Это цитата сообщения Dmitry_Shvarts Оригинальное сообщение
Густав Малер
Густав Малер (7 июля 1860, Калиште, Чехия - 18 мая 1911, Вена) — австрийский
композитор и дирижёр. Один из крупнейших симфонистов XIX и XX веков.
Иван Соллертинский (театральный имузыкальный критик):
Коснемся вкратце биографии Малера. Судьба его — судьба музыканта, выходца из провинциальной мелкобуржуазной семьи. Сначала — музыкальные уроки, ранняя борьба за кусок хлеба. У юноши — гениальные дирижерские способности. С 19 лет он за капельмейстерским пультом, сначала в
оперетте, затем в опере. 28 лет—главный дирижер Будапешской оперы. С 1897 г. по 1907 г. возглавляет дирижерскую часть Венской оперы, сделав этот театр первым оперным театром мира. Осуществляет исторические постановки «Фиделио», «Тристана и Изольды», Моцартовского цикла. Моцарт буквально открыт заново, освобожден от салонного рококо и жеманной грации, — плодов мещанской стилизации XIX века; в Моцарте подчеркивается демонизм, импульсивность, мощь молодого класса.
«Фигаро», например, по словам венского критика Рихарда Шпехта, показывался как бы в перспективе невидимой, но явственно ощущаемой французской революции: вместо легковесной водевильной интриги на первый план проступала бунтарская социальная комедия. Малер объявляет беспощадную войну традициям, рутине, лени, обиходам и привычкам премьеров, уничтожает дотоле всемогущую клаку, держится с прямолинейностью фанатика, работает по 16 часов в сутки, требуя с логикой
аскета и от других такой же полной самоотдачи делу. В опере совершаются чудеса, но одновременно растут и интриги привыкших к лени «любимцев публики» и примадонн против гениального новатора.
Борьба длится целых десять лет, но в конце концов предопределена. В 1907 году Малер вынужден покинуть оперу. Помимо глубокого разочарования он выходит с неизлечимой болезнью сердца. С 1908 по 1911 гг. дирижирует концертами, по преимуществу в Америке. В 1911 умирает. Пo портретам, по письмам, воспоминаниям нетрудно воссоздать облик Малера. Он худощав, небольшого роста; бритое лицо со впалыми щеками, громадный лоб, беспокойно сверкающие из под очков глаза, остроконечный череп с взъерошенной шевелюрой. Одет небрежно. Внешний вид фанатика и аскета. Бросается в глаза исключительная нервность. Малер в непрерывном возбуждении, экзальтации: он постоянно подергивается, он конвульсивно жестикулирует («мимика одержимой судорогами кошки» — традиционная острота по поводу внешней манеры его дирижирования); он не разговаривает, а кричит, заклинает, проповедует, осыпает сарказмами; он не ходит, а бегает. Подобно Вагнеру, он может сказать, что «только тогда ему было по себе, когда он был вне себя».
Александр Оссовский (музыковед):
Сейчас кажется крайне странным, что музыка Малера –всегда говорящая искренне и просто – была непонятна современникам. А, между тем, Малера можно назвать непризнанным композитором. Вот что пишет его близкий друг, знаменитый дирижер Бруно Вальтер: «в июне 1894 года по всей музыкальной
прессе прокатился вопль негодования - отзвук исполнявшейся Первой симфонии Малера. Судя по критическим отзывам, это произведение своей пустотой, банальностью и нагромождением несоразмерностей вызывало справедливое возмущение. Помню, с каким волнением я проглатывал газетные отчеты об этом концерте; я восхищался неизвестным мне смелым композитором и страстно мечтал познакомиться с этим необыкновенным человеком и его сочинением».
Малер действительно был совершенно необыкновенным человеком. От природы пылкий, обаятельный и общительный, он часто сталкивался с апатией и ленью оркестрантов, - и становился язвительным, горько ироничным, но никогда не уступал. Конечно, вспыхивали конфликты, из-за которых Малер нередко терял работу – так было и в Лейпциге, и в Будапеште, и в Вене, и в Нью-Йорке, - но композитор вел себя по-прежнему. По словам Бруно Вальтера, «самой сильной стороной Малера-дирижера был его душевный жар», благодаря которому «музицирование превращалось в обращение души к душе».
Таким же «обращением души к душе» можно назвать и музыку Малера, - Девять симфоний, «Песнь о земле» и вокальные циклы. Славы дирижера, все более шумной, он, казалось, вовсе не замечал. А славы композиторатак, в общем, и не дождался.
Малер и Рахманинов
16 января 1910 года в Нью-Йорке Рахманинов вновь исполнил свой Третий концерт, за дирижерским пультом стоял великий австрийский композитор и дирижер Густав Малер. Позднее Рахманинов рассказывал музыковеду О. Риземану: «…В то время Малер был единственным дирижером, которого я считал возможным поставить рядом с Никишем. Он отдавал всего себя, чтобы довести довольно сложный аккомпанемент в концерте до совершенства, хотя был совершенно измучен после другой продолжительной репетиции. У Малера каждая деталь партитурыоказывается важной, что так редко бывает среди дирижеров…».
Аксели Галлен-Каллела. Портрет Густава Малера. Холст, масло
Г. Малер. Шарж О. Белера
Пётр Вайль. "Гений
места" . Из главы "Марш империи" (Вена - Малер)
Австрийская столица еще волнуется оперными страстями - хотя и ничтожно по сравнению с концом XIX - началом XX столетия: тогда музыкантов знали, как матадоров в Севилье. "Когда он шел по улице, то даже извозчики, оборачиваясь ему вслед, возбужденно и испуганно шептали: Малер!" - вспоминал дирижер
Бруно Вальтер. И добавлял: "Популярность не означает любви, и он, конечно, никогда не был любим, то есть не был чем-то вроде "любимца Вены": для добродушных венцев в нем было слишком мало добродушия". Журналы наперебой публиковали карикатуры, издеваясь над его экспансивным
дирижированием. На ту же тему были остроты: "гальванизируемая лягушка", "кошка в судорогах". За десятилетие директорства в Венской опере (1897-1907) Малер нажил множество врагов: в работе он был диктатор, причем капризный. Завел невиданные порядки: опоздавшие, даже высокопоставленные,
не допускались в зал. Известны случаи, когда жаловались императору (в конце концов, опера была
придворной), но тот отвечал, что есть директор: "Я могу выразить желание, но не отдать приказ". Ромен Роллан проницательно заметил: "Я думаю, Малер страдал от гипноза власти". От имперского комплекса власти, попробуем уточнить.
В итоге Малер, вознеся оперу на невиданные в Вене высоты, все же уехал в Нью-Йорк, оставив позади "длившееся десять лет празднество, на которое великий художник пригласил товарищей по
работе и гостей. Какой знаменательный и счастливыйслучай в истории нашего искусства!" (Вальтер).
Венская опера
Следы этого празднества видны и сейчас. В Венской опере, помпезной, самодовлеющей, Малер заметен больше, чем другие здешние звезды (а венцами были Глюк, Гайдн, Моцарт, Бетховен, Шуберт,
Брамс, Брукнер, Штраусы, Берг). В гобеленовом зале фойе - пестрый портрет Малера кисти Р. Б. Китая, подаренный Гилбертом Капланом, уолл-стритовским брокером, который переменил жизнь, услышав малеровскую Пятую: бросил биржу, выучился дирижированию, стал мировым авторитетом. Это свойство есть у музыки Малера - втягивать, вызывать нечто вроде религиозного экстаза или симптомов болезни, малярии, допустим.
Для меня отдельного - личного - смысла исполнена почти каждая из его симфоний. Первая и Третья
показали возможность нестыдного пафоса - что называется, раскрепостили. Внятные уроки композиции дала и дает Вторая. Точно знаю, что эмоциональные пустоты лучше всего заполняет самая
"легкая" - Четвертая - и применяю ее терапевтически. Благодарно помню, как выручала Шестая, самим автором названная "Трагической". Пятая утвердила в амбивалентности любых чувств: томительное "Адажиетто", превращенное Висконти ("Смерть в Венеции") в похоронный плач,
было любовным посланием композитора невесте. И всегда особое место будет занимать Седьмая.
28 января 1996 года после обеда в своей пражской квартире я лежал на диване и слушал музыку. В
тот день - Седьмую Малера. Во время четвертой части, Nachtmusik, Ноктюрна - тут помню мельчайшие детали - в комнату вошла жена и что-то страшно сказала. Огромный по-малеровскиоркестр - это был
Нью-Йоркский филармонический под управлением Бернстайна - гремел, и я ничего не услышал. Но - понял. Но - понимать не захотел. Однако нажал кнопку "пауза" на черной коробочке, и второй возглас жены, старавшейся перекрыть музыку, раздался воплем в полной тишине: "Иосиф умер!" Так Малер, чья симфония за 88 лет до того дебютировала в Праге, вернулся в этот город и с помощью Бернстайна, записавшего Седьмую в Нью-Йорке в те дни, когда Бродский грузил навоз в Норинской, приглушил ноктюрном нью-йоркскую новость. Важное в жизни рифмуется куда чаще, чем хотелось бы.
Бронзовый бюст Малера работы О.Родена
...Роденовский Малер черной бронзы, отражаясь затылком в зеркале, глядит на театральный буфет Венской оперы, где бокал шампанского стоит тринадцать долларов, на публику - респектабельную, как в его дни, с поправкой на моду, разумеется. В Вене, по крайней мере, нет таких перепадов, как в нью-йоркской "Метрополитен", где в партере оказываешься между смокингом и джинсами с майкой.
Впрочем, подобная эклектика - вполне в духе Малера: чередование торжественности с обыденностью, пафоса с фривольностью. Марши, вальсы, звон коровьих колокольчиков, народные песни, танцы и т.п. - все вбиралось в ноты. Малер бывает патетичен и сентиментален, но - как сама жизнь, и в его музыке это натурально. …Вводя в симфоническую музыку текст, Малер доходил до
гениального богохульства: "Я просто обыскал всю мировую литературу вплоть до Библии, чтобы найти разрешающее слово, и в конце концов был принужден сам облечь свои мысли и ощущения в слова". В
частном обиходе он охотно сочинял стихи, но все же совсем другое дело - предпочесть свои дилетантские сочинения любой поэзии вплоть до библейской. Самомнение гения? Скорее "чудовищное ощущение миссии", о котором писала в дневниках его жена. Сам Малер объяснял: "Становишься, так сказать, только инструментом, на котором играет Вселенная... Моя симфония должна стать чем-то
таким, чего еще не слышал мир! В ней вся природа обретает голос".
Из писем Малера и воспоминаний о нем встает фигура, в которой органично сочетались интеллектуальность с наивностью, рафинированность с провинциальностью,австрийская столица, где он окончил свои дни, с чешской деревней, где он появился на свет. Малер был необычно для музыканта образован: разбирался в естественных науках, знал философию и литературу, испытал сильнейшее влияние Шопенгауэра, Ницше, Достоевского. Беседуя с учениками Шенберга, посоветовал ему:"Заставьте этих людей прочесть Достоевского! Это важнее, чем контрапункт".
Тонко и точно выразился об "Исповеди" Толстого: "Страшно грустное варварское самоистязание постановкой фальшивых вопросов". Только умный человек мог так просто сказать о вкусовых
различиях: "Не обозначают ли слова "это мне не нравится" не что иное как "я не понимаю этого".
Когда в детстве Малера спрашивали, кем он хочет быть, отвечал: мучеником. Он искренне волновался по поводу своего "Прощания" из "Песни о земле": "Как вы думаете? Можно это вообще выдержать? Люди не будут кончать после этого самоубийством?" Он обожал природу - это очевидно в музыке. Но
отношение - чисто художническое, то есть потребительское, то есть единственно возможное для
человека, который у Ниагарского водопада заметил, что все-таки предпочитает "артикулированное искусство неартикулированной природе". Когда Бруно Вальтер приехал к Малеру на Аттерзее и стал
восхищаться пейзажем, тот перебил: "Не трудитесь смотреть - я это все уже отсочинил" - и повел слушать музыку. По его собственному признанию, Малер мыслил не мелодиями, но уже оркестрованнымитемами. А "Вена была великолепно оркестрованным городом" (Цвейг). Этот город создавался при Малере и укреплялся Малером.Опера открылась в 1869, за шесть лет до того, как Малер приехал сюда учиться в консерватории. Тогда в столице было меньше миллиона жителей, а когда он занял пост директора Венской оперы в 1897 - уже больше полутора миллионов. Через весь город прошли линии электрического трамвая. В квартире Малера на Ауэнбруггерштрассе, 2 установили служебный телефон, ему предоставилиавтомобиль - номенклатура!
Дом и сейчас выглядит солидно. Здание пятиэтажное… В малеровском подъезде располагается местное отделение "Гринпис" - при его любвик природе, преемственно.Вся его жизнь предстает
центростремительным движением к Вене - круговым, радиальным, с приступами и отступами. "Моя конечная цель есть и останется Вена. Я никогда не чувствую себя дома где-либо еще" - это Малер осознал очень рано. Он не стеснялся в выражениях, говоря о Вене: "божество южных широт", "земля
обетованная". Противореча фактам, родиной называл Вену.
Между тем сын винокура и внук мыловара Малер родился в чешской деревне Калиште, где и сейчас
все население - триста человек… В первые свои шесть лет в Венской опере Малер поставил восемнадцать новых для города вещей, из них четыре - русские: "Евгений Онегин", "Демон", "Иоланта", "Пиковая дама". Первым представил в США "Проданную невесту" и "Пиковую даму".
Из мемуаров проступает человек буйного темперамента, при первых встречах производящий впечатление романтического героя с импульсивным характером. А чтение его писем выявляет способность к точным калькуляциям, холодному расчету.
Директор будапештской оперы в рекомендательном письме в Вену специально отмечал способности
Малера к "коммерческой стороне художественного предприятия". Не будет преувеличением сказать, что именно Малер придал фигуре дирижера нынешний статус полновластного хозяина
оркестра или театра. Семнадцать лет он кружил по империи, работая
в Словении (Лайбах-Любляна), в Моравии (Ольмюц-Оломоуц), в Богемии (Прага),в Венгрии (Будапешт), отходя для разбега в Германию (Лейпциг, Кассель,Гамбург), сужая круги, подбираясь к центру. Осада (Вены) завершилась триумфом. Победа была тем более полной, что маленький
(163 см) провинциал взял и одну из первых столичных красавиц. Венчались в самой большой церкви Вены - Карлскирхе, диковатой для стильного города: помесь барокко, римских аллюзий, мавританства.
Альма Шиндлер
Альму Шиндлер, приемную дочь художника Карла Молля, одного из лидеров венского Сецессиона, с юности окружало обожание не просто мужчин, но мужчин выдающихся. Так шло всю жизнь: к ней сватался Климт, у нее был роман с композитором Цемлинским, трехлетняя неистовая связь с живописцем Кокошкой, после смерти Малера она вышла за архитектора Гропиуса, а уже 50-летней, словно завершая охват всех искусств, за писателя Верфеля. Альма сочиняла хорошую музыку, но Малер условием брака поставил ее отказ от творчества: в семье хватит одного композитора.
Вену он не просто побеждал, но и растаптывал.Похоже, он и любил ее - побежденной. Малер покинул Вену, когда перестал ощущать себя триумфатором. Венцы слишком поклонялись музыке, чтобы десять лет терпеть деспотического законодателя, пусть и гениального.
Можно предположить, что иной Веной для него могла бы стать Америка, где он оказался первым иностранным композитором, который реально влиял на повседневную музыкальную жизнь, хотя тут уже с успехом работали Чайковский, Дворжак, Рихард Штраус. По письмам из Нью-Йорка разбросаны признания: "Здесь вовсе не царствует доллар, его только легко заработать. В почете здесь только одно: воля и умение... Здесь все полно широты, здоровья"; "Так как люди здесь непредубежденные, то
я надеюсь найти благодатную почву для моих произведений, а для себя - духовную родину";
"Я, конечно, проведу ближайшие годы здесь, в Америке. Я в полномвосторге от страны..." Помешала
болезнь - иначе у Америки были бы не только Рахманинов и Стравинский, но и Малер.
Выбирая место для поселения на покое, уже зная о больном сердце, но не зная, что умрет от этого пятидесятилетним через год с небольшим, он прикидывал: "Мы с Альмой теперь увлекаемся тем, что каждую неделю меняем планы насчет нашего будущего: Париж, Флоренция, Капри, Швейцария, Шварцвальд... И все же я думаю, что в ближайшее время мы обоснуемся где-нибудь близ Вены, где светит солнце и растут красивые виноградные лозы, и больше не будем трогаться с места". Легко сообразить, где такое место, - это Гринцинг, северная окраина Вены. Возвратившись в Вену умирать, Малер окончательно вернулся именно в Гринцинг в мае 1911 года -на местное кладбище. Здесь, а не на Центральном, рядом с Бетховеном, Шубертом, Брамсом, Штраусами, он завещал себя похоронить - без речей и музыки. На невысоком надгробье в стиле арт-деко - только имя и фамилия. Малер сказал: "Те, кто придут ко мне,знают, кем я был, а другим знать не надо".
Могила Густава Малера. Вена.
Теперь уже знают все. С 70-х годов критики заговорили о малеромании. Часто цитируют его слова: "Мое время еще придет".Оно и пришло - когда разорванное сознание века ощутило потребность в синтезе. Не только в светлой гармонии классики, но и в преодолевающих эклектику и разнобой
малеровских гигантах ("переогромленность" - подходящее слово Мандельштама).
Уникально для великого композитора: Малер сочинял только песни и симфонии. Ни сонат, ни этюдов, ни концертов, ни квартетов - либо непосредственное, нутряное, птичье самовыражение, либо уж состязание с самой природой во всеохватности.
Малер уверял, что мыслит уже оркестрованными темами, с нюансами и вариациями. Это эпическое мышление. Все его симфонии можно воспринимать как последовательный ряд - вроде прустовского "В поисках утраченного времени".
При этом любая в отдельности - философия жизни от начала до конца, от рождения до смерти. Невероятно амбициозная задача, но Малер и говорил с характерным простодушием, что его цель - в каждой симфонии "построить мир". Единый, составленный из разнообразных частей, но цельный - как город Вена, роскошный и самодостаточный, вобравший традиции, уклады, обычаи, этносы, языки.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|