Конфликт потихоньку тлел, всё никак не решаясь разгореться по полной. Но 1 марта попали под обстрел и погибли наши милиционеры, которые ехали по ложному вызову. После этого все и покатилось, как снежный ком, как лавина, сметающая все на своем пути.  До этого уже были и перестрелки и провокации, но все как-то еще надеялись, что всё закончится, не начавшись. 1 марта мы эту надежду потеряли. А к середине месяца уже ввели чрезвычайное положение, т.к. на нашей территории появились террористические группы с той стороны, у которых была только одна задача – убить, посеять панику.

            … А весна 92-го выдалась очень ранней, дождливой и теплой.  Заморозков не было. Впрочем, и солнца особо тоже не было. Всё дожди, дожди, дожди.

            Каково это сидеть в окопе, когда идет дождь?  Когда от воды, льющейся с неба и хлюпающей под ногами никуда не спрятаться? А надо сидеть и смотреть. Туда, на ту сторону, где враги. И ждать. А война уже потихоньку набирала темп.  Она как-то незаметно, но настойчиво лезла в нашу жизнь, полную тревог и нехороших предчувствий.

Враги….Как люди становятся врагами? Почему в какой-то миг знакомый тебе человек становится для тебя не человеком даже, мишенью. А для него ты становишься такой же мишенью. И выбраться  из этого состояния тира невозможно. Ведь многие учились в Кишиневе, многие обрели там свои семьи, родили детей. Много было смешанных браков. Многие жили и работали на левой стороне Днестра, а на правой у них остались родители, братья и сестры. И наоборот. А вот теперь сидели наши мужики в этих окопах и не знали, какое знакомое лицо они увидят в прицеле.

              Прав был Шарапов, прав, когда говорил в фильме, что там на той войне был враг и был свой, и каждый хорошо знал, кто есть кто. Не знал только Шарапов, что и войны могут быть разными.

               …А в ту весну мы еще жили, внешне, как обычно. Дети ходили в школы, выпускники уже начинали готовиться к выпускным балам и шили себе платья, мы ходили на работу, справляли свадьбы, рожали детей. Но разговоры уже всегда сводились к одному. И мужиков наших стали призывать на учения из резерва. И полным ходом уже шло формирование гвардии. И мы все готовились стать ополченцами.  Частые митинги. Мы  ходили к 14-ой армии, просили помощи и защиты. А некоторые семьи военных самой 14-ой армии еще в марте стали заложниками  молдавской стороны. Их потом отбили казаки. 

              Уже по всей Республики шли похороны. То там, то здесь кого-то убили. То обстреляли сотрудников комбината, ехавших с работы, то кто-то погиб на передовой, то кого-то убили террористы.

               Говорят, человек ко всему привыкает. Разве можно привыкнуть к смерти?  

               Помню, на работе у коллеги муж ушел на учения. Это уже было ополчение. Т.е. он уже был на передовой. Сидел в окопе, значит. И вот как-то коллега вся в тревоге рассказала свой сон. Оказывается, ей приснилась огромная крыса, которая что-то искала в их доме. А крысы они к беде снятся. А от мужа уже третий день никаких вестей. Поначалу приходил переодеться, а теперь вот ни слуху, ни духу.  Сидела, плакала бедная. Как успокоить человека? И я стала с ней говорить. Расспрашивать подробности сна. Как потом оказалось, крысу-то во сне она прогнала. Я зацепилась за это, как за соломинку. И стала её горячо убеждать, что раз прогнала она крысу, то все хорошо закончится, и муж обязательно и объявится,  и вернется живой и здоровый. Я так хотела в это верить, я так хотела, чтобы в это верила она. Я так хотела этого, так горячо говорила, что почти её убедила. Слезы стали подсыхать.

             … А на следующий день она радостно сообщила, что муж пришел домой на побывку. На день. Завтра опять уезжает.

             В середине мая подвергся  интенсивному артиллерийско-миномётному обстрелу со стороны Молдовы город Дубоссары. А 25 мая президент Молдовы Снегур объявил войну России. Из-за нас, непокорных.

              …Но мы еще не знали, какое жаркое, во всех смыслах этого слова, нас ждет лето.