Ровно четыре года назад одним из моих дебютных постов в сообществе Live Memory был рассказ о танкисте, с которым я работал на заводе в одном конструкторском отделе (мой пост Фронтовая судьба).
Герой сегодняшнего поста – тоже танкист, и с первым его роднит не только общая воинская специальность, а также полученная на войне инвалидность, но и другие удивительные совпадения и взаимосвязи, соединяющие в невероятный клубок судьбы людей, поколений, страны.
Его историю рассказал мне мой друг, которому я в свое время тоже посвятил пост аналогичной тематики. (Произошло это уже давненько, и я вынашивал сегодняшнюю публикацию еще к прошлогоднему 9 мая, но тогда мне это делать расхотелось – мой город оккупировали вооруженные люди, возомнившие, что они лучше знают, как нужно родину любить. К счастью, длилось это сравнительно недолго, и сегодняшний юбилей Краматорск отмечает без них.)
Этого человека звали Виктор Иванович Долгов, и жил он в пригороде Краматорска, как раз наискосок от дома, где прошли детство и юность моего друга. Для него он был просто сосед дядя Витя. Мой друг теперь ужасно жалеет, что по легкомыслию, свойственному молодым, так мало запомнил из дяди Витиных рассказов. Были другие приоритеты, а главное – вся жизнь была впереди, и казалось, что многое можно отложить на потом. «Что имеем, не храним, потерявши – плачем».
Как и герой «Фронтовой судьбы» Нестеренко, Долгов не только тоже был краматорчанином, но и работал на том же Новокраматорском машиностроительном заводе. Правда, недолго – весной 1949 года он оттуда уволился. Представьте себе, в отделе кадров его личное дело хранится по сей день, и по моей просьбе из него сосканировали вклеенную туда карточку. (Удивление было взаимным: с их стороны – что какого-то чудака подобное интересует, а с моей – что такую экстравагантную просьбу выполнили, а не послали меня с полным на то основанием.)
Вот это и есть Виктор Долгов. Наград у него было мало, но у сверстников-фронтовиков он был в авторитете, и ни у кого из них не было повода усомниться в правдивости его воспоминаний. А они сейчас кажутся совершенной фантастикой.
Дело в том, что в отличие от Нестеренко, который за всю войну поучаствовал всего в четырех боях, дядя Витя Долгов умудрился ТРИЖДЫ побывать в штрафбате! И трижды «смыть позор собственной кровью». Но каждый раз повезло уцелеть.
Ранен он бывал гораздо большее число раз. В боях за Изюм, где погиб тещин отец (я писал о нем здесь), он даже запомнил место, где был подбит его танк – специально возил своего племянника туда, показывал. Моему другу рассказывал, как в другой раз бронебойный снаряд («болванка») вонзился в башню его «тридцатьчетверки» прямо напротив лица. Насквозь броню не пробил, но куски броневой стали от удара изнутри открошились, и один из этих осколков выбил кусок височной кости – кожу потом стянули, заросла, но под ней ничего не прощупывалось, было мягко. Это не посчитали потерей боеспособности – воюй дальше!
Осенью сорок второго отступали к Сталинграду, по ровной как стол степи. Налетели пикировщики-«юнкерсы». В рёве и грохоте боя командир танка Долгов открыл верхний люк и, глядя в небо, стал ногами пинать вправо-влево механика-водителя, давая таким образом знать, в какую сторону уворачиваться. Такое заячье петляние помогло, но ненадолго – очередная 50-килограммовая бомба угодила прямо в моторный отсек! Взрывной волной Долгова выкинуло из люка высоко вверх, откуда он рухнул на крону старой груши – она росла на околице хутора, мимо которого они как раз проезжали. Сухие осенние ветки беспощадно раскромсали тело и лицо, пощадив глаза, но зато уберегли от падения на твердую землю. А больше из экипажа не уцелел никто.
Но это все было в промежутках между пребыванием в штрафных батальонах, где наказание ему приходилось отбывать в роли простого пехотинца. Правда, ни один из трех раз долго он там не пробыл – искупительное ранение получал и несильное, и скоро. Первые две судимости были сняты с восстановлением и в должности, и в звании.
Первую из них он получил, вырываясь из «Харьковского котла». Продвигаясь вместе на двух танках, осознали, что горючего не хватит. Приняли решение – слить остатки в один танк, а второй бросить. Брошенную машину экипаж поджег и продолжил путь на броне оставшейся.
Выйдя из окружения и разыскав своих, доложили командованию все по-честному. Так, мол, и так. Дураки! Нет бы соврать, что немцы подбили!
А так приговорили к штрафбату оба экипажа. Один – за сознательную порчу вверенного имущества, другой – за непредотвращение оной.
Второй свой штрафбат Долгов заработал так. Будучи уже старшим лейтенантом, он получил приказ срочно доставить донесение в штаб корпуса. На переправе, размахивая этим донесением, сцепился с каким-то майором, который свое звание считал аргументом более весомым и не соглашался пропускать нарочного впереди себя. Короче, Долгов своим танком спихнул машину майора в реку. А сам с победным видом продолжил движение, сидя на башне.
Взбешенный майор выхватил свой ТТ и выстрелил вдогонку обидчику. Пуля пролетела буквально возле уха - Долгов почувствовал кожей щеки ее дуновение. Выхватил собственный пистолет, развернулся и выстрелил майору прямо в грудь.
Доставив донесение, чистосердечно и не без бравады доложил об этом происшествии своему начальству. Затем написал официальный рапорт. Который и подшили к очередному делу военного трибунала.
Про третий свой штрафбат дядя Витя рассказывал уклончиво (или мой друг не запомнил – давно это было, да и не настолько интересно, как теперь). Вполне допускаю, что это могла быть какая-нибудь реально постыдная история – сколько мы их наблюдаем на нынешней войне! А всего за годы Великой Отечественной военно-полевые трибуналы РККА вынесли почти миллион смертных приговоров военнослужащим, причем не только за воинские преступления, но и за заурядную уголовку или бытовуху – уж кем-кем, а ангелами мужики, мобилизованные из разных уголков Советской России, не были точно. Триста тысяч из этого миллиона привели в исполнение, остальные заменили штрафными ротами и батальонами.
Так или иначе, но на этом карьера танкиста Долгова завершилась – заканчивал он войну уже в частях речного десанта. Когда форсировали Вислу в районе Торуня, их десант бросили на штурм гитлеровских укреплений на высоком левом берегу, под которым была достаточно широкая отмель. Речные катера подошли к ней вплотную, и десант попрыгал на мелководье, где вода была как раз по грудь. Ни плыть, ни бежать – только медленно идти по топкому дну. Под шквальным огнем противника. Из шестисот человек десантного батальона дошли до берега только шестьдесят. Да и те вовсе не сплошь целы-невредимы – Долгов в том бою получил ранение, сделавшее его инвалидом.
На службе в речном десанте он успел получить опыт, недоступный танкистам, и эти впечатления тоже не грешат заурядностью. Например, дядя Витя очень уважительно отзывался о противнике, которого наша традиция практически обходит стороной. Речь о венграх. По своим боевым качествам мадьяры ничуть не уступали немцам, демонстрируя завидные мужество, бесстрашие и умелость. Так, дяде Вите запомнилось участие в штурме позиции, оказавшейся крепким орешком для наших войск. По сути дела, ее не могли взять, пока у защитников не кончились патроны. Каково же было изумление победителей, когда они обнаружили, что среди уцелевших мадьяр, дававших им столь мощный отпор, не оказалось ни одного офицера! То есть списать это на железную волю командира не получалось – венгры стояли насмерть безо всякого принуждения извне. ( Разумеется, советская пропаганда впоследствии старательно обходила место Венгрии во Второй Мировой войне – это не очень-то вписывалось в елейную картинку благостной гармонии «социалистического содружества», как и реалии венгерского восстания в 1956 году. Тогда звучавший по-мадьярски лозунг «Коммуняку на гилляку!» массово воплотился в жизнь, что и было столь же массово задокументировано на фото.)
То же самое дядя Витя сообщал и о власовцах, которых советская мифология выставляла трусливыми и подлыми карателями, способными только мирные деревни жечь. Русские с русскими также бились на равных. Просто одних оказалось больше. В одной роте с дядей Витей служил солдат, однажды узнавший в одном из пленных власовцев своего сына. Убил на месте.
Вся послевоенная жизнь дяди Вити прошла в Краматорске. Жениться женился, но детей не было – сказалось как раз то последнее ранение. Похоронив жену Галю, остался один как перст – единственной родней был племянник, то еще горе луковое, шебутной и непутевый. Кончилось тем, что племянника зарезали где-то в тогдашнем Жданове (теперь Мариуполь).
Когда дядя Витя умер, дом его оказался выморочным имуществом, отошел государству, и его отдали новым жильцам, чужим людям. Которые все дяди Витины вещи, все документы и реликвии просто вынесли на помойку и сожгли. Не нашлось никого, кого бы это на тот момент настолько интересовало, чтобы вмешаться.
Вполне заурядная фронтовая судьба.
[700x525]