© с сайта "ВКонтакте", "Патриоты России".

Люди, никогда не дышавшие советским воздухом, не поймут рассказ старожила о Советском Союзе, как бы тот ни старался. Обычно сходу последуют стандартные вопросы:
– А разве плохо, что сейчас магазины полны товаров, а тогда стояли пустыми?
– Разве плохо, что наши улицы в сто раз красивее и чище ваших, особенно в центре города?
– Разве плохо, что сегодня мы можем запросто поехать за границу и читать всё, что хотим, а вы не могли ни того, ни другого?



И самым правильным ответом на это будет сказать, что это всё неправда. Продуктов, при чём, качественных было такое изобилие, которого и сейчас не всегда найдёшь в самом шикарном супермаркете(судят, видимо, по перестроечному периоду), всё делалось строго по ГОСТу, а сегодня продукты далеко не лучшего качества, хотя ими и завалены все магазины. А ещё мы не знали, что такое инфляция и радовались тому, что у нас такого явления нет и не будет! Советские улицы были чистые, а газоны были засажены цветами. Сейчас улицы – конъюнктурная показуха и реклама, и вовсе они не чистые, разве что в центре. Мы и так читали всё, что хотели, и что ездить в Турцию – далеко не самое главное в жизни. И это правда.
И одновременно это будет неправильным ответом для тех, кто задал вопросы, потому что они его, старожила, не поймут.

Наши города принадлежали нам так же, как наши квартиры. В буквальном смысле! Наши дворы были прямым продолжением наших комнат, а улицы – продолжением наших дворов. Мы не знали “частных территорий”.
Мы росли и вместе с нами расширялись границы “нашего”. В важных госучреждениях в таких же ботинках и костюмах, как у наших родителей, ходили дядьки и тётки, такие же строгие , как учителя у нас в школе.

Мы вырастали, разбредались по стране.

Сердитые проводницы в поездах дальнего следования становились, едва состав трогался в путь, нашими соседками по коммунальной квартире. Ворчали и поили чаем. А иногда даже водкой. И всю ночь могли, раскрыв рот, слушать наш рассказ про нашу непутёвую жизнь. А через двое суток мы прибывали в другой город, и снова всё повторялось. Он был нашим. Таким же понятным и близким, как родной. Или почти таким же.

От Ленинграда и до Владивостока, от Мурманска и до Батуми – все было нашим домом, без всяких преувеличений, размером с 1/6 часть земного шара.

Конечно, не надо думать, что все 300 миллионов советских людей были ангелами! Как в любой большой семье, у нас были свои уроды и отщепенцы, негодяи и подонки. Но каждый из них был исключением из правила. Выламывался из общей картины. И категорически отторгался обществом на подсознательном уровне. Немедленно превращался в предмет всеобщего осуждения.
– Не может быть! Тьфу, мерзость какая! – ахали люди, узнавая из газет о суде над каким-нибудь подонком или прохиндеем.

Мы на самом деле были одной семьёй. Огромной, шумной, хлопотной. Но семьёй. Чуть ли не всей улицей пили вкусный холодный квас из одной кружки. Стреляли друг другу сигареты или три рубля до получки.

И если дороги, улицы или дома в наших городах были не такими блестящими, как сегодня, только потому что, как в любой большой семье, у государства, как у беспокойной, многодетной мамаши, не хватало времени сразу и на всё: и на стирку, и на уборку.

Как в любой большой семье, с нами приключались всякие несправедливости. Но сразу же находился кто-то, к кому можно было обратиться и сказать обиженно:
– Это же нечестно!
И справедливость восстанавливалась.

Весь мир вокруг нас был нам открыт настежь.
Мы не знали, что такое охранник в продуктовом магазине, “элитная парикмахерская” или клуб для избранных на месте детского кинотеатра. И до сих пор не понимаем, почему эти избранные – в уголовных наколках и с золотыми цепями.

Кинотеатры и Дворцы Пионеров, филармонии и театры, стадионы и выставки, институты и заводы – всё это были “другие комнаты” в нашем общем доме. Мы не нуждались в разрешениях и благодеяниях. Мы ходили туда, когда у нас было желание – как в гости к добрым знакомым.

И всё вместе называлось это словом “свобода”! Настоящая! Такая, которую можно было потрогать руками. Такая, какой не было никогда и нигде в мире.

И мы даже подумать не могли, что однажды всего этого может не стать. Что это станет недоступным.

Как могут стать недоступными воздух или вода? Никак! Но стали.

Нет, мы не улыбались друг другу без причины. И не говорили радостно: “Привет, как дела?” Мы запросто могли буркнуть сердито: “Чего надо”? И через пять минут, всё с той же сердитой физиономией помочь незнакомому человеку последним рублём и последним куском хлеба.

И свои победы, и свои ракеты мы творили точно так же – то с бурчанием, то с улыбкой, но всегда вместе. Как одна семья. Делаясь последним: куском, рублём, жизнью, если это было необходимо. Ведь ради всех, а не ради себя!

И потому “Советский народ” – это не фигура речи! Не пропагандистский штамп. Это демографический, социальный, культурный феномен, на самом деле существовавший ещё совсем недавно. Поэтому о нём так трудно забыть.

Был ли раем Советский Союз? Нет, не был. Не бывает рая. Ни на земле, ни на небе. Мы просто были очень хорошей страной. Лучшей из всех, что когда-либо существовали.

Разумеется, такой тайской свободы, как сейчас, в том нашем обществе не было и близко.

Зато было другое – чувство товарищества, братства, локтя, чести и доблести: военной, спортивной, творческой… Было чувство осознания себя малой частью огромного монолита, способного одолеть любые препятствия, кроме подлости и лжи.

И ещё было чувство своего дома. Понимание этого ко многим из нас пришло слишком поздно. И очень хотелось бы, чтобы к нынешней молодёжи как можно раньше пришло понимание, что вы – в гостях. От этого зависит, будут ли иметь дом ваши дети.

Когда вы идёте по улицам Парижа, Лондона или Нью-Йорка, вы, безусловно, восторгаетесь красотой зданий, аккуратностью улиц, витринами магазинов, автомобилями, садами и парками, красиво одетыми людьми. Но при этом ни на секунду не забываете, что это – чужой город. И не имеет значения, говорите вы по-английски или по-французски. Город будет для вас чужим. Даже если вы переедете туда навсегда.
Потому что этот город живёт по своим законам, соблюдает другие, не ваши традиции. Потому что в его земле нет ваших корней.
Это не хорошо и не плохо. Это данность. Жизнь.
Когда советский человек идёт по улицам современного российского города он испытывает те же чувства. Это чужой город. Он живёт по другим законам. Он не принадлежит ему, как бы хорошо он ни говорил по-русски.

Своей собственной свободой мы заплатили за нынешние элитные магазины и бордели, за изобилие сегодняшних дней. Заплатили против нашей воли. Да так, что лишились не только свободы, но даже возможности рассказать о ней. Она была такой полной и истинной, что те, кто не знал её, не могут в неё поверить.

Интересно, что мы, опутанные долгами, обложенные античеловеческими законами, произволом и непредсказуемостью, потеряли свою свободу точно так же, как потеряли её те, кто отнял её у нас.

Сегодня эти новые хозяева жизни за семью засовами трясутся от страха лишиться всего, что успели накопить. Потерять благосклонность сюзерена. Попасть под санкции. Под развод с любимой супругой. Нечаянно засветиться в прессе. Они боятся собственной тени. Они были рабами и остались ими.
В отличие от нас, которые не были рабами, но стали…

В далёкой юности я провожал вечером девушку до метро на жгучем январском ленинградском морозе; мы не выдержали и юркнули в первую попавшуюся парадную, поближе к тёплой батарее.

Там привычно пахло кошками, жареной картошкой и свежей масляной краской.
Мы не успели, весело смеясь, прислонить к радиатору замёрзшие ладони, как дверь рядом отворилась. Из-за неё выглянула старушка в очках, строго оглядела нас и тотчас исчезла. Нам захотелось поскорее уйти, чтобы не нарываться на ее ворчание, но дверь опять раскрылась, та же старушка появилась на пороге с двумя чашками горячего чая и скрипучим голосом пробурчала:
– Грейтесь уж! Минус 20 сейчас. Застынете! Как попьёте – чашки тут оставьте, на подоконнике. Потом заберу.

Таким был этот дивный Советский Союз…

P.S. Немного добавила от себя - что касается якобы отсутствия продуктов, и улиц с множеством маленьких магазинчиков и кафе - доступных даже любому школьнику, которые были совсем другими, какими-то уютными что ли, своими, знакомыми... Я тоже вся целиком оттуда, из советского Ленинграда, из той, свободной жизни...