Для кого связывание - элемент страстной игры....
Моя чудесная. О! Волосы твои сияют, словно облако светлячков. Да и вся ты светишься, будто внутрь янтаря поместили маленькую звезду. Медленно выливается из углов мгла, но не может добраться до тебя, беспомощной, своими мягкими тяжелыми лапами.

Если бы над нами не было старого пыльного чердака и крыши, темной от сотен дождей и тысячи ветров, а я бы мог взмыть высоко, в черную синеву, ты, О, наверно, превратилась бы в светлую единственную точку на темном морщинистом лике Земли, погруженной в сон. И я бы видел этот мерцающий огонек за световые столетия. Твои глаза сейчас закрыты в сладкой и острой неге, но я помню их отчетливо: они цвета балтийских сосен с искорками золотого песка. Мне иногда кажется, что я вижу не тебя, распростертую внизу, не твое неземное тело, которое пытаются удержать эти путы, а прибрежные дюны, над которыми несется морской ветер, играющий в соснах, в вихре твоих сияющих волос - нет ему преград... Этот ветер дует прямо внутрь меня, превращается в ураган, и вот уже порван и отброшен мой парус, пытавшийся в своей самонадеянной наивности противостоять стихии, и меня бросает в какой-то невероятный водоворот, Мальмстрим, полный огней и цветов, удивительных звуков и мягких прикосновений. ...Да нет, все проще... Мне напрасно казалось, что это - река. Но это - не поток, стремящийся откуда-то с невидимых ледяных гор, в который уже в цветущей долине пустили десятки крошечных плотов с зажженными свечами и венками тропических цветов, это - всего лишь улица, на которую, кружась, устремляются из ночного ниоткуда армады мягких зезд-снежинок, и бесконечен их полет, никогда не достигающий темной хищной поверхности. Я еду по этой улице к тебе, в твой ветреный вечер, в круг света тихой и развратной лампы, на неслышный ковер, на котором лежишь ты, невыразимо прекрасно сложив за спиной свои спутанные лианами руки. Как выгнуто твое тело в наслаждении острой нежностью несвободы! Да что это я, в самом деле?! Опять все не так! Сейчас мы за городом. Лето. Поздняя ночь. Теплая. Даже душная. Почти беззвучная. И терпкая. До утра миллионы шагов маятника. Мне все равно сейчас, где мы: в каком времени и пространстве. Ночь всегда магична, а эта -особенно. Ее можно налить в бокал, как ведьмино вино. Такое вино черпают из древних сосудов, найденных во тьме пирамид рядом с покоящимися фараонами. Призраки, охранявшие их, с глухим ропотом отступили прямо в стены и стали желто-синими и пурпурными фресками. Тот же, кто заглянул в таинственные глубины амфор, увидел там темную воду и услышал шорох парусов, поступь воинов, звон оружия сливающийся со звоном цепей, шепот легких босых ног полуобнаженных рабынь и странную тысячелетнюю музыку, казалось, умолкнувшую навсегда. И теперь, в этой северной летней ночи, оживает с каждым глотком запретного, тайного напитка, страстная и странная ночь древней любви фараонов и рабынь, приведенных из дальних оазисов, с берегов великого моря и из самого сердца пустыни... Пять тысяч лет назад мы с тобой приехали сюда, в царство мечущихся зеленых крон, давно не кошенной буйной травы, заросших мягкими травами тропинок, где в центре лета возвышается мой старый загородный дом, прогретый солнцем. Едва ступив на наш остров, ты сняла со своих сотворенных Вечностью ног легкие босоножки (ты знаешь, как я люблю тебя необутой) и вмиг стала рабыней времен всех Царств Египта, эпохи атлантов, правления царя Миноса, времени Афин, Вавилона, возвышения и падения Рима, Ноя и Ганнибала, первых племен, что похищали чужих женщин для того, чтобы род их продолжился... Боже, от этой Перворабыни тебя отделяло лишь несколько кусочков тщательно выделанной кожи, какая малость! Едва твои горячие подошвы коснулись этой травы, ты стала Перворабыней. Наверно, твои легкие ноги, избавленные от клетки босоножек, сразу же почувствовали каждое движение тайной жизни, текущей в джунглях травы, между сухими веточками и упавшими листьями, щекочущими и покалывающими кожу еще чужих ей подошв. Там одновременно и прохладно, и тепло, и даже горячо в тысяче разных крошечных уголков. Там снуют трудяги-муравьи, там стремятся вверх, к солнцу, растения, там, ниже, под слоем мелкого, очень чистого лесного мусора, шевелятся корни, жадно питающиеся от самой Земли. Ты, босая, настолько легка, что не повредила никому из этих существ... Напротив, Сила Земли устремилась теперь и в тебя, через твои маленькие янтарные пальчики, через горячие еще от мертвой кожи босоножек пятки. Ты тут же сдружилась с Землей, ты стала ее еще робким, стеснительным, но другом, и она щедро награждала тебя тысячами удивительных ощущений на каждом твоем пока осторожном шагу. Чуть позже ты так привыкнешь к ее подаркам, что перестанешь замечать их. Как будто ты всю жизнь ходишь босиком. Твои ноги окончательно станут ногами Перворабыни, они станут увереннее и еще более легкими, чем сейчас, они будут смелы и развратны, они будут вызывающи и девственны одновременно, они будут и быстры, и тверды. Да, ты привыкнешь к подаркам Земли - этим ежесекундным тысячам смен прохлады и тепла, влаги и суши, уколов и ласк мягкой травы, ощущений острых камешков и гладких теплых досок... Ты не будешь замечать их бесчисленных нюансов - все сольется в единый поток Первоздания, устремляющийся вверх по твоему телу от освобожденных и запыленных больших пальцев ног и испачканных свежим травяным соком и смолой подошв к твоему сияющему лицу и пылающим глазам. Твое дыхание станет жарким и будет благоухать травой и лесом. И тогда я поцелую тебя, прежде, чем сделать тебя Только Моей Рабыней. ... Там, в доме, наверху, тебя ждет свернувшаяся лианой веревка. Она любит тебя, потому что я научил ее, как делать это - любить О. Скоро, очень скоро она покинет свое привычное место и переплетется с твоими руками: где лиана, где гибкие твои руки в этом узоре? Она ждет этого момента уже целую неделю, уже пять тысяч лет. Когда я связываю твои дивные запястья, когда дыхание твое сбивается, когда спина твоя в своем изгибе напоминает фантастический музыкальный инструмент, когда грудь твоя поднимается навстречу кольцам мохнатой лианы, когда резко и сильно вяжутся узлы, а пальцы твои вцепляются, словно в спасительный, растущий из скалы росток, в конец веревки - достигает вершины наша Любовь. Видишь ли ты меня сейчас? Глаза твои хмельны. Или тебе надо от меня лишь одно: чтобы я опустился к твоим ногам и покрепче стянул лианами твои стройные щиколотки и колени? Я тоже ценю этот момент. Ты сидишь на полу и руки твои крепко сплелись друг с другом и с лианами за спиной. Я оказываюсь совсем близко к твоим детским босым ступням, напитанным солнцем и воздухом, влагой травы и теплом легкой пыли. Как трогательно они испачканы слегка, тут и там! И сколько силы Земли они получили - ты уже лишь наполовину городская девушка, зимний бледный цветок, кажущийся таким слабым в холодном каменном мире... Меня не обманут ни твои дорогие одежды, ни твои элегантные туфли, ни даже твои драгоценные украшения. Там, на бетонных этажах, даже когда ты легко ступаешь босиком по льду паркета и мертвому газону ковра, ты - всего лишь чудесный гибкий росток, медленно цветущий без солнца, без стремительного и легкого ветра, без теплого дождя, без звезд и луны. И разорвана связь с тысячелетиями. Сейчас ты другая. Ты полна Силы. Тебя просто необходимо связать покрепче - ибо ты можешь унестись от меня куда угодно, когда я этого совсем не буду ожидать. Тебя подхватит невидимый водоворот, и ты в мгновение окажешься на невольничьем рынке Средиземноморья - на шее твоей будет бронзовый ошейник, на тонких загорелых ногах - цепи, и тебя бесцеремонно будет разглядывать бородатый, пахнущий чесноком покупатель. А ведь я сам хотел продавать и покупать тебя, совершая мошеннические сделки с самим собой, вечно! Калигула прикажет заковать тебя в очень тяжелые цепи, полностью обнаженную, вместе с несколькими другими девушками после ночной оргии, где тебя будут хлестать бичами неизвестные и уродливые люди. И прикуют тебя во дворе его страшного дворца к огромным замшелым камням. Тогда мне придется идти войной на Рим. Но мы проиграем эту битву, и нас всех убьют, потому что история не терпит сослагательного наклонения... Пираты с Ямайки захватят тебя в рабство в Центральной Америке, овладеют тобой, выжгут на твоем смуглом плече клеймо, свяжут тебя, наложат на шею деревянную рогатину и погонят, ударяя бичом, к побережью, на свой черный корабль. А наш многопушечный фрегат, скорее всего, продет мимо, не заметив пиратов в тумане. И ты уплывешь куда-то в неизвестность в трюме, скованная с другими рабынями... Нет, этого нельзя допустить! И я связываю тебя сам, чтобы не упустить, связываю крепко, как ты любишь, я привязываю тебя, я сам надеваю на тебя цепи. Боже, как прекрасны твои обнаженные ноги, как притягательны плечи, как похожи на прекрасные южные растения руки, как вздымается твоя нежная грудь - и как ты хороша в тугих веревках! Я не уверен в этот момент, не выполнена ли моя миссия полностью. Может быть, я должен был просто связать тебя - и все? Ты лежишь на полу, выгнувшись, словно в застывшем прыжке, наслаждаясь тугой лаской веревок, стонешь, погрузившись в себя, в свои удивительные ощущения. Ты двигаешься в своих веревках, и я слышу шорох твоего спутанного тела откуда-то издалека. Словно ты отгородилась от всего мира, свернулась в клубочек, и... все же ускользнула! Не изменяешь ли ты мне сейчас с каким-нибудь римским работорговцем за две тысячи лет от этого места? И тогда я напоминаю о себе... Я перевоплощаюсь в этого римлянина. ...Когда я взрываюсь изнутри, все уже кончено. Мохнатые лианы сами ослабляют свою хватку и ты медленно и лениво освобождаешься из их объятий. Ты утомлена, но глаза твои горят, словно угли. Нет, словно глаза пантеры. Нет... Черт, какого они цвета сейчас? Все смешалось в безумной ночи. Я, похоже, все-таки удержал тебя сегодня, хотя это было непросто. Действительно, не слишком ли я рискую, когда привожу тебя сюда, на солнце, под зеленые кроны, и разрешаю целый день ходить босой? Когда-нибудь природа откроет перед тобой какую-нибудь важную тайну, беззвучно, тайным кодом передаст ее тебе через подошвы твоих, столь обожаемых мною, ног, и тогда ни эти цепи, которые ждут еще своего часа в углу, ни деревянные толстые колодки, ни, тем более, эта мохнатая веревка, не смогут удержать тебя. (Ты же всегда искала необычных и сильных ощущений! Ты всегда знала сокровенную сладость соединения нежности и ярости, ласки и насилия.) И тогда мне придется столетиями плавать по пиратским морям, штурмовать Рим и обшаривать невольничьи рынки в поисках моей прекрасной О, что отдыхает сейчас рядом со мной, и тело ее похоже на песчаную полоску далекого теплого берега...
Автор неизвестен...
Хотя так похоже на меня ...в желаниях...
[показать]