, самый важный вопрос.
Он опускает глаза, словно извиняясь за свой порыв.
– Спасибо за внимание.
Он спускается со сцены, проходит сквозь восторженную толпу людей и присоединяется к своей невесте, Наташе Андерсен.
Попрощавшись с публикой в последний раз, пара садится в черную спортивную машину и скрывается в облаке пыли, которое застывает под треском фотоаппаратов.

5

В тот же вечер доктор Самюэль Феншэ был найден мертвым на своей вилле Кап‑д'Антиб. Об этом сообщил полуночный выпуск новостей.
Камера показывает место убийства, а за кадром слышится голос журналиста:
– …Драма развернулась несколько часов спустя после победы Феншэ на чемпионате мира по шахматам.
Камера скользит по шикарному холлу и гостиной.
– …Дело весьма загадочно, так как следователи не обнаружили никаких следов взлома…
Камера фиксирует детали интерьера: массивную мебель и предметы искусства. Среди них несколько картин Дали и скульптуры, изображающие древнегреческих философов.
– …На жертве нет ни единой раны.
Открывается дверь ванной комнаты, и выходит Наташа Андерсен в сопровождении двух полицейских. Она старательно прячет лицо от камеры. Даже без макияжа, в такой ужасный момент, она сохраняет исключительную прелесть.
Появляется человек в зеленом костюме, давая указания заполнившим виллу полицейским. Журналист спрашивает его:
– Комиссар, скажите, что произошло?
– Менее часа назад нам сообщили об убийстве.
– Кто вам позвонил?
– Мадемуазель Андерсен.
– Не может быть!
– Она утверждает, что убила его, когда… они занимались любовью.
Комиссар теряет терпение.
– Следствие ведется. Мы сможем предоставить вам больше информации, когда получим официальное заключение врачей. Спасибо, что освободили проход.
Журналист вкратце рассказывает о карьере доктора Самюэля Феншэ. «Окончил медицинский институт в Ницце, получил диплом психоневролога и быстро поднялся по иерархической лестнице. В сорок два года ему доверили управление больницей Святой Маргариты, расположенной на одном из Леринских островов. Расширив ее, он ввел законы новой психиатрии, которые вызвали яростные споры среди его коллег, особенно парижан.
Засидевшись на старте в отличие от большинства великих шахматистов, играющих с раннего детства, он быстро стал мастером, затем гроссмейстером. Три месяца назад Самюэль Феншэ обыграл Леонида Каминского. Далее – победа над DEEP DLUE IV, которому пришлось вернуть человеку желанное звание лучшего в мире игрока в шахматы».
По телевизору снова показали отрывки матча и речи победителя.
Затем журналист говорит о карьере Наташи Андерсен, датской топ‑модели: после двух шумных браков – с теннисистом и актером – она стала невестой способного шахматиста‑психоневролога.
Журналист заканчивает фразой, которую он, видимо, тщательно обдумал:
– Могли ли «самые красивые ноги в мире» победить «лучший на свете мозг»? Если бы эта гипотеза подтвердилась, это был бы единственный случай смерти от любви.
Камера поспешно следует за носилками, которые заносят в машину «скорой помощи». Воспользовавшись неразберихой, журналист приподнимает покрывало и открывает лицо жертвы.
Быстрый наезд камеры на лицо покойного.
Похоже, перед смертью Феншэ был в экстазе.

6

– «…смерти от любви».
Изображение и звук за 954,6 км передаются через параболическую антенну. Антенна посылает сигналы на экран телевизора. Их принимают ухо и карий глаз. Палец нажимает на кнопку «стоп» видеомагнитофона. Готово. Полуночные новости записаны.
Владелец пальца с минуту тщательно обдумывает увиденное и услышанное. Затем одной рукой хватает записную книжку, а другой – телефонную трубку и нервно набирает номер. Колеблется, бросает трубку и берет свое пальто. Выходит.
Он идет к огням проспекта. Плавно приближается машина со светящейся надписью наверху.
– Такси!
Дворники громко скребут по лобовому стеклу. Громадное черное облако изливает крупные, как мячики для пинг‑понга, капли, которые не отскакивают, а тяжело разбиваются о мостовую.
Человек высаживается перед домом на Монмартре, порывы влажного ветра подгоняют его. Он сверяет адрес. Поднимается на несколько этажей, выходит и останавливается перед дверью, из‑за которой доносятся звуки ударов по подвесной груше и синкопическая музыка.
Он нажимает на звонок под именем ЛУКРЕЦИЯ НЕМРО. Через мгновение музыка прекращается. Он слышит шаги и шум открывающихся замков.
В приоткрытую дверь показывается потное лицо молодой девушки.
– Исидор Катценберг…
Она удивленно смотрит на него. Вокруг его ботинок образовалась лужица.
– Добрый вечер, Лукреция. Можно войти?
Она все еще не осмеливается убрать цепочку, продолжая глядеть на него, словно пораженная таким поздним визитом.
– Так я могу войти? – повторяет он.
– Что вы здесь делаете?
Она как будто улыбается.
– Вы со мной на «вы»? Кажется, в последний раз мы были на «ты».
– «Последний раз» был три года назад. И с тех пор я о вас ничего не слышала. Мы снова стали чужими друг другу. Поэтому на «вы». Что вас привело?
– Я по работе.
Поколебавшись, она наконец убирает цепочку и приглашает мужчину войти, затем закрывает за ним дверь. Он вешает свое мокрое пальто на вешалку.
Исидор Катценберг с интересом рассматривает квартиру. Его всегда забавляло разнообразие увлечений молодой журналистки, освещающей научные темы. На стенах постеры фильмов, в основном американских и китайских боевиков. В центре гостиной, недалеко от низкого столика, заваленного женскими журналами, подвесная боксерская груша. Он садится в кресло.
– Ваш визит действительно удивил меня.
– Я сохранил прекрасные воспоминания о том, как мы искали истоки человечества.
Лукреция кивает:
– Вижу. Я тоже не забыла.
Нечеткие картины их предыдущей совместной работы в Танзании вновь всплывают в ее памяти. Она еще внимательнее смотрит на него. Метр девяносто пять, более ста килограммов: неловкий великан. Кажется, он похудел.
Что‑то его сильно беспокоит, видимо, он заставил себя прийти сюда.
Исидор Катценберг отрывает от переносицы свою тонкую позолоченную оправу и тоже внимательно смотрит на нее. Рыжие волосы, длинные и волнистые, стянутые черной бархатной лентой, миндалевидные глаза изумрудно‑зеленого цвета, маленькие ямочки и острый подбородок – мимолетная красота, как на полотнах Леонардо да Винчи. Она кажется ему миловидной. Не красивой, но миловидной. Возможно, из‑за возраста. Прошло три года. Во время их последнего дела ей было двадцать пять, значит, теперь ей двадцать восемь.
Она изменилась. Уже не столько нескладный мальчик, сколько молодая девушка. Но еще и не женщина.
На ней китайская курточка из черного шелка со стоячим, как у кителя, воротником, который скрывает шею, зато открывает округлые плечи. Сзади на курточке рыжий тигр во всю спину.
– Так что за «работу» вы мне предлагаете?
Исидор Катценберг взглядом что‑то ищет в комнате. Замечает видеомагнитофон, поднимается, вставляет кассету, которую достает из кармана, и нажимает на пуск.
Они вместе пересматривают сюжет о смерти Феншэ, переданный в теленовостях.
Кассета заканчивается сообщением о сильном дожде, похожем на тот, что идет за окном.
– Вы пришли ко мне в час ночи, чтобы показать новости?
– По‑моему, невозможно умереть от любви.
– Ну‑ну… вам всегда недоставало романтизма, дорогой Исидор.
– Напротив, я считаю, что любовь не убивает. Любовь спасает.
Она задумывается.
– В конце концов, мне это очень даже нравится – «смерть от любви». Хотела бы я когда‑нибудь таким образом убить мужчину. Идеальное преступление, в хорошем смысле слова.
– Это всего лишь мое мнение, но, думаю, здесь речь идет не о преступлении, а об убийстве.
– А в чем разница?
– Это преднамеренное убийство.
Он кашляет.
– Вы простыли? – спрашивает она. – Вероятно, из‑за дождя. Сейчас сделаю вам чай с бергамотом и медом.
Она ставит чайник.
Он растирается и отряхивается.
– С чего вы взяли, что оно преднамеренное?
– Доктор Самюэль Феншэ – не первый умерший от любви. В 1899 году президент Французской Республики Феликс Фор был найден мертвым в доме свиданий. Шутки ради рассказывают, что прибывшие инспекторы спросили мадам: «Он еще в сознании?» На что та ответила: «Нет, он сбежал через заднюю дверь».
Лукреция не улыбается.
– К чему вы клоните?
– Полиция предпочла бы оставить дело в тайне, сказав, что президент скончался от сердечного приступа. Однако скоро оно получило огласку за пределами комиссариата. Пикантность обстоятельств гибели Феликса Фора помешала нормальному расследованию. Смерть в разгаре утех в публичном доме вызывает насмешки. Таким образом, никто серьезно и не копался в этом.
– Кроме вас.
– Просто из интереса, будучи студентом, я выбрал это дело темой для диссертации по криминологии. Я отыскал документы, нашел свидетелей. Раскрыл мотив. Феликс Фор собирался провести антикоррупционную программу, даже внутри секретных служб.
Лукреция Немро наполняет две чашки душистым чаем.
– Если не ошибаюсь, Наташа Андерсен призналась в убийстве Самюэля Феншэ.
Торопясь проглотить свой чай, Исидор обжигает язык и принимается дуть поверх чашки.
– Она думает, что убила его.
Для виду он просит ложечку и начинает быстро вертеть ею, будто желает таким образом остудить чай.
– Вот увидите, теперь за ней многие будут ухаживать…
– Мазохизм? – без малейшего стеснения спрашивает Лукреция, глотая горячий напиток.
– Любопытство. Очарование слияния Эроса, бога любви, с Танатосом, богом смерти. К тому же силен архетип богомола. Вы никогда не слышали о том, что самки этих насекомых убивают самцов во время полового акта, отрывая им голову? Это завораживает, потому что напоминает о чем‑то глубоко сидящем в нас…
– Страх любви?
– Скажем, любви, связанной со смертью.
Одним глотком она допивает свой все еще горячий чай.
– Чего вы хотите от меня, Исидор?
– Мне бы хотелось, чтобы мы снова стали работать вместе. Провели расследование убийства доктора Самюэля Феншэ… По‑моему, следует продолжить исследования мозга.
Лукреция Немро поджимает под себя ноги, чтобы устроиться поглубже на диване, и отставляет пустую чашку.
– Мозга?… – задумчиво повторяет она.
– Да, мозга. В нем разгадка этого дела. Разве жертва не была как раз «лучшим мозгом в мире»? И еще вот что. Смотрите.
Исидор Катценберг подходит к видеомагнитофону и перематывает кассету, чтобы вернуться к словам Феншэ: «…Своей победой я обязан тайному средству».
Он водружает на телевизор свою по‑прежнему полную чашку и останавливает изображение.
– Вот тут, глядите, насколько сильно сияют его глаза, когда он произносит слово «мотивация». Удивительно, не правда ли? Словно он хотел дать нам указание. Мотивация. Я задаю вам этот вопрос: какова ваша жизненная мотивация, Лукреция?
Она молчит.
– Вы мне поможете? – спрашивает он.
Она убирает с телевизора чашку и идет к раковине.
– Нет.
Не останавливаясь, она снимает шапку и еще мокрое пальто Катценберга и направляется к видеомагнитофону, чтобы вытащить кассету.
– Я считаю, что никакого убийства не было. Просто несчастный случай. Сердечный приступ от перенапряжения и стресса на чемпионате. А что касается проблем с мозгом, то они есть именно у вас, и болезнь ваша имеет название: ми‑фо‑ма‑ния. Она излечима. Стоит лишь перестать видеть во всем фантастику и начать принимать реальность такой, какая она есть. На этом… спасибо, что зашли.
Удивленный и разочарованный, он медленно поднимается.
Внезапно она застывает, словно парализованная, и прижимает руку к щеке.
– Что с вами?
Лукреция Немро не отвечает. С искаженным лицом она держится обеими руками за челюсть.
– Скорей, скорей, аспирин! – стонет она.
Исидор бросается в ванную, перерывает аптечку, находит белую упаковку, вынимает таблетку и приносит ее вместе со стаканом воды. Она жадно глотает.
– Еще одну. Скорее. Скорее.
Он повинуется. Немного спустя химикат усыпляет боль. Лукреция понемногу оправляется. Она часто дышит.
– Убирайтесь! Не видите, что ли? Мне вчера выдрали зуб мудрости… Мне плохо, очень плохо, я хочу остаться одна. (Терпеть не могу, когда он видит меня слабой. Пусть уходит?) Уходите! УХОДИТЕ!
Исидор отступает.
– Ладно, думаю, вы только что обнаружили первый мотив наших действий: остановить боль.
Она захлопывает дверь перед его носом.

7

Среда, собрание еженедельного журнала «Геттер модерн». В хорошо оформленном центральном кабинете собрались все журналисты. Каждый по очереди предлагает сюжеты для будущих номеров, а Кристиана Тенардье, глава отдела «Общество», выслушивает их в своем большом кожаном кресле.
– Давайте побыстрее, – говорит она, поправляя свои обесцвеченные волосы.
Журналисты, слева направо, защищают свои сюжеты. Ответственный за рубрику «Образование» предлагает статью о неграмотности. За десять лет количество людей, не умеющих читать и писать, возросло с 7 до 10 процентов. И эта цифра продолжает расти. Материал принят.
В рубрику «Экология» журналистка Клотильда Планкое планирует дать статью о вреде мобильных телефонов, которые испускают губительные лучи.
Сюжет отвергнут. Один из акционеров журнала как раз является оператором сотовой сети, об этом не может быть и речи.
Тема загрязнения рек удобрениями? Отказано, слишком технично. У журналистки больше нет материалов, и она уходит раздосадованная.
– Следующий, – небрежно бросает Кристиана Тенардье.
В рубрику «Наука» Франк Готье предлагает разгромную статью о так называемых шарлатанах гомеопатии. Он объясняет, что находит целесообразным разоблачить всех специалистов по иглоукалыванию. Принято.
– Ну, как твои зубы мудрости, Лукреция? – шепчет Франк Готье садящейся рядом с ним коллеге по рубрике.
– Стоило мне сходить к парикмахеру, как они сразу перестали болеть, – бормочет она.
Готье удивленно смотрит на Лукрецию.
– К парикмахеру?
Лукреция говорит про себя, что мужчины никогда не поймут женскую психологию. Поэтому она и не пытается объяснять, что поход к парикмахеру или покупка новых туфель – лучший способ для женщины поднять себе настроение, а следовательно, и иммунитет.
Наступает очередь Лукреции Немро.
Журналистка подготовила несколько тем. Первая – коровье бешенство.
– Уже было.
– Ящур? Чтобы сделать запас вакцины, убивают тысячи баранов!
– Ерунда.
– СПИД? После тритерапии погибли миллионы людей, об этом никто не говорит.
– Вот именно: это уже не в моде.
– Коммуникация растений при помощи обоняния? Заметили, что некоторые деревья способны ощущать клеточное разложение радом с собой. Значит, дерево чувствует, когда возле него совершается преступление…
– Слишком технично.
– Самоубийство молодежи? Двенадцать тысяч случаев за этот год, не считая ста сорока тысяч попыток. Чтобы помочь людям покончить с собой, создана организация под названием «Выход».
– Слишком нездорово.
Волнение. В ее блокноте идей больше нет. Все журналисты смотрят на нее. Тенардье это как будто забавляет. Миндалевидные зеленые глаза журналистки потухают.
Оплошала. Клотильда ушла, на роль козла отпущения никого больше нет. Что толку перебирать сюжеты. Она все отвергла только ради того, чтобы я провалилась. Как из этого выпутаться? Оставаться профессионалом. Не считать, что эти отказы из‑за личного неприятия. Найти тему, которую невозможно отвергнуть. У меня остался лишь один козырь. Последний.
– Мозг, – предлагает она.
– Что «мозг»? – спрашивает Кристиана, роясь в своей сумочке.
– Статья о работе мозга. Каким образом простой орган воспроизводит мысли.
– Несколько широко. Надо бы сузить.
– Смерть доктора Феншэ?
– Шахматы никого не интересуют.
– Этот Феншэ обладал исключительными способностями. Он был исследователем, который пытался понять, как функционирует то, что внутри нашего черепа.
Глава отдела одним движением выворачивает свою сумочку, и на стол высыпается груда всяких предметов, от губной помады до мобильного телефона вперемешку с чековой книжкой, ручкой, ключами, маленьким газовым баллончиком и лекарствами без упаковок.
Молодая журналистка продолжает свои доводы, посчитав, что если еще не сказали «нет», значит, возможно, скажут «да».
– Взлет Самюэля Феншэ в шахматном мире был просто головокружительным. Телевидение сообщало об этом по всему миру. И вдруг – раз, в день своей победы он умирает в объятиях топ‑модели Наташи Андерсен. Никакого взлома. Никаких ран. Единственно очевидная причина смерти: наслаждение.
Глава отдела «Общество» находит наконец, что искала. Сигару. Она вынимает ее из целлофанового чехла и затягивается.
– Ммм… Наташа Андерсен, это та великолепная блондинка, манекенщица с длиннющими ногами и большими голубыми глазами, которая была на обложке «Бель» на прошлой неделе? А есть фотографии, где она голая?
Оживляется Олаф Линдсен, арт‑директор, который до сих пор что‑то быстро записывал в своей тетрадке.
– Гм. Нет. Несмотря на ее скандальную репутацию, или, возможно, именно из‑за нее, Наташа никогда не позировала обнаженной. Только в купальнике. В лучшем случае в мокром купальнике.
Кристиана Тенардье отрезает кончик своей сигары маленькой гильотинкой и, пожевав, выплевывает его в мусорную корзину.
– Жаль. А если подправить купальник на компьютере?
– Могут подать в суд, – заверяет специалист. – Если я не ошибаюсь, последняя линия журнала: «Главное – никаких тяжб». Уже потеряно много денег.
– Ладно, тогда фото в купальнике пооткровенней, в мокром купальнике, чтобы немного просвечивало. Вот что нужно раздобыть.
Кристиана Тенардье сигарой указывает на Лукрецию.
– Да, в конце концов, мозг неплохая идея. Это должно пойти. Но вашу статью надо направить на то, что привлекает людей. Анекдоты, например. Испытанные приемы. Опишите химические процессы, происходящие в мозге во время занятия сексом. Я даже не знаю. Гормоны. Оргазм.
Лукреция отмечает рекомендации в своем блокноте, будто речь идет о списке покупок.
– Еще можно поговорить о провалах в памяти. Но это, скорее, для пожилых читателей. Осталось добавить небольшой тест: «Не пора ли обратиться к врачу?» Вы сможете достать такое, Олаф? Запутанную картинку, а после – вопросы по ней. Есть фотографии этого Феншэ?
Арт‑директор кивает.
– Великолепно. Как бы назвать эту статью… скажем… «Загадки мозга»? Нет, лучше: «Тайны мозга». Да, можно было бы назвать так: «Тайны мозга» или «Разгадка последних тайн мозга». И фотография полуголой Наташи Андерсен на фоне шахматной доски; такая обложка привлечет внимание.
Лукреции полегчало.
Сработало. Спасибо, Исидор. Теперь надо усилить хватку. Продвигаться дальше, но без резких движений. Иначе она отдаст тему Готье.
– Доктор Феншэ и Наташа Андерсен жили на Лазурном берегу, в Каннах. Вероятно, мне надо расследовать дело там, – говорит журналистка.
Тенардье становится более сдержанной.
– Вы прекрасно знаете, что в рамках ограничения бюджета мы стараемся делать все репортажи в Париже.
Глава рубрики неприветливо смотрит на молодую журналистку.
– Впрочем… Учитывая, что сюжет будет на первой полосе… можно сделать исключение. Будем четкими: учет расходов, никаких излишков. И не забудьте каждый раз включать НДС, ясно?
Обе с вызовом посмотрели друг на друга. В глазах Лукреции уже не было блеска.
Тенардье уважает людей с чувством собственного достоинства. Она презирает тех, кто лебезит перед ней.
– Могу я взять в помощь внештатного журналиста? – спрашивает Лукреция Немро.
– Кого?
– Катценберга, – произносит она, поднимая голову.
– Ах, этот, он еще жив? – удивляется Тенардье. Она медленно тушит свою сигару. – Мне не нравится этот тип. Он нам не с руки. Он слишком нелюдим. Излишне претенциозен. Точное его определение: «высокомерный». Меня раздражает эта его надменность Господина Всезнайки. Вы в курсе, что это я постаралась, чтобы его выкинули из отдела?
Лукреция наизусть знала историю Исидора Катценберга. Бывший полицейский, знаток криминологии, он был виртуозом по части анализа следов преступления. Расследуя что‑либо, он всегда опирался на научные достижения, но начальство сочло его слишком независимым, и постепенно ему перестали доверять дела. Тогда он пришел в научную журналистику, где стал применять технику полицейского следствия в журналистских расследованиях. Особенно его оценили в «Геттер модерн», где один из курьеров прозвал его Научным Шерлоком Холмсом. Однако внезапный террористический акт в парижском метро, когда он оказался единственным выжившим среди расчлененных тел, его ошеломил. С тех пор он начал свой собственный крестовый поход против насилия. Ни о чем другом он больше не хотел писать. Затем Исидор Катценберг снова залез в свою раковину. В одиночку он взялся за необычное дело: стал продумывать будущее человечества. На огромном, во всю стену, листе бумаги он начертил древовидную схему, отражающую все возможные варианты будущего. На каждой ветви было написано «если». «Если» приоритет отдадут обществу досуга, «если» великие державы начнут войну, «если» верх возьмет либерализм, социализм, роботизм, завоевание пространства, религия и т. п. Корни, ствол, ветви представляли собой прошлое, будущее и настоящее людского рода. Анализируя возможное будущее, в этом древе вероятностей он хотел отыскать ПНН, Путь наименьшего насилия.
Лукреция держится молодцом.
– Наши читатели все еще ценят Исидора Катценберга, как мне кажется, его имя связано с наиболее обстоятельными материалами журнала.
– Нет, наши читатели уже забыли о нем. Журналист, который не публиковался больше года, перестает существовать. Мы делаем однодневное искусство, дорогуша. И к тому же вы ведь знаете, насколько Исидор был потрясен тем случаем в метро. По‑моему, он тронулся головой.
Тенардье боится его.
– Он мне необходим, – произносит Лукреция.
Брови поднимаются от удивления.
– А я говорю вам, что мне не нужен этот ваш Катценберг. Хотите вести дело в паре, берите Готье, он вам явно больше подходит!
Готье кивает.
– В таком случае я лучше откажусь, – заявляет Лукреция.
Присутствующие удивлены.
– Кем вы себя считаете, мадемуазель Немро? Ваша должность не позволяет вам даже отказаться. Вы всего лишь мелкий журналист. То есть никто.
Взгляд Лукреции останавливается. Дыра от вырванного зуба испускает колющую боль. Призвав всю свою волю, она пытается с ней совладать.
Только не сейчас, зуб, только не сейчас.
– Полагаю, все сказано.
Лукреция встает и собирает свои бумаги.
Только бы рот не искривился.
Тенардье смотрит на нее по‑другому. Ее лицо скорее выражает удивление, нежели гнев. Лукреция чувствует себя маленькой мышкой, которая потянула за усы львицу и продолжает ее дразнить. Это не умно, но забавно.
Я получила удовольствие от того, что хоть раз в жизни это сделала.
– Подождите, – бросает Тенардье.
Не оборачиваться.
– Итак, вы быстро растете. И не для того, чтобы вызвать мою неприязнь. Я была почти такой же в молодости. Вернитесь.
Аккуратно сесть, не показать своего удовлетворения.
– Хорошо… можете взять своего Катценберга, если он вам так нужен, но никаких расходов на него и упоминания его имени в статье. Он помогает в расследовании, но не пишет. Вы думаете, он примет такие условия?
– Примет. Я его знаю, он занимается этим не ради славы и денег. Для него имеет значение лишь один важный вопрос, который завладел его умом: «Кто убил Феншэ?»

8

Мсье Жан‑Луи Мартен был обычным человеком.

9

В апреле в Каннах хорошая погода.
В городе недельная передышка между игровым и документальным кинофестивалями.
По Круазет, дымя выхлопными газами, тарахтит мотоцикл с коляской. Он проезжает мимо роскошных отелей, которыми славится город: «Мартинез», «Маджестик», «Эксельсиор», «Карлтон», «Хилтон».
Мотоцикл ведет молодая девушка в красном плаще; ее лицо скрывают летные очки, а на голове – круглый кожаный шлем. В коляске полный мужчина, одетый почти так же, только плащ его черный.
Мотоциклисты паркуются возле «Эксельсиора». Они долго стряхивают с себя пыль, снимают дорожную одежду и направляются к столу регистрации. Берут самый дорогой номер с видом на море.
Тенардье побелеет от злости.
Они проходят вперед, будто княжеская чета. Молча добираются до своего номера, где лакей отворяет ставни и открывается чудесный вид на море, пляж, на Круазет. Прямо перед ними, словно усыпанная звездами, сверкает вода.
Несколько смельчаков уже плещутся в еще прохладном Средиземном море.
Лукреция Немро заказывает два фруктовых коктейля.
– Не верю вашей версии об убийстве. Я рада расследовать это дело для газеты, но я вам докажу, что вы не правы. Не было никакого убийства. Доктор Самюэль Феншэ и в самом деле умер от любви.
Внизу громко сигналят машины.
– Я по‑прежнему убежден, что ключ к этой загадке – мотивация, – продолжает Исидор Катценберг, игнорируя замечание. – Со времени нашей последней встречи я провел небольшой опрос по этому поводу. Каждому я задавал один и тот же вопрос: «Что побуждает вас к действию?» В общем, основной мотив остается: прекратить страдание.
Снова появляется лакей. Он несет два цветных стакана, украшенных зонтиками, засахаренной вишней и кусочками ананаса.
Лукреция отпивает глоток янтарной жидкости и старается не думать о дырке в десне, которая все еще побаливает.
– А что же побуждает к действию вас, Исидор?
– На данный момент, вы это прекрасно знаете, Лукреция: желание разгадать эту загадку.
Она грызет ноготь.
– Начинаю вас узнавать. Конечно, это единственный мотив.
Лукавая улыбочка.
Он не оборачивается и продолжает смотреть на море.
– Нет. У меня есть еще один мотив, более личного характера.
Она съедает засахаренную вишенку.
– Гм… По‑моему, я теряю память. Например, когда я начинаю фразу, а меня перебивают, я теряю нить и не могу вспомнить, о чем говорил. Точно также мне стало трудно запоминать номера, например коды, чтобы войти в здания, или номера моих кредиток. Меня это беспокоит. Боюсь, мой мозг стал работать хуже.
Поставив локти на подоконник, Лукреция смотрит на море.
Слон теряет память.
– Вы, наверное, переутомились. К тому же сейчас приходится запоминать столько разных цифр… Теперь они на машинах, в лифтах, в компьютерах.
– Я прошел экзамен в клинике памяти, в парижской больнице Питье‑Сальпетриер. И они ничего такого не нашли. Расследуя это дело, я надеюсь лучше понять мой мозг. У моей бабушки со стороны отца была болезнь Альцгеймера. В конце концов бабушка перестала меня узнавать. Она встречала меня словами: «Здравствуйте, мсье, вы кто?» А моему деду говорила: «Вы не мой муж, он гораздо моложе и красивее вас». Его это сильно задевало. Когда приступы проходили, она очень страдала от сознания того, что с ней случилось. Одна мысль, что это может произойти со мной, приводит меня в ужас.
Вдали желтое солнце становится оранжевым. Посеребренные облака проплывают по небу. Долгое время оба журналиста созерцают горизонт, радуясь, что они в Каннах, в то время как остальные парижане все еще в плену своего серого города.
Мгновение отдыха и тишины.
Лукреция отмечает про себя, что люди чаще думают, чем говорят, а из‑за этого теряется много информации.
Мы не знаем их мыслей, то, что они несут в себе.
Внезапно Исидор подскакивает и смотрит на часы.
– Скорее, новости начинаются!
– Что же там такого животрепещущего? – возмущается Лукреция.
– Мне надо знать, что происходит в мире.
Анонсы уже прошли, и теперь каждый сюжет преподносится детально. «Забастовка преподавателей лицея. Они требуют повышения заработной платы». На телевизионном экране появляются демонстранты.
– Вот, пожалуйста, мотив всегда один и тот же, – скептически усмехается Лукреция.
– Ошибаетесь. На самом деле они требуют не денег, а уважения. Раньше преподаватели имели большое значение, а теперь им приходится не только воевать с учениками, которые их не ценят, но еще и администрация просит нести тяжелое бремя: заменять несостоявшихся родителей. Преподавателей выставляют в невыгодном свете, будто только они жаждут каникул и привилегий, тогда как они всего лишь хотят благодарности. Поверьте, если б они могли, на их транспарантах было бы написано «Больше уважения», а не «Больше денег». Вообще свои истинные мотивы люди высказывают очень редко.
Диктор продолжает свою канитель:
«В тайной лаборатории Колумбии, финансируемой различными объединениями, разработан новый наркотик, вызывающий мгновенное привыкание. Это вещество, уже оцененное во Флориде, подмешивали в сангрию на студенческой вечеринке. Наркотик парализует волю тех, кто его принял. Сразу поступило множество жалоб об изнасиловании».
«В Афганистане талибский парламентский совет принял решение запретить женщинам обучение в школе, а также лечение в больницах. Кроме того, женщинам запрещено выходить без чадры и разговаривать с мужчинами. Толпа закидала камнями одну женщину, потому что ее обувь была светлого цвета».
Лукреция замечает, что Исидор потрясен.
– Зачем вы каждый вечер смотрите эти ужасы?
Исидор молчит.
– Что случилось, Исидор?
– Я слишком чувствителен. Она выключает телевизор.
Он в раздражении снова его включает.
– Слишком просто. Я бы чувствовал себя трусом. Пока в мире есть хоть капля жестокости, я не могу оставаться спокойным. Не желаю прятать голову в песок.
Она шепчет ему на ухо:
– Мы здесь, чтобы расследовать строго определенное преступление.
– Именно. И это заставляет меня задуматься. Мы расследуем смерть одного человека, а ведь каждый день убивают тысячи людей и при еще более гнусных обстоятельствах, – говорит он.
– Но если мы бросим это дело, смертей будет тысячи… и одна. И возможно, это все потому, что каждый думает: в любом случае ничего не изменится, число смертей продолжит расти, и в действительности никто не расследует ни одного преступления.
Задетый этим доводом, Исидор соглашается выключить телевизор. Он закрывает глаза.
– Вы спрашивали, какой у меня мотив? Мне кажется, он несколько широк: это страх. Я действую, чтобы страх прекратился. С детства боюсь всего. Я никогда не знал покоя, может, поэтому мой мозг так хорошо работает. Чтобы я мог защититься от опасностей, реальных и воображаемых, близких или дальних. Порой мне кажется, что весь мир – сплошная ярость, несправедливость, насилие, стремление к смерти.
– Чего же вы боитесь?
– Всего. Боюсь жестокости, боюсь загрязнения, боюсь злых собак, боюсь охотников, женщин, полицейских и военных, боюсь болезней, боюсь потерять память, боюсь старости, смерти, а иногда боюсь даже самого себя.
Вдруг он подскакивает от внезапного звука. Это хлопнула дверь. Появляется горничная. Она вносит миндаль в шоколаде с вишневым ликером. Презент от отеля. Она извиняется, суетится и исчезает, хлопнув дверью.
Лукреция Немро достает свою записную книжку и отмечает:
«Итак, первый мотив: прекращение боли. Второй мотив: избавление от страха».

10

Мсье Жан‑Луи Мартен действительно был самым обычным человеком. Образцовый муж женщины, умеющей прекрасно готовить телятину маренго, отец трех непоседливых дочерей, он жил в пригороде Ниццы, где занимался крайне подходящим ему ремеслом: служил ответственным руководителем юридического отдела в НБКП Ниццкого банка кредита и переучета.
Его ежедневная работа состояла в том, чтобы вносить в центральный компьютер банка список клиентов, счет которых был отрицательным. Он выполнял свои обязанности со спокойствием и безразличием, радуясь, что ему не надо говорить с ними по телефону, как это делал его сосед по кабинету, Бертран Мулино.
– Уважаемая госпожа, с удивлением уведомляем, что у вас дебетовый счет. Сожалеем, но мы обязаны напомнить вам о порядке… – слышал он через перегородку.
В субботу вечером, рассевшись на диване, Мартены всей семьей смотрели передачу «Забирай или удвой».
Забирай: я на этом останавливаюсь, мой выигрыш невелик, зато я уверен, что не останусь ни с чем. Удваивай: продолжаю игру, рискую и могу сорвать большой куш.
Волнение игроков, когда они вот‑вот все потеряют или, наоборот, приобретут, приводило семейство в восторг. Каждый из них спрашивал себя, что бы он сделал на их месте.
Здесь была вся драма людей, в азарте дразнящих свою удачу, считая себя особенными.
Публика постоянно побуждала их к риску. «Удвой! Удвой!» – кричала она. И Мартены кричали вместе с ней.
Дождливыми воскресными днями Жан‑Луи Мартен любил играть в шахматы с Бертраном Мулино. Он считал себя не более чем «переставлятелем деревяшек», но при этом говорил: «Лучше красивая игра, а не победа любой ценой».
Лукулл, старая немецкая овчарка, знал, что во время шахматной партии его приласкают. Он чувствовал ход игры: когда хозяин был в затруднении, ласки становились более грубыми, и наоборот, нежными, когда тот выигрывал.
После сражения приятели попивали ореховую водку, а их неработающие жены громко обсуждали в гостиной школы своих детей и возможности продвижения мужей по службе.
Еще Жан‑Луи Мартен любил поупражняться в живописи, рисуя маслом картины, подражал своему кумиру Сальвадору Дали.
Так безмятежно протекала жизнь, и он не чувствовал ее течения. Банк, семья, пес, Бертран, шахматы, «Забирай или удвой», живопись Дали. Отпуск казался ему чуть ли не неприятностью, грозившей разрушить заданный ритм.
Его заботило только одно: чтобы «завтра» стало еще одним «вчера». И каждый вечер, засыпая, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

11

Он храпит!
Лукреция не может заснуть. Она открывает дверь в комнату Исидора и смотрит, как он спит.
Прямо как огромный ребенок.
Поколебавшись, она тормошит его.
Исидор медленно приходит в себя; ему привиделось, что он в новых городских ботинках, под которыми поскрипывал снег, пробирается сквозь метель к маленькой темноватой хижине.
Лукреция включает верхний свет. Он вздрагивает и приоткрывает левый глаз.
– Ммм? Где я?
Он узнает девушку.
– Который час? – потягиваясь, спрашивает Катценберг.
– Два часа ночи. Все спокойно, и я хочу спать.
Он полностью открывает левый глаз.
– И поэтому вы меня разбудили? Сообщить мне, что хотите спать?
– Не только.
Он морщится.
– Вы, случайно, бессонницей не страдаете, а, Лукреция?
– Когда‑то я была лунатиком. Но уже давно у меня не было приступов. Я читала, что лунатик во время приступа видит то, что ему снится. А еще я читала, что кошки при разрыве связи между полушариями их мозга начинают с закрытыми глазами изображать то, что им снится. Вы в это верите?
Он падает на кровать и прячется от света под простыней.
– Ладно. Спокойной ночи.
– Знаете, Исидор, мне очень приятно заниматься этим расследованием с вами, но вы храпите. Именно это меня и разбудило, и поэтому я здесь.
– Да? Простите. Хотите взять отдельный номер?
– Нет. Лягте на бок. Тогда мягкое нёбо у вас в горле не будет вибрировать. Это просто вопрос дисциплины.
Она пытается принять более приветливый вид.
– Сожалею, ОК, постараюсь, – бормочет он.
Удивительно, какую естественную покорность проявляют даже самые харизматичные мужчины перед женщиной, которая знает, чего хочет, думает Лукреция.
– Почему вы меня слушаетесь? – интересуется она.
– Возможно… Свободная воля мужчины заключается в том, чтобы найти женщину, которая будет решать за него.
– Неплохо. Что‑то я проголодалась. Мы вчера не ужинали. Почему бы нам не заказать еды? Как думаете, Исидор?
Она достает записную книжку, просматривает свой список и оживленно добавляет:
– Третьим мотивом я ставлю голод. Я слушаю свое тело, которое требует пищи и говорит, что не заснет, пока его не покормят. Я уже не могу заниматься ничем другим. Поесть становится для меня просто необходимо. Итак… Первое: прекращение боли; второе: исчезновение страха; третье: утоление голода.
Исидор бормочет какие‑то непонятные слова и снова забирается под одеяло. Она вытаскивает его оттуда, чтобы заставить себя слушать.
– Голод… Это ведь первичный мотив человечества, да? Именно от голода изобрели охоту, земледелие, хранилища, холодильники…
Он слушает вполуха.
– Сон тоже не менее важен, – говорит он, приподнимаясь на локте и рукой заслоняя глаза от света. – Да, в третьем пункте мы могли бы объединить голод, сон, тепло в один большой мотив: нужды выживания.
Она делает исправления в записной книжке и хватает телефонную трубку, чтобы сделать заказ.
– Я возьму спагетти. А вы что будете?
– Ничего, спасибо. Я бы поспал, – говорит он, стараясь подавить зевоту и держать веки открытыми.
– Что будем делать завтра? – весело спрашивает Лукреция.
Он снова с трудом открывает глаза.
– Завтра? – повторяет он, словно это было труднопостигаемое понятие.
– Да, завтра, – говорит она, упирая на последнее слово.
– Завтра осмотрим тело Феншэ. Вы бы не могли выключить свет, прошу вас?
Покой темноты.
Он падает на кровать, переворачивается на бок и, прижав к груди одеяло, засыпает без храпа.
Как он любезен, думает Лукреция.
Ему опять снится, что он идет сквозь снегопад в своих новых скрипящих по снегу ботинках. Он входит в хижину. Внутри – Лукреция.

12

Жизнь Жана‑Луи Мартена резко изменилась одним воскресным вечером. После ужина и последующей партии в шахматы у Бертрана он спокойно прогуливался вместе со своей женой Изабеллой.
Была зима, и шел снег. Улица была пуста в этот поздний час. Они шли очень осторожно, чтобы не поскользнуться. Внезапно раздался шум мотора. Шины завизжали, машина не удержалась на обледенелой земле. Жена Мартена чудом увернулась. Он не успел.
Едва поняв, что происходит, он был сбит и подброшен в воздух. Далее темп замедлился.
Удивительно, сколько информации можно получить в одно мгновение. Ему казалось, что сверху он видит все, и особенно жену, которая смотрит на него раскрыв рот, в то время как пес даже морду не повернул.
Машина укатила, не останавливаясь.
Он все еще был между небом и землей и думал очень быстро. Сразу за удивлением последовала боль. Как до этого он перестал что‑либо чувствовать, словно все нервы заблокировались и сигнал не проходил, так теперь он остро ощутил удар, будто волна кислоты разлилась по всему его телу.
МНЕ БОЛЬНО.
Ужасная боль. Бесконечное жжение. Как тогда, когда он схватил оголенный электрический провод и получил разряд в двести двадцать вольт. Или когда машина, отъезжая, проехалась ему по пальцам ног. Все былые «внезапные и сильные боли» вновь вспомнились ему. Рука, сломанная в результате падения с лошади. Прищемленные дверью пальцы. Одноклассник, с силой выдирающий его волосы в драке на переменке. В каждый из этих моментов он думал об одном: пусть это прекратится. Немедленно прекратится.
Перед падением на землю его пронзила еще одна мысль:
«Мне страшно умирать!»

13

Каннский морг. Он находится на авеню де Грасс, 223. Это хорошо отделанное здание, снаружи больше напоминающее красивую усадьбу, нежели дом смерти. Сиреневые лавровые деревья украшают сад, окруженный кипарисами. Парижские журналисты заходят. Потолки внутри здания высокие, на стенах – белые и фиолетовые декоративные обои.
На первом этаже располагаются несколько похоронных бюро, сюда же приходят семьи, чтобы в последний раз почтить своего покойного родственника, загримированного, с кожей, снова наполненной кислородом, благодаря канифоли и формалину.
Чтобы попасть в подвал, где находится судебно‑медицинская лаборатория, Исидору Катценбергу и Лукреции Немро надо пересечь узкий коридор, за которым наблюдает консьерж‑антилец с длинными заплетенными волосами. Он поглощен чтением «Ромео и Джульетты».
– Добрый день, мы журналисты и хотели бы встретиться с судебно‑медицинским экспертом по делу Феншэ.
Консьерж не сразу удостаивает их взглядом. Драма, произошедшая когда‑то с веронскими любовниками, а также с их родителями, родственниками и друзьями, казалось, потрясла его, и поэтому у него такой грустный вид, когда он открывает окошко, защищающее его от непрошеных посетителей.
– Сожалею, есть четкая инструкция: кроме следователей, никого в лабораторию не пропускать.
Консьерж‑антилец снова погружается в свою книгу как раз на том моменте, когда Ромео объясняется в любви, а Джульетта говорит ему, с какими неприятностями он может столкнуться из‑за ее недалеких родителей.
Исидор Катценберг лениво вытаскивает купюру в пятьдесят евро и прижимает к окошку.
– Это вас не интересует? – рискует он.
Ромео и Джульетта слегка теряют свою привлекательность.
Окошечко открывается, и оттуда высовывается проворная рука, готовая схватить купюру. Исидор обращается к своей подруге:
– Лукреция, запишите четвертый мотив: деньги.
Она вынимает записную книжку и пишет.
– Тс‑с‑с‑с, нас могут услышать, – говорит консьерж.
Он хватает купюру, но Исидор ее не отпускает.
– Что вы сделаете с этими деньгами? – спрашивает он.
– Отпустите, вы ее разорвете!
Оба сжимают купюру и тянут в противоположных направлениях.
– Что вы сделаете с этими деньгами?
– Ну и вопрос! Вам‑то что с того?
Исидор не ослабляет руку.
– Ну хорошо… даже не знаю. Куплю книг. Дисков. Фильмов, – отвечает охранник.
– Как можно назвать эту четвертую потребность? – громко спрашивает Лукреция, которую забавляют ситуация и смущение консьержа.
– Скажем, потребность в комфорте. Первое: прекращение боли; второе: избавление от страха; третье: удовлетворение нужд выживания; четвертое: удовлетворение потребности в комфорте.
Консьерж сильнее тянет купюру и наконец получает ее. Дабы избавиться от этих шумных людей, он нажимает на кнопку – и большая стеклянная дверь с рычанием открывается.

14

Когда Жан‑Луи Мартен очнулся, он обрадовался, что выжил. Затем он возликовал, что не чувствует никакой боли.
Он понял, что лежит в больничной палате, и решил, что все же должен иметь какие‑нибудь повреждения. Не поднимая головы, он посмотрел на свое тело, одетое в пижаму, и убедился, что все четыре конечности на месте, нигде нет ни гипса, ни шины. Он испытал облегчение, что цел. Попробовал пошевелить рукой, но она не двинулась. Попробовал шевельнуть пальцем. Снова безрезультатно. Он хотел закричать, но не смог открыть рот. Ничего не работало.
Осознав свое состояние, Жан‑Луи Мартен пришел в ужас. Единственное, что он мог – видеть только одним глазом и слышать только одним ухом.

15

Запах селитры – в подвале. Все‑таки морг. Серые коридоры. Наконец они доходят до нужной двери. Стучат. Никто не отвечает. Они входят. Стоящий к ним спиной высокий мужчина помещает пробирку в центрифугу для физиологических исследований.
– Мы по делу Феншэ…
– Кто вас впустил? А, консьерж, должно быть. Ну теперь он у меня получит!
Каждый, кто обладает малейшей властью, злоупотребляет ею, чтобы показать свою значительность.
– Мы журналисты.
Мужчина оборачивается. Черные волнистые волосы, маленькие полукруглые очки, хорошая выправка. На кармане его халата вышито: «Профессор Жиордано». Он внимательно и недружелюбно рассматривает их.
– Я уже все сказал криминальной полиции. Обратитесь к ним.
Не дожидаясь ответа, он забирает свою пробирку и уходит в другую комнату.
– Надо найти его мотивацию, – шепчет Исидор. – Позвольте мне заняться этим.
Профессор Жиордано возвращается и холодно бросает:
– Вы еще здесь?
– Мы бы хотели написать статью лично о вас. Сделать портрет.
Его лицо слегка расслабляется.
– Статью обо мне? Я всего лишь муниципальный работник.
– Вы имеете дело с тем, что обычно скрывают от широкой общественности. Не просто смерти, а странные смерти. Мы не займем у вас много времени. Нам хотелось бы осмотреть комнату вскрытий и сфотографировать вас во время вашего тяжелого труда.
Профессор Жиордано соглашается. Он просит пять минут, чтобы сходить на другой этаж и взять ключ из куртки.
Журналисты рассматривают находящиеся вокруг них рабочие инструменты.
– Браво, Исидор. Как это у вас получилось?
– У каждого есть мотив. У него – слава. Вы не заметили диплом за его спиной и спортивные награды на маленькой этажерке? Раз он выставляет их напоказ, значит, он комплексует. Он всецело поглощен жаждой уважения. Статья о нем в прессе сразу означает признание.
– Неплохо.
– У любого человека есть своя «инструкция». Надо только найти главную кнопку. Для этого нужно представить его ребенком и задать себе вопрос: «Чего ему тогда не хватало?» Это могут быть поцелуи матери, игрушки или, как в случае Жиордано, восхищение окружающих. Этот человек хочет эпатировать.
– По‑вашему, восхищение окружающих – пятый мотив?
Исидор ближе рассматривает центрифугу.
– Можно расширить это понятие до признания группы.
– Социализация?
– Я бы даже включил эту потребность в еще более широкое понятие – чувство обязанности по отношению к другим. Под этим термином я объединяю обязанность перед родителями, перед учителями, соседями, перед своей страной и перед всеми людьми. Этот профессор Жиордано исполняет обязанности хорошего сына, хорошего ученика, хорошего горожанина, хорошего сотрудника и хочет, чтобы другие знали об этом.
Лукреция достает записную книжку и перечисляет:
– Итак, первое: прекращение боли; второе: исчезновение страха; третье: удовлетворение нужд выживания; четвертое: удовлетворение потребности в комфорте; пятое: обязанность.
Исидор замечает:
– Эта же «обязанность» заставляет людей идти на войну и выносить жертвы. Воспитание ягненка в стаде. Потом уже невозможно покинуть это стадо и надо вести себя так, чтобы нравиться другим овцам. Именно поэтому все рвутся к медалям, повышению зарплаты или к тому, чтобы о них написали в газете. Частично наши потребности в комфорте связаны с этим понятием обязанности. Телевизоры и машины покупают в основном не потому, что в них нуждаются, а чтобы показать соседям, что ты вписываешься в стадо. Люди стараются иметь самые лучшие телевизоры и лучшие машины, чтобы доказать, что они богаты и представляют собой достойную часть стада.
Возвращается профессор Жиордано с нагаченными волосами и в новом халате. Размахивая ключом, он просит их проследовать в соседнюю комнату с надписью «Автопсия».
Судебно‑медицинский эксперт вставляет ключ, и дверь открывается.
Первая информация носит обонятельный характер. Тошнотворный запах трупов смешан с запахом формалина и лаванды. Мелкие обонятельные частицы, из которых состоят испарения, проникают в ноздри журналистов и растворяются в слизистой. Реснички‑рецепторы задерживают там пахучие молекулы и заставляют их подняться до апекса, наивысшей части носа. Здесь четырнадцать миллионов клеток‑рецепторов, распределенных по двум квадратным сантиметрам, анализируют запах и преобразовывают его в сигналы, идущие к продолговатому мозгу, а затем к гиппокампу.
– Какая вонь! – жалуется Лукреция, зажимая себе нос; Исидор сразу же следует ее примеру.
Их проводника запах совершенно не раздражает, а столь обычная для непривыкших людей реакция его даже забавляет.
– Вообще следует надевать газовые маски. Но здесь все тела зашиты, и это необязательно. Помню, однажды мой коллега забыл надеть маску, перед тем как вскрыть живот одного типа, который покончил с собой, наглотавшись разной химии. Он смешал лекарства, моющие средства, стиральные порошки! Все это растворилось в желудке, и когда мой коллега сделал надрез, оттуда пошел настолько токсичный пар, что беднягу пришлось срочно госпитализировать.
Кроме судмедэксперта, никто не рассмеялся.
В комнате шесть столов из нержавеющей стали с деревянными весами, на которые кладут головы покойников, и желобками для вывода жидкостей из тел. На четырех столах лежат трупы в пластиковых чехлах; видны только ноги с этикетками на большом пальце.
– Автокатастрофа… – с фатализмом в голосе отмечает Жиордано. – Они думали, что успеют обогнать грузовик до поворота.
На стене справа большая раковина с дозаторами, рукоятки которых в мыле, рядом стерилизаторы для хирургических инструментов, шкаф для рабочих халатов; в углу мусоропровод для органических отбросов; в глубине комнаты дверь с надписью: «ЗАЛ РЕНТГЕНОВСКОГО ОБЛУЧЕНИЯ. ВХОД ВОСПРЕЩЕН». На стене слева холодильники, на которых написаны буквы алфавита.
– Итак, что вы хотите узнать?
– Для начала мы бы хотели сфотографировать вас с инструментами, – говорит Лукреция, которая запомнила, что профессора надо заставить почувствовать свою ценность.
Ученого не приходится долго упрашивать; он берет в руки пинцет и скальпель. Закончив, Лукреция достает записную книжку.
– Отчего, по‑вашему, умер Феншэ?
Профессор Жиордано идет к шкафчику и достает досье на имя Феншэ. Оно содержит фотографии, результаты экспертизы, видеокассету, записанную во время вскрытия, результаты химических анализов.
– …от любви.
– Вы не могли бы выразиться яснее? – просит Исидор Катценберг.
Профессор читает досье:
– «Зрачки расширены. Вены вздуты. Необычайный прилив крови к мозгу и половым органам».
– К половым органам? – удивляется Лукреция. – И это можно установить после смерти?
Жиордано вопрос как будто нравится.
– Вообще, эрекция возникает, когда кровь через артерии приливает к кавернозному телу полового члена. Вены, получившие кровь, сжимаются, чтобы поддерживать твердость. Но кровь не может долго застаиваться в кавернозном теле, иначе кровяные клетки будут испытывать нехватку кислорода. Поэтому даже во время долгой эрекции оно время от времени слегка расслабляется, чтобы выпустить немного крови. А у Феншэ мы обнаружили омертвевшие клетки, которые, похоже, слишком застоялись.
– А кроме омертвевших клеток анализ крови что‑нибудь показал? – спрашивает Исидор, словно желая сменить тему.
– Уровень эндорфинов слишком высок.
– И о чем это говорит?
– О том, что он испытал потрясающий оргазм. Хорошо известно, что у мужчин оргазм необязательно связан с семяизвержением. Может быть эякуляция без оргазма и наоборот. Единственным признаком оргазма, как у мужчин, так и у женщин, является присутствие эндорфинов.
– А что такое эндорфины? – с интересом спрашивает Лукреция, приподнимая свои длинные и волнистые рыжие волосы.
Профессор Жиордано поправляет свои полукруглые очки и чуть пристальнее рассматривает девушку.
– Это наш природный морфин. Организм выделяет его, чтобы мы могли получить удовольствие и перенести боль. Эндорфины выделяются, когда мы смеемся. Или когда мы влюблены. Никогда не замечали, что рядом с желанным человеком ревматизм не так сильно чувствуется? Количество эндорфинов увеличивается, когда мы занимаемся любовью. Во время пробежки наступает состояние сродни опьянению – это из‑за эндорфинов, производимых организмом, чтобы преодолеть мышечную боль. Частично именно они делают бег таким приятным.
– И поэтому столько людей обожают пробежки? – удивляется Исидор.
– На самом деле они обожают эндорфины, которые выделяют их тела, чтобы переносить боль от бега.
Заинтересованная, Лукреция делает заметки в записной книжке. Видя это, Жиордано продолжает:
– В Китае вот как используют самок оленя. Им делают открытый перелом ног. Животные при этом испытывают такую боль, что их тела начинают вырабатывать эндорфины, дабы облегчить мучения. Китайцы собирают кровь из шейной вены и сушат ее. А потом продают эту сушеную кровь, полную эндорфинов, в качестве возбуждающего средства.
Журналисты морщатся.
– Это ужасно! – заявляет Лукреция, перестав записывать.
Потрясение девушки не огорчает ученого.
– Организм обычно вырабатывает очень небольшое количество эндорфинов при каждом мгновении удовольствия, и они довольно быстро исчезают; но у Феншэ был такой выброс, что, когда я производил анализ крови, еще оставались следы. Это редчайший случай. Поистине, он, должно быть, ощутил чертовский «удар молнии».
Лукреция замечает, что Жиордано уставился на ее грудь, и спешит запахнуть свой вырез. Раздраженный Исидор меняет тему:
– Вы считаете, Феншэ принимал наркотики?
– Я думал об этом. Наркотики скапливаются в жировой ткани и могут оставаться там долгое время.
Судмедэксперт указывает на изображение внутреннего устройства человека, висящее над раковиной. На нем видны мускулы, кости, хрящи, тщательно воспроизведенные жировые зоны тела.
– Здесь можно обнаружить такие вещества, как мышьяк, железо, алюминий, даже спустя двенадцать лет после их поступления в организм, независимо от дозы.
– Хотите сказать, что жир состоит из наслоений, как площадка археологических раскопок? – изумляется Исидор.
– Точно. В нем скапливается все, что мы глотаем, одно над другим. Я искал следы наркотиков в жире Феншэ. Ни наркотиков, ни лекарств, никаких подозрительных химических веществ.
Лукреция ликует:
– Мы согласны, значит, смерть от любви возможна…
– Да, конечно. Некоторые умирают от горя. Возможностям духа нет предела. И, если хотите знать мое мнение, эта смерть была не столько физической, сколько психологической.
Исидор осматривает отмеченные буквами холодильники и останавливается перед ячейкой «Ф».
– Можно взглянуть на тело Феншэ?
Профессор Жиордано качает головой:
– Вам не повезло, я закончил вскрытие утром, а останки отправили его семье уже почти сорок пять минут назад. – Он вздыхает и продолжает: – Этому человеку действительно удалось уйти красиво. Сперва он становится чемпионом мира по шахматам, а затем умирает от любви в объятиях одной из прекраснейших женщин планеты. Бывают же счастливчики… Не говоря уже о карьере.
– Где он работал?
– В больнице Святой Маргариты на одном из Леринских островов. Под его руководством это учреждение превратилось в одну из крупнейших психиатрических лечебниц в Европе. Никому не рассказывайте, но я сам вылечился там от депрессии.
Исидор поднимает бровь.
– Я слишком много работал и сломался.
Судмедэксперт с возрастающим напряжением смотрит в большие изумрудные глаза журналистки.
– Да, в такое вот время мы живем. По последним сведениям ВОЗ половина населения цивилизованных стран нуждается в психологической помощи. Франция больше всех потребляет транквилизаторов и снотворного на человека. Чем умнее, тем уязвимее. Вы бы удивились, узнав, сколько политических лидеров на Западе посещают психиатрические клиники. У меня, например, остались чудесные воспоминания от пребывания в больнице Святой Маргариты. Природа, морское побережье. Это так расслабляет. Там много зелени, листвы, цветов.

16

– Господинмартенгосподинмартенвыменяслышите?
Через ушную раковину, а затем через слуховой канал эти звуки доходят до маслянистой и восковидной желтой массы – ушной серы, предназначенной для защиты и поддержки упругости барабанной перепонки. Звуковая волна, обогнув это препятствие, заставила вибрировать перепонку.
За перепонкой воздушная, или так называемая барабанная, полость, в которой находятся три косточки. Одна, прикрепленная к перепонке и передающая движение, называется «молоточек». Она ударяет по второй косточке, «наковальне», которая, в свою очередь, приводит в движение третью, из‑за своей формы названную «стремечком». Все вместе эти три косточки механическим путем усиливают слабоватый голос врача.
Потом звуковая волна передается во внутреннее ухо к ушной улитке, спиралевидному органу, состоящему из пятнадцати миллионов реснитчатых нервных клеток, – это и есть настоящий рецептор звука. Звуковая волна, теперь уже в виде электрического сигнала, поднимается по слуховому нерву до головного мозга. В нем расшифровывается каждый звук.
– Господин Мартен (Это я.) , господин Мартен (Он повторяет, потому что думает, что я его не слышу.) , вы меня слышите? (Он ждет моего ответа. Что делать? Я НИЧЕГО НЕ МОГУ!)
Жан‑Луи Мартен жалобно моргает.
– Вы проснулись? Добрый день. Я доктор Самюэль Феншэ. Я буду вами заниматься. У меня есть хорошая новость и плохая. Хорошая – вы выжили после несчастного случая. И, учитывая полученный удар, это настоящее чудо. Плохая – ваш мозговой ствол был поврежден чуть ниже продолговатого мозга. Таким образом, у вас то, что мы называем LIS. Это английский термин, который обозначает Locked‑In Syndrome, синдром внутренней блокировки. Ваш головной мозг работает, но остальная периферийная нервная система больше не реагирует.

17

– Насчет Феншэ, вы уверены, что это убийство? – спрашивает судмедэксперт.
Исидор кивает.
– А вы мне нравитесь. К тому же у меня долг перед Феншэ. Я вам кое‑что покажу.
Он бросает на них взгляд.
– Клянетесь, что никому не расскажете? И, конечно, никаких фотографий!
С видом сомелье, достающего бутылку высококлассного вина, судмедэксперт открывает дверь комнаты рентгеновского излучения. Внутри, рядом с медицинскими аппаратами, журналисты замечают стол и шкафчик. Жиордано приглашает их войти, открывает дверцу шкафчика и извлекает оттуда прозрачную банку с желтоватой жидкостью, в которой плавает розово‑серый шар.
– Члены семьи потребовали тело, но они не станут проверять его целостность. Знаете, во время вскрытия некоторые органы вынимают, исследуют, снова помещают в тело в пластиковых мешк