«Лучезарные» были первыми представителями разума на этой планете. Их жизнь была связана с водной стихией и вся насквозь наполнена, пронизана, пропитана светом. Наверное где-то на дне океанов под слоем ила и песка еще могут храниться их яркие веселые фрески.
Их характер был сродни характеру дельфинов. Попытайтесь понять дельфина – и тогда поймете тех, кто были первыми. И восхититесь гениальному видению Александра Беляева, который сумел из осколков давно разрушенной древности собрать их удивительный образ в повести «Человек-амфибия».
Радость... Это вовсе не та эйфория от достижения цели, знакомая нам... Радость того забытого мира скорее напоминает ровное течение глубокой полноводной реки, способ существования и взгляд на окружающий мир. Да, они действительно умели творить мыслью... Это было совершенно непохоже на то, чему учат сейчас. То было скорее намерение, желание чего-то, которое они с легкостью отпускали в этот мир.Да, они действительно умели творить мыслью... Это было совершенно непохоже на то, чему учат сейчас. То было скорее намерение, желание чего-то, которое они с легкостью отпускали в этот мир. «Легкое дыхание» - это бунинское выражение я постоянно использую в таких случаях.
Потом роль зодчего принимали на себя ветры и волны стихий, столетиями и тысячелетиями шлифуя скалы, чтобы придать им в итоге причудливые очертания.
Разумеется, это была всего лишь игра.
Люди современного вида, уже тогда суетливые и постоянно чем-то озабоченные, еще застали «Лучезарных» в Древнем Египте, вручив им скипетр первых царей божественной династии. Их самих никто не видел, потому что палящее солнце и полуденный зной были губительны для ихтиандров. А для их редких «выходов к народу» были сделаны четырехметровые носилки с надстроенным высоким верхом, полностью закрытым полупрозрачной тканью, через которую смутно проглядывался огромный силуэт неведомого существа. И хотя помимо «великана» там размещался еще и большой сосуд с водой, эти носилки на удивление легко носили четверо юных привратников.
Один из них поздним вечером, когда морской бриз принес долгожданную свежесть и прохладу, убежал от своих спутников, чтобы нарушить строжайший запрет и подслушать «разговор богов». Пытаясь заглушить биение сердца, отдававшееся эхом в окружающих скалах, этот сирота, знавший о себе лишь то, что его мать – пустыня, а отец - "всадник песчаных бурь", был как будто вдавлен в скалу потоком восхищения, переполнившим его слезами. Да, он услышал их неторопливую тихую беседу, вплетающуюся в ритм ночного прибоя. Это напоминало разговор старых добрых друзей, отдыхающих в вечерней прохладе на берегу, глядя в морской закат. Но разве бывает такое, когда каждое слово открывает целый мир, несет в себе необьятный смысл и знание обо всем на свете, наполняется огромной несокрушимой силой?
И тогда ему захотелось стать таким же ... нет, конечно же он не смел даже мечтать, но хотя бы приблизиться, чтобы и у него когда-нибудь, пускай через много лет, каждое движение, слово, мысль зазвучали по-особому. И тогда же этот мальчик впервые и окончательно влюбился в Изиду, пронеся потом эту любовь в своем рыцарском сердце через все последующие века и континенты.
Круг замкнулся. Они были первыми – мы же завершаем цикл. Пройдя путь борьбы, мы поняли, что все это было лишь проверкой на гордость. Путь лишений – это способ обрести силу. Препятствие хорошо развивают творческое воображение. А страданий вообще нет.
Я стараюсь избегать слишком «возвышенных» фраз. Но слово «Лучезарные» моя рука вывела сама – мне оставалось лишь с удивлением на это смотреть.
Они были просто преисполнены радостью, видя и ощущая окружающий мир. Мы же наполняем его потоками своей индивидуальности и тем самым становимся соавторами сложнейшей симфонии, партитура которой уже написана.