На самом дне мусоропровода,
с дурным характером апостола –
совсем без видимого повода
я умирал в предместьях Бостона,

я умирал в глуши Монголии,
я умирал в ущельях Индии,
и зарево моей агонии
в воде перерождалось в мидии.

Я паучок с крестом на панцире,
я принесенный в жертву первенец.
Меня не надо трогать пальцами.
Я все окурки наших пепельниц,

я все, какие есть, проклятия,
и все, какие есть, затмения.
Уже почти что на закате я –
горю восходом тем не менее.

И города в испуге жмурятся,
и жмурики тенями лёгкими
спешат по опустевшей улице,
хрипя прокуренными легкими.
[281x421]