Это цитата сообщения МаришаРо Оригинальное сообщение

...на тему... темы...




Я русский, русский до мозга костей.

И не потому, что мой прадед - Петр Удалов был сыном мельника из Ярославля, и не потому, что моя бабушка родилась в деревне, неподалеку от Старой Руссы. А кроме крестьян были и дворяне, и купечество, и священники, и городская техническая интеллигенция.

А потому, что с самого раннего детства я помню вечерние посиделки за чаем, помню стихи Есенина, Клюева и Блока, которые с вдохновением читал нам дед, помню страшные рассказы бабушки про революцию и скупые упоминания отца об ужасах блокады.

Я русский, но не испытываю от этого ни восторга, ни вдохновения. Кто знает, может быть, если бы я сидел в Государственной Думе на месте господина Железняка или госпожи Яровой, мое патриотическое нутро так же пузырилось бы казенной гордостью за страну.

Хотя, едва ли. Сиживал я на теплых депутатских креслах, но в отличие от Яровой, с детства мечтавшей стать прокурором, или Железняка, обучавшегося любви к родине в компании Руперта Мердока, променял его на шконку в Лефортовской тюрьме.

Впрочем, бог с ними, с казенными патриотами. Не нами придумано - пена всегда сверху.

Когда-то я был полон гордости за отечество: Толстой и Достоевский, Суворов, Гагарин и Королев, многие ли народы могут похвастаться таким иконостасом?

И когда в самом начале 90-х мне настоятельно порекомендовали покаяние за свою страну и свой народ, все мое русское нутро восстало против этого. За что каяться: за прадеда, организовавшего первые колхозы на нищей Псковщине, за деда, выросшего в голодном Петербурге и ставшего блестящим инженером-путейцем, за натруженные руки бабушки, за отца-геолога, за мать, надрывавшую себя непосильным трудом? Мать выдержала все, кроме подлого кровавого навета на внука, умерла совсем недавно - в день, когда Даниле должны были вынести приговор по сфальсифицированному уголовному делу. Кто, интересно, будет каяться за это преступление?

Этим летом на Ярославском шоссе часто видел стенды. На них портрет Николая Второго и надпись: «Покаемся!». Сначала горько усмехался: а где подписи, например, «семья Юровских»?

Зато я вспомнил другого Николая - старшего брата моего деда. В благополучной семье питерской интеллигенции было десять детей. Отец работал на Путиловском, мать - рожала, растила, говорила по-французски и играла «на фортепьянах». Потом революция, которой прадед поначалу сочувствовал, потом голод. Он уехал искать продукты и не вернулся. Прабабка не смогла прокормить ни себя, ни детей - тоже умерла. Дети попали в детские дома. Вернулся с Гражданской старший их сын - Николай. Всех выживших братьев и сестер нашел, забрал. И пока всех не вырастил, не выучил и не женил - собственную семью не создавал. Может, и этот мой двоюродный дед должен был каяться? Или я за него?

Нет, каяться за предков у меня нет оснований: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя».

Хотя, если разобраться, нынешнее пустое, покорное и трусливое большинство России не с Марса сюда переселилось, и не киргизские гастарбайтеры заполняют многочисленные офисы никому не нужных учреждений. Весь этот чиновный люд - плоть от плоти, кровь от крови нашего народа. А ражие сероглазые молодцы-омоновцы, усердно охаживающие палками стариков и женщин? Уж, не мутанты ли они? Что-то многовато мутантов, и с каждым годом все больше и больше.

Может быть, вся беда в том, что родня деда вымерла от тифа в голодном Петербурге? Может быть, оттого мы так слабы, что старший брат бабушки сгинул в лагерях за не вовремя прочитанные стихи Есенина, средний сгорел в танке, а младший был повешен немцами за связь с партизанами? И остались мы: слабые и робкие, с головами, вжатыми в плечи? Ну, а кроме нас - пипла, который все схавает - разве остались только хорошо откормленные дети и внуки интендантов и вертухаев? В которых генетически заложен основной закон социальной эволюции России - выживает подлейший. Впрочем, все давно перемешалось, «и последние станут первыми».

В память врезалась сценка из середины 90-х: многотысячная толпа вкладчиков, пытающихся вернуть свои кровные в закрытом офисе обанкротившейся финансовой пирамиды. Охранник с резиновой палкой у входа. Толпа гудит, напирает: «Ну-ка!», - палка взмывает вверх и десятки людей с испуганными лицами шарахаются прочь.

Тут подъезжает шестисотый «мерс», из которого выходит пара приблатненных мужчин в дорогих костюмах. Уверенно раздвигая толпу, они проходят к дверям: «Вы к кому?», - в голосе охранника чувствуется неуверенность. «К кому надо», - спокойно отвечает старший и, небрежно отодвинув охранника, проходит внутрь.

Народ снова напирает: «Пропусти»! «Ну-ка!», - палка взмывает вверх и толпа покорно останавливается.

И еще, уже из 2000-х: поселок в Тверской области. Когда-то здесь была центральная усадьба крупного колхоза, работал деревообрабатывающий завод, сейчас нищета и запустение. Мужики у магазина собирают на водку. В магазине - ни мяса, ни рыбы, только древние иссиня-желтые окорочка.

«Мужики, где можно мяса свежего купить?» - пожимают плечами, разводят руками, - «Только в городе».

«Что же, у вас скотину никто не держит»?

«С кормами плохо, да и хлопотно».

«А фермеры»?

Мужики смеются: «Был тут один, да на него менты наехали, все отобрали».

«А что же народ?»

«Какой народ? Нет никакого народа».

Но ведь был же: и в конце 80-х, и в 1993, и в 2011 был.

Помню светлые лица молодых парней и девчонок, очкастых интеллигентов, подтянутых офицеров-отставников, самоуверенных хипстеров. Не всех же расстреляли, не все спились, не всех посадили.

Разбрелись по хрущевкам, сидят в социальных сетях, ругаются: кто на Путина, кто на мировую закулису, кто на весь белый свет.

И только маленькие кучки отчаянных смельчаков, собирающихся в судах ради поддержки узников Болотной и моего мужественного сына, напоминают, что «курилка» еще жив. И мне совершенно все равно, какой национальности и вероисповедания эти люди. Это и есть соль моего народа.

Я русский до мозга костей, но не испытываю от этого ни восторга, ни вдохновения.

Осталась только надежда, она умирает последней.





2084 год; представим, что Россия еще существует, и у нее еще есть телевидение. Ток-шоу о загадках истории, энергичный, даже вертлявый ведущий, имени которого мы пока не знаем, потому что он еще не родился, и, скорее всего, его родители тоже еще даже не родились. Но ток-шоу не маргинальное, не трэш какой-нибудь, все серьезно, никаких выдумок — продюсеры этого шоу разыскали древнюю старушку, которая помнит, как все было на самом деле. Ее под руки вводят в студию, ведущий участливо наклоняется к ней и просит рассказать, как все было на самом деле.

Женщина оглядывает замершую публику, вздыхает и слабым, еле слышным голосом начинает рассказывать, как в далекие времена, в начале десятых годов XXI века, Федеральная служба безопасности облучала ее смертоносными лучами через розетку, и только головной убор из фольги спас ее от мучительной гибели. Старушка роется в сумочке, достает кусочек фольги — вот, посмотрите, — и ведущий бережно берет в руки это вещественное доказательство, камера схватывает фольгу крупным планом. Студия аплодирует. Пройдет еще сколько-то лет, и какой-нибудь историк (он пока тоже еще не родился) напишет, ссылаясь на эту старушку, увлекательную книгу о том, как в начале века облучали через розетку. Шапочка из фольги станет историческим фактом, оспаривать ее смогут только ревизионисты, и все будут показывать на них пальцем и говорить — вот же бессовестные люди, не верят старушке.

Но шапочка из фольги — все-таки слишком гротескный пример. Представим, что в телевизионной студии 2084 года собрались старики, которых мы неплохо знаем уже сейчас, пока они еще молоды. Представим, что в конце века о нашем времени расскажут заслуженные девяностопятилетние Антон Коробков-Землянский и Кристина Потупчик.

— Я знала Виктора Шендеровича, — скажет старенькая Кристина. — Это был очень талантливый и очень порядочный человек. Бывало, соберемся мы — я, он, Валера Гергиев, Леша Навальный, и Виктор Анатольевич скажет мне: ах Кристиночка.

В студии аплодисменты.

— Я тоже помню Навального, — скажет старенький Коробков-Землянский. — Однажды он позвонил мне и сказал — Одни мы с тобой в России честные люди, Антон.

Снова аплодисменты. Ведущий дождется, пока студия успокоится, и скажет, с нежностью глядя на стариков:

— Пожалуйста, дайте какой-нибудь мудрый совет нашему поколению?

И Кристина Потупчик ответит:

— Главное — жить по совести.

И Антон Коробков-Землянский скажет:

— Важнее всего всегда оставаться человеком.

Передача закончится, камеру выключат, а люди в студии все еще будут аплодировать им стоя — этим двум мощным старикам, пережившим этот бурный и страшный двадцать первый век.

«В России надо жить долго», — эту присказку мы любим и часто повторяем, имея в виду, что если удастся дожить до какой-нибудь другой, более дружелюбной к человеку исторической эпохи, мы еще можем застать торжество справедливости, наказание негодяев и тому подобные приятные вещи. Увы — у этой присказки есть и неприятная сторона. Жить долго — это еще и шанс для тех, кого мы воспринимаем находящимися по противоположную от нас сторону справедливости. «Нужно жить долго», — даже если они об этом не думают, очень велика вероятность, что это они нас переживут и придут поплясать на наших могилах.

Как пережил всех в свое время прекрасный ветеран Чеки, зять легендарного Бокия Лев Эмануилович Разгон — в моем детстве он стоял в пантеоне моральных авторитетов где-то рядом с академиком Лихачевым. Чекист, сотрудник ГПУ! Или надзиратель «Крестов» Данциг Балдаев — человек менее знаменитый, но тоже автор антигулаговских книг, у меня есть его «Drawings from the Gulag», выдержавшая много переизданий; эта книга, пожалуй, будет даже пожестче, чем сделанные в том же жанре иллюстрированные мемуары Ефросинии Керсновской. У Балдаева и пытки нарисованы натуралистичнее, и антибольшевистский пафос пояростнее, и кому какое дело, что между Балдаевым и Керсновской принципиальная разница: Керсновскую пытали, а Балдаев пытал сам. Время стирает такие незначительные детали, с годами они становятся неинтересны.

И, как бы неприятно это ни выглядело, это и есть то самое «в России надо жить долго». Член бюро ленинградского обкома КПСС доживет до того, что станет совестью нации, девушка из «Елисеевского» расскажет городскую легенду, и легенда станет историческим фактом, и никуда от этого не деться — всегда выигрывают те, кто живет долго.

Ну и дай им Бог здоровья.