Темотическое москвоведение №1: Ботанические микротопонимы на карте Москвы

[показать]

Топонимика столицы складывалась весьма своеобразно. Еще В.И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» обращал внимание на образность московских адресов, пародируя их излишнюю дотошность и оригинальность. Один шутливый адрес выглядел так: «У Всех Святых на Кулишках, что в Кожухове за Пречистенскими Воротами, в Тверской слободе, не доходя Таганки, на Ваганке, в Малых Лужниках, что в Гончарах, на Воргунихе, у Николы в Толмачах, на Трех горах...»

Но и реальные московские адреса на посланиях XVIII–XIX вв. были ненамного короче – в них перечисляли не только район, слободу и улицу, но старались уточнить название прихода и местности, добавляя такие, например, детали, как «на углу» или «напротив старого вяза». Полный адрес дома, например купцов Шишкиных в Замоскворечье, мог выглядеть так: «Купцу Шишкину, что в собственном доме в Замоскворечье на углу Пыжевского и Старомонетного рядом с Григорием Неокесарийским в Дербицах за старым садом». Давно нет того купца, его потомки живут на московской окраине, где-нибудь в Теплом Стане, их адрес точен и включает больше цифр, чем слов, – тут и индекс, и номер дома, и номер квартиры.

Очень долго ничего этого в Москве не было. Несмотря на заданную радиальную структуру города-перекрестка, наша столица строилась «рыхло», редко вытягивая дома в линейку, а площади (торги, торжища, от тор – ворота) имела обширные и по масштабам и по количеству гостей. Ни о какой нумерации домов вплоть до середины XIX в. и речи не было. Нумерация домов с разделением на четную и нечетную стороны улицы введена была только после полицейской реформы 1862 г.

А природные ориентиры, позволяющие среди тысяч московских домов и адресатов отыскать единственного, нужного, помогали многие века и сохранились на современных картах.

Топонимика – это совокупность географических названий отдельной местности, а микротопонимы – внутригородские названия. Открыв любой справочник московских адресов (адресную книгу), мы найдем множество микротопонимов, а среди них и те, что связаны с былой растительностью в конкретной городской местности. Именно городской: принимая в себя окрестные деревни, слободы, столица все-таки отсекала все узколокальное, – то, что не становилось городским элементом.

Судя по «ботаническим топонимам» (по нашим оценкам, их насчитывается около 300), от растительности периода становления Москвы как города мало что сохранилось. Леса многократно горели и расчищались под поля, болота осушались, на реках строились плотины и многочисленные пруды… Даже на месте некоторых современных лесопарков столицы, служивших, по уверениям историков, для «царской охоты», были крупные деревни, усадьбы, дороги и поля.

Многие столетия окрестности Москвы, особенно на севере и юге, были безлесными. Дубравы и липняки уже в XII–XIII вв. были порослевыми, а потом и вовсе исчезли. Строевого соснового леса с высокими ровными деревьями, который красуется сейчас, например, в Серебряном Бору или на террасах Оки в районе Серпухова, с самого основания Москвы тоже не было. Он весь ушел сначала на строительство городища, потом на частокол и хоромы Кремля, на многочисленные дома и церкви, которые постоянно горели в огне войн и междуусобиц, да и на дрова, для углежжения, добычи поташа и т.д.

Памятники архитектуры, находки археологов, письменные свидетельства о прошлом столицы позволяют воссоздавать этапы ее развития: от «городища Кучка» и Кремля, через Китай-Город, Белый Город, Земляной Город и вторую столицу в границах Камер-Коллежского вала к современному мегаполису, поглотившему не только окрестные села и деревни, но и многие возникшие в последние столетия города. Уже затерялись в домах новостроек старорусские Кожухово, Перово, Фили, Ясенево, Кузьминки. Теперь только старожилы помнят Огородники, Хамовники, Мневники, Крутицы, Калитники, Благушу…

Старые названия переулков, улиц, площадей, районов исчезли и исчезают по мере смены времен, вкусов, приоритетов. Исчезают и сами их носители: речки, пруды, рощи, луга, улицы, переулки, площади. Выпрямляются некогда огибавшие каждый дом или какое-нибудь вековое дерево старые московские улочки. Но память людей до сих пор сохраняет многие «ботанические» микротопонимы Москвы, а по ним еще можно восстановить историю растительного покрова территории, на которой шло развитие столицы.

Высокие берега малых рек, впадающих в Москву-реку и Яузу, покрывали дубравы и сменявшие их сосняки. На южных склонах леса могли быть даже остепненными из-за выпаса здесь скота. Известно, что во II тысячелетии до н.э. (бронзовый век) территория Москвы была заселена носителями фатьяновской культуры, для которых основой жизни было животноводство, связанное с выпасом скота под пологом леса, преимущественно дубрав.

К появлению славянских городищ на песчаных почвах террас Москвы-реки, Яузы и Неглинки уже были распространены преимущественно сосняки (Pinus sylvestris), сохранявшиеся в условиях частых пожаров и сезонных палов, используемых населением для ухода за сенокосами и пастбищами. В черте города сосны сохранялись прежде всего благодаря своей нетребовательности к субстратам и стойкости к огню. Поэтому сосна в период становления Москвы была лидером среди древесных пород. Этим объясняется обилие топонимов, включающих слова «сосна» и «бор» (сосновый лес).

Начнем с самого сердца города – Кремля. Боровицкий холм, Боровицкая площадь, Боровицкие ворота, Боровицкая башня. В центре города Подсосенский переулок, церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи «под бором». А ближе к окраинам, особенно на севере и западе столицы, речки Лихоборка и Сосенка, Сосновая аллея и Сосновая улица (Кунцево), Серебрянный бор, местность Лихоборы и т.д. Даже Вересковая улица – тоже свидетельство былого распространения сосняков: ведь вереск (Calluna vulgaris) растет в сухих сосновых лесах и по их опушкам.

[показать]

Сосновые леса были типичны для молодой Москвы, пока воздух над столицей не стал загрязнен настолько, что хвойные породы, в том числе и сосна, не смогли расти здесь (в отличие от лиственных пород, сбрасывающих ежегодно листву), и сохранились лишь на окраинах.

В состав сосняков на некоторых участках террас мог входить и дуб (Quercus robur). Это можно наблюдать в наши дни в низовьях Москвы-реки и на некоторых участках Оки. Дубравы, особенно молодые, не выдерживали огня и активного выпаса. В отличие от сосны, дуб в пределах нынешней Москвы был распространен как на высокой пойме (периодически заливаемой), так и на склонах холмов, берегах рек и на водораздельных пространствах.

Дубравы преимущественно занимали участки с относительно тяжелыми для деревянной сохи глинистыми почвами (в Новгородской области их называют «звонцы») и потому долгое время не включались столь масштабно, как песчаные и супесчаные почвы, в подсеку – подсечно-огневое земледелие. Да и рубить и разделывать на доски дуб существенно сложнее, чем другие породы, даже при наличии качественных инструментов – топоров и пил. Эти причины могли стать основными для достаточно длительного сохранения дубрав.

На карте города можно найти район Дубровки за Крестьянской заставой, две Дубравные улицы и пять Дубровских переулков и проездов, Дубининскую (у Павелецкого вокзала) и Дубнинскую улицы (в районе Бескудникова), улицу и проезд Дубовой рощи в районе Останкино и улицу Дубки по другую сторону Дмитровского шоссе и т.д. На севере, юге и юго-западе в ближнем Подмосковье распространены названия поселков Дубки, Дубцы, Дубровицы, Дубровка, Дубровский и т.п.

[показать]

Другая широколиственная порода – липа (Tilia cordata), некогда распространенная не менее чем дуб, еще к началу строительства города была избирательно уничтожена. Ее мягкая и упругая древесина использовалась для поделок (даже на щиты воинам), а лыко (луб) шло на изготовление лаптей, рогож и мочал, что поставило эту лесную породу на грань исчезновения. В XII–XIII вв. липа в окрестностях Москвы стала редким деревом. В XVI–XIX вв. лыко ввозили уже из-под Нижнего Новгорода и более южных регионов. Старые липняки представляли собой преимущественно порослевые насаждения, но даже молодую поросль (выросшую на свежих пнях) невозможно было защитить от варварского использования, и восстановление липняков прекратилось. Не порослевые деревья встречаются в наши дни практически только в парковых посадках, от которых произошли названия Липовая аллея, Липовая роща.

Следы былого распространения липы можно найти в таких названиях, как деревня Липки (район Ленинской слободы), Лубянка, Лубянская площадь, Лубянские улица и переулки. На Лубянскую площадь еще в XV в. из Нижнего Новгорода через Рогожскую заставу привозили лубяные изделия. Здесь была и знаменитая улица «Лубяница». «Лубяной торг», как и Лесной, Сенной, Дровяной и пр., меняли свое место по мере развития города и его коммуникаций, а также истощения ресурсов в окрестных регионах. На северо-западе столицы напротив Серебряного бора есть село Троицкое-Лыково, ставшее известным на весь мир, когда в нем поселился А.И. Солженицын.

То, что на территории столицы в период ее становления преобладали широколиственные леса, подтверждается и другими ботаническими микротопонимами. Так, вяз (Ulmus glabra, U. scabra), который до сих пор встречается в Москве, дал названия более десятку мест и объектов. Это деревня Вязовка (от старорусс. вязник – вязовый лес), речка Вязовка, Весковский (Вязковский) переулок и, конечно же, Церковь Иоана Богослова «под вязом» в районе Новой площади.

С XIV в. известна деревня Ясенево – вотчина московских князей. Сейчас это одноименный микрорайон с Ясеневой улицей и другими топонимами. А по соседству в лесопарке, выросшем местами и на бывших огородах, садах и пашнях, можно встретить старые деревья ясеня (Fraxinus excelsior) – верного спутника дуба, редко образующего одновидовые насаждения.

Клен (Acer platanoides) не дал долгоживущих топонимов (молодой Кленовый бульвар не в счет). Разве что Храм Николая Чудотворца в Кленниках в начале улицы Маросейки. А вот типичный спутник дуба – лесной орех, или лещина (Corylus avellana), дал: д. Ореховка, местность на юго-востоке Москвы Орехово, давшее название Орехово-Борисову, станции метро, а также Ореховому бульвару и проезду.

Береза (Betula pendula, B.pubescens) в давние времена активно вырубалась на дрова, шла на «углежжение», производство поташа и дегтя. Березняки появляются в средней полосе в основном на гарях и вырубках, реже причиной их развития становятся природные стихийные бедствия – ураганы с ветровалами и т.п. Травяные березняки активно использовались как лесные пастбища и быстро вытаптывались и шли на подсеку. Березовые рощи не имеют отношения к коренным лесным сообществам – это всегда вторичный лес на месте коренной дубравы, реже – на месте ельника.

В границах столицы встречаем только речку Березовку (приток Яузы за Останкиным), превращенную еще в древние времена в систему мельничных прудов. И несколько улиц Березовых, оставшихся при присоединении деревень и поселков к Москве, да Березовых аллей (в Отрадном, Химках, Дрожжине, Зеленограде). Все. Вот тебе и символ Руси, русской души! Не особенно наши предки заботились о его сохранности для потомков.

Опытный краевед заметит, что автором забыты еще несколько древесных пород: тополь (Populus nigra), осина (Populus tremula) и ель (Picea abies). О былом распространении тополя (осокоре) мало что говорит в современных названиях. В диком состоянии он встречался и встречается еще в пойме Оки и Волги. В Москве сейчас тополь – самая массовая порода, благодаря, прежде всего, работам по озеленению, проведенным в 1950-е гг. На примере этого дерева интересно наблюдать, как образуются ботанические микротопонимы уже в наше время.

Вспомним фильм «Три тополя на Плющихе». Место с таким названием не выдумано автором, а реальное – «Три тополя» уже десятилетия живут своей жизнью, напоминая об образности народного творчества.

Осина получила широкое распространение сравнительно недавно, по мере хозяйственного освоения окрестных лесов. А вот почему ель и еловые леса в московских и окрестных топонимах практически не отмечены? Есть правда Елецкий переулок и Ельнинская улица. Но, по-видимому, первое связано со старорусским «ельцы» – специальные грабли для сбора сена на кочковатых сырых лугах. А старорусское «ельня» – это хвойная вырубка или молодая лесная поросль со старыми пнями. И еще сохранилось ныне почти забытое «Подъелки» (в районе Покровского-Стрешнева).

Скорее всего ельники в близком Подмосковье и в самой Москве в прежние времена были редки, а их более широкое распространение связано с похолоданием климата, а также со значительным распространением подсечно-огневого земледелия и активным использованием огня для лесных расчисток и управления травяными угодьями в XVI–XVII вв. Имея легкие летучие семена, ель в те времена активно захватывала вырубки и залежи на месте дубрав, сосняков и других лесов. Само продвижение ели на юг от границ южной тайги происходит относительно недавно (последние 5–6 вв.). Так что возрастание доли ельников в лесном покрове столичного региона – процесс, по-видимому, современный.

Город со временем прирастает территориями окрестных деревень, слобод, поселков, каждый из которых помимо собственных имен имел целые «кусты» микротопонимов. Из многочисленных топонимов, обозначающих обособленные лесные участки в окрестностях деревень и слобод, самый распространенный – «роща». Прежде «рощами» называли небольшие участки леса или леса, окруженные полями, где селяне собирали ягоды, грибы и лекарственные травы, заготавливали дрова, выпасали скот.

Во времена язычества, а оно в окрестностях Москвы сохранялось до XV–XVII вв., практически у каждого селения была своя «священная роща», где население поклонялось идолам, устраивало сезонные праздники и т.п. Поэтому длительное время в границах Москвы сохранялись и дуб, и дубовые леса. Языческие традиции трансформировались в православные и сохраняются до сих пор. Вся Москва собиралась и продолжает собираться в Петровском парке, Сокольниках, Марьиной роще, Останкине, Кускове, Измайлове особенно в Майские праздники, на Троицу, праздники начала лета.

На карте Москвы сохранились такие названия «рощ», как Марьина, Ермакова, Оленья, Анненгофская, Сокольническая, Дубовая, Тюфелевая и др. Есть Рощинская улица и шесть Рощинских проездов, а также 16 проездов Марьиной рощи. Была еще и Хомяковская роща, но это название не имело никакого отношения к лесу. Так называли 250 м2 земли с кустиками, цветником и газоном на Кузнецком мосту, принадлежавших в конце XIX в. домовладельцу Хомякову, который из-за них даже судился с городскими властями.

Другой «лесной» топоним – «остров» означает небольшой лес среди болота, луга или поля. Уже несколько тысячелетий леса вокруг Москвы фрагментарны: они многократно вырубались, сжигались, распахивались. В первую очередь это леса на выровненных участках и берегах водоемов. Сохраняющиеся острова леса в аграрном и слободском ландшафтах пригорода имели особое значение. Каждый из них получал собственное имя.

Самый знаменитый московский остров – Лосиный. Сейчас это национальный парк, охватывающий часть московской территории и перешагнувший Кольцевую автодорогу (МКАД). Его начали охранять еще во времена Ивана Грозного как «государеву заповедную рощу», а затем, после восстановления части лесов на местах садов и пашен, как «заповедный лес». В этом районе существует целый «куст» ботанических микротопонимов – производных от Лосиного острова: Лосиноостровская улица, Погоно-Лосиноостровские улица и проезд и др. Пример образования городского топонима со словом «остров» – с. Остров у границ Москвы под г. Лыткарино.

Сходная смысловая нагрузка и у слова «лес», соединенного с именем собственным – Алешкинский лес, Измайловский лес, Битцевский лес и др. Лес в древности – это только те массивы, которые находятся в использовании: расчищаются под пашню, в них охотятся, жгут уголь, заготавливают дрова, выпасают скот, занимаются собирательством и пр. Антитезой этому топониму в средней полосе долгое время было понятие «пустыня», или «пустынь», т.е. лесная местность, где нет людей. Ближайшие сохранившиеся «пустыни» вокруг Москвы сейчас располагаются за 80–100 км.

И еще об одном «лесном» названии – Раменки. Это местность на юго-западе Москвы с главной улицей Мичуринский проспект. Когда-то здесь была одноименная деревня на берегу р. Раменки – притока Сетуни, берущей начало от прудов Воронцовского парка. Здесь есть улицы 1–3-я Раменки. Есть и другие названия с корнем «рамень», например г. Раменское. Происходят они от старорусского рама – межа, граница, край пашни; «раменье» – лес, большей частью еловый, соседствующий с пашней; «раменки» – полоса однообразного леса на горизонте, т.е. по дальнему краю поля или луга.

На карте старой Москвы – сплошная сеть мелких рек, ручьев, стариц, прудов, проток. На их берегах рождался город. Долгие годы они служили водными путями и ориентирами и были преградой на пути врагов. О размерах водной преграды, необходимой для фортификационных целей, можно судить по так называемой Канаве вокруг Кремля, просуществовавшей вплоть до XVIII в. Одним из ее рукавов была река Неглинка.

Ныне многие из этих рек и ручьев засыпаны, упрятаны в трубы или, наоборот, расчищены, превращены в рекреационные зоны. Большинство мелких рек исчезло из-за активной эрозии, связанной с уничтожением леса и распашкой земель: речки заиливались и исчезали, занесенные мелкоземом с полей. Потом их русла и долины застраивались, заполнялись отходами человеческой деятельности (в некоторых районах Москвы культурный слой превышает 10 м). Бывало, что на месте исчезнувших русел появлялся лес, новые ручьи самотеком пробивали себе путь в рыхлых отложениях. Но это потом. А во времена становления Москвы реки, речки и ручьи текли в узких долинах, заросших лесом и кустарниками. Такие леса – непроходимые дебри, состоящие из вяза, ольхи, ив, черемухи, крушины и т.п., были по берегам Москвы-реки, Яузы, Неглинки, Сетуни, Чертановки, Пресни, Лихоборки, Смородинки, на ручьях, в оврагах (вражках) Старого Арбата и Пречистинки.

Названия, которые свидетельствуют о таких лесах (приручьевых, долинных, пойменных), можно и сейчас встретить на берегах Москвы-реки и прилегающих улицах. Это – Дербеневские улицы, два переулка и набережная, Николодербеневский тупик, храм Святого Григория Неокесарийского в Дербицах (Замоскворечье) и др. Эти названия от старорусских дебрь – долина, густо заросшая лесом; дербина, дребь – чаща, мелколесье; дербовать – расчищать густые заросли мелколесья под пашню, дерба – залежь с кочкарником, заросшая лесом.

Давно нет зарослей черемухи (Padus racemosa) в районе Черемушек (Новых Черемушек), но сохранилось название местности (по д. Черемушки, известной с XVI в., и р. Черемушка – притоку р. Котловки), которое после застройки 1940–1950-х гг. дало название Большой Черемушкинской улице и Черемушкинскому проезду, станции метро и т.д.

Во многих районах Москвы были широко распространены заросли ольхи, черной и серой (Alnus glutinosa, A.incana). Так выглядела территория современной Елоховской площади у Елоховского собора, Елоховского проезда и Елоховской улицы (от старорусс. елоха – ольха). Было здесь знаменитое село Елохово, речка Ольховка и ручей Елоховец. Сохранились в Москве и Ольховская улица и переулок.

Москва стоит на болоте,

в ней хлеба не молотят,

а чище нашего ходят.

Московская поговорка

По мнению знатоков древних времен и топонимов, в названии нашей столицы и ее главной реки заложена информация о переувлажненности здешних мест. Гидротопонимы (названия водоемов) сохраняются даже дольше, чем названия деревень, улиц, переулков.

Самым низким местом в городе был район Замоскворечья, непосредственно примыкавший к реке. Ежегодно он заливался во время весеннего и даже летних дождевых паводков. Свидетельством тому – Болото (ныне Болотная площадь) и Балчуг (от татарского названия болота). Осушили эти места, но не так, чтобы полностью защитить от паводков, только в конце XVIII в., когда построили Водоотводный канал в связи с ремонтом Большого Каменного моста.

Еще раньше были осушены болота в пойме р. Неглинки (в районе Театральной площади берег реки долго назывался «Болото», «Поганый брод»). Напоминает об этих болотах, как считают некоторые историки, и улица Моховая. По нашему мнению, этот топоним напрямую связан со знаменитым «Моховым торгом», существовавшим в районе нынешнего Большого театра. Москва горела и разрушалась постоянно. Для ее строительства, преимущественно деревянного, требовался «белый мох», которым на протяжении многих веков торговали крестьяне.

Были и еще заболоченные земли, которые по мере роста Москвы осушались, застраивались, оставляя свои древние имена на карте города. В пойме и на террасах Москвы-реки, в районе современных улиц Усачева и Пироговской, сохранились названия улиц Большие и Малые Кочки. Большое Козье болото было в районе улицы Малой Бронной, о чем говорят названия переулков Большого (улица Остужева) и Малого Козихинского, церковь Ермолая на Козьем болоте.

Крупный массив пойменных болот в излучине Москвы-реки получил название Нагатино (от словосочетания на гати, означающего специально наведенные деревянные пути на заболоченных землях). Село, известное с XIV в., дало название району Нагатинской поймы. Его имя сохраняется в названиях Нагатинской улицы, набережной, моста.

Знаменитое Сукино болото в районе современного Южного порта сохранялось еще в 1940–1950-х гг. при строительстве здесь автозавода и порта до того, как были осушены последние заболоченные участки.

Сохранились свидетельства о былом распространении болот и в других местах: например Мокринский переулок и церковь Николы Мокрого, ручей Черногрязка и Черногрязские улицы (Садовая-Черногрязская), церковь Троицы Живоначальной в Грязях. О прежних болотах на севере Петровского парка говорит разве что забытая даже старожилами речка Жабенка, пруды на которой известны и в наши дни. К сожалению, не сохранились топонимы, свидетельствующие о сравнительно крупных массивах болот, бывших в районе нынешней Комсомольской и Трубной площадей, в районе Савеловского вокзала.

Лужники, Лужнецкие набережная и проезд, Лужнецкий путепровод, Краснолужский мост, улица Кашенкин kуг (в районе ВВЦ), Отцовская Лужа (место известное еще с XV в. на реке Ходынке у села Всехсвятское), Ходынский луг, Васильевский луг, старая улица Большие Лужники, местечко Лучники, Лучников переулок, Воронцово поле (район нынешней улицы Обуха), Ямcкое поле… Эти и многие другие названия указывают на широкое распространение в районе Москвы луговой растительности, прежде всего заливных лугов в поймах рек.

Излучина Москвы-реки, где буйствовали луга, а также стоявшее здесь село, известное еще с XV в., получили название Лужники. Рядом был знаменитый луг – Девичье поле с Конюшенным двором, обеспечиваемым «лужниковским сеном».

Крупные участки луговой растительности были и в Замоскворечье. Отсюда названия Большая и Малая Полянка, Полянские переулки и проезд, Лужниковская улица в Замоскворечье. О своем «луговом прошлом» заявляет и улица Остоженка (Стоженка). Возможно, что и улица Плющиха и деревня Плющево (на востоке столицы) тоже имеют отношение к лугам (от церковного праздника 1 марта «Евдокия-плющиха). На Евдокию праздновали «Свистунью» – приход весны. Но еще у В.Даля можно найти: «Плющевник – мшистый лужок в лесу». И хотя в XVIII в. здесь, на Смоленском тракте, был трактир «Плющиха» и от его названия пошло название улицы, кто скажет, что здесь первично?

«Луг – поле» встречаются на севере и юге, востоке и западе столицы: Великий луг в Замоскворечье, Ширяево поле в Сокольниках, Перово поле, ул. Красный луг (район Киевского вокзала), Царицын луг, Васильевский луг и Васильевское поле (у Котельнической набережной) и др. По частоте встреч на карте Москвы «лесных» и «луговых» топонимов последние лидируют. Лидерства им добавляет и московский «куст» топонимов со словом «Кулишки» – название в XIV–XVIII вв. местности в восточной части Белого города (в районе современной Новой площади, Солянки и примыкающих к ним переулков вплоть до Васильевского поля). Кулишки (Кулички) – сырой, местами заболоченный луг.

В Москве ценились не только пойменные, но и водораздельные послелесные луга, сформированные на залежах. Их названия сохранились в топонимах старых застроек: круто берущая вверх к Земляному валу от Солянки улица Васильевское поле, церковь Святого мученика Никиты на Швивой горке за Яузой, Ширяево поле, с которого сокольничие наблюдали за маневрами царских охотничьих соколов. Кстати, знаменитая Швивая (Вшивая, Ушивая) горка – известный остепненный выпас, по-видимому, имевший в составе растительности типчак (Festuca valesiaca) и, возможно, ковыль (Stipa pennata). Старорусское «уш» – колючая трава. Так называли на Руси сбитый выпасом травостой с фрагментами дерновин узколистных злаков: типчака, ковылей, реже – белоуса (Nardus stricta). Ближайшие современные участки остепненных лугов на террасах и в пойме находятся в 100 км на Оке, но, по некоторым источникам, они встречались и на Москве-реке: остепненный облик сосновых лесов в районе Кузьминок сохранялся до 1950–1960-х гг., когда здесь на опушках еще встречалась сон-трава (Pulsatilla patens).

Травяная растительность Москвы имела, прежде всего, утилитарное значение. Содержание скота и, в первую очередь, главной тягловой силы – лошадей, требовало много корма – летнего и зимнего (сена). Город долго сопротивлялся и не отдавал под застройку ценнейшие травяные угодья, а рос в основном по водоразделу, отвоевывая земли у леса, захватывая поля на лесных расчистках. Так, Васильевский луг и Швивая горка оставались сенокосом и пастбищем и тогда, когда уже был застроен Таганский холм и там шла городская торговля. То же было и с Великим лугом в Замоскворечье, когда активно застраивалась более высокая его часть. Поэтому неудивительно, что еще в первой половине ХХ в. в некоторых арбатских и замосковорецких двориках, а уж в слободских районах обязательно, летом можно было встретить пасущихся на сохранившихся лужайках коров и коз.

Правда, слово луг имеет общеславянские корни и соответствия в балтийских языках и однокорневое с ляга – лужа, болото. Связь слов лужа, лужники, как считают специалисты-лингвисты со словом луг сомнительна по фонетическим соображениям. В то же время есть и «Калуга», «Луга», «луды», «лужецкие славяне» и многое другое, что естественно воспринимается как единый «куст» понятий. Некоторые ученые считают, что эти топонимы больше связаны с понятиями «лес», «лесные люди». Может быть, мы имеем дело с более древними славянскими топонимами, столь широко разбросанными по Центральной и Восточной Европе?

За последнее столетие много названий улиц и площадей исчезло с лица Москвы. При реконструкции города, создании проспектов и кольцевых магистралей, спрямлении и расширении улиц исчезали, прежде всего, второстепенные узколокальные (местные) названия, а вот названия церквей, приходов (которые использовались как адреса), оставались очень долго даже после их разрушения. Названия эти очень образны, в них удивительно много информации о былых природных условиях времен, когда они строились.

Сначала в Москве строились деревянные церкви. Первые каменные появились в Кремле только в XIII в., а в XIV–XV вв. их строительство велось уже достаточно активно. В XVII в., с ростом московских слобод, церкви стали занимать все господствующие высоты и главные перекрестки, были объединяющим началом поселения. Чтобы не путать церкви с одинаковым престолом (например, много было церквей, посвященных Казанской Божьей Матери или Николаю Угоднику), церковный приход упоминался с названием местности.

Приведу только те, что несут в себе интересующую нас информацию (иногда для одной и той же церкви даются варианты разных лет). Вот они московские «сорок сороков» среди остатков лесов, болот, лугов:

- Иоанна Богослова, «что под вязом»;

- Николая Чудотворца «в Кленниках»;

- Живоначальной Троицы, «что в полях»;

- Равноапостольского Святого князя Владимира, «что в Старых Садех»;

- Преображения Господня, «что в Глинищах»;

- Святой Троицы, «что на Грязех»;

- Святого Сергия в Крапивках;

- Святой Троицы, «что на Капельках»;

- Усекновения главы Иоанна Предтечи, «что под бором»;

- Иоанна Богослова, «что на ямах»;

- Святого Ермолая на Козьем болоте;

- Николая Чудотворца, «что на пупышке» («на пупе»);

- Святого Григория Неокесарийского в Дербицах (на Полянке);

- Святого великомученика Никиты на Швивой горке за Яузой;

- Вознесения Господня на Гороховом поле;

- Всех Святых на Кулишках;

- Рождества Богородицы на Кулишках;

- Трех святителей на Кулишках;

- Троицы Живоначальной в Хохлах;

- Николы «Мокрого» («что слывет мокрое»);

- Космы и Дамиана в Старых Панех;

- Великомученицы Екатерины на Всполье;

- Преподобного Марона Пустынника в Старых Панех;

- Покрова Пресвятой Борогородицы на Лыщиковой горе;

- Троицы в Вешнякове;

- Богоявленский кафедральный (Елоховский) собор;

- Благовещения Богородицы «на бережках»;

- Николы «на трех горках»;

- Ксении, «что в Черкасском саду»;

- Покрова Богородицы, «что на Ольховце»;

- Николы, «что на ямах»;

- Сергия, «что в ямской Рогожской»;

- Живоначальной Троицы, «что на рву»;

- Спаса на Глинищах;

- Успения в Остожье;

- Николы на Песках;

- Спаса на Песках на Арбате;

- Воскресения, «что на вражке»;

- Святого Георгия, «что на всполье»;

- Николы, «что в Дербинском»;

- Харитония Исповедника в Огородниках;

- Пророка Ильи на Воронцовом поле;

- Космы и Дамиана в Садовниках;

- Софии Премудрой в Средних Садовниках;

- Успения Богородицы на Полянке.

Сохранись они все после периода борьбы с религией и осуществления грандиозных планов застройки Москвы – «города коммунистического будущего», было бы легче воссоздать картину былой природы столицы.

На «Плане Императорского Столичного города Москвы» (1739 г.) лесной растительности в границах города почти нет (в Сокольниках, Измайлове, Лосином острове леса появятся позднее). Узкой полосой (вне города) они показаны лишь на склонах Воробьевых гор да на севере, ближе к Мытищам. Вокруг Москвы и на ее окраинах – поля, сады, луга. Да и позднее, в XIX в., лесистость края была ниже современной. На картинах художников, писавших пейзажи той Москвы и окрестностей, зелень редка. У И.К. Айвазовского «Вид на Москву с Воробьевых гор» (1851 г.) – две одинокие сосны, травы, редкий лес на склоне к реке и дома до горизонта.

Первые путешественники, посетившие Москву в XV–XVII вв., оставили свидетельства о «сельском облике» жизни городских окраин. Лишь Кремль и его фортификации с Канавой, да Китай-город и Белый город с узкими торговыми рядами уже в те времена походили на европейские города, отличаясь разве что множеством деревянных построек. За стенами Белого города усадьбы дворян и купцов не выходили в линейку фасадами на улицы, а строились так, чтобы перед фасадом был сад.

К «ботаническим» топонимам «сады» можно отнести условно. Они свидетельствуют о былом зеленом убранстве города в целом, а не только о распространении плодовых садов, хотя первично и показывают «географию» садовых слобод в городе. Московская «уютная хаотичность» как раз и создавалась приветливостью зелени особняков и двориков, их патриархальностью (картина В.Д. Поленова «Московский дворик» 1870-х гг. с зеленью запущенного сада). Московские сады, бульвары – это то, чему три века завидовал Санкт-Петербург.

Первые московские «садовые топонимы» возникли еще в XIV в. в пределах Белого города. Садами были заняты обширные участки к востоку от Малороссийского подворья («Хохлы»). Их по вековой традиции в Москве растили выходцы из Малороссии. От современной Маросейки и Покровки к Солянке идет Старосадский переулок, церковь Равноапостольского князя Владимира «в Старых Садех». Здесь Государевы сады и Садовая слобода существовали до XVI в., а потом сгорели при очередном городском пожаре.

Позже они возникли в Замоскворечье. «Верхние Садовники», как и «Средние Садовники», появились здесь в XVII в. еще до строительства Водоотводного канала на осушенных землях по обе стороны Большого Каменного моста. «Нижняя Садовая Слобода» с Садовнической улицей и Садовнической набережной сформировалась на востоке Замоскворечья. Был Государев сад и в центре Замоскворечья. Там, между Бабьим городком и Татарами располагались Вишняки, о чем свидетельствует сохранившийся с тех пор Вешняковский переулок.

В XVIII в. Садовая слобода существовала близ Коломенского. Отсюда названия – Садовая Слобода, Садовники и улица Садовники. До постройки Нижегородской (Горьковской) железной дороги (XIX в.) за Рогожской заставой была садовая слобода с садами, которые выращивали выходцы из Малороссии, что отразилось в названиях места и улиц – Хохловка, Верхняя Хохловка, Нижняя Хохловка и др.

Сады тянулись вдоль всего Камер-Колежского вала, ограничивающего Земляной город. Они вошли в основу топонимики Садового кольца, очерчивающего ныне центр столицы. От Кудринской площади («Кудрины» – местность в начале «Грузин», улицы Большой Грузинской) начинается Садовая-Кудринская улица. Далее – Большая Садовая, где из «садов» сохранился только Сад «Аквариум». Между Садовой-Триумфальной и Садовой-Каретной – Сад «Эрмитаж». Полукруг «кольца» замыкают Садовая-Самотечная, которую пересекала «самотека» – первый московский водопровод из «мытищинских ключей», Садовая-Сухаревская, Садовая-Спасская и Садовая-Черногрязская улицы. Сохранились «садовые» топонимы в названиях «Алексадровский сад», «Нескучный сад», «Знаменское-Садки» и др., Садовые улицы есть и на окраинах Москвы.

Садовых слобод было много, а вот государева Огородная слобода, судя по сохранившимся названиям, была одна – в районе нынешних Мясницкой и Покровки. Здесь в XVII в. располагались Царские огороды.

В названиях торгов и базаров тоже много информации о былой растительности города:

– последний Лесной торг на Миусской площади – Лесная улица;

– старый Лубяной торг – Лубянские площадь, улицы, переулки;

– Лубяной торг и торг рогожами – Рогожская застава, Большой и Малый Рогожские переулки и др.;

– Сенной базар у Покровского женского монастыря (в районе современной Абельмановской заставы);

– Моховой торг в районе нынешней Театральной площади (Моховая площадь, улица Моховая);

– Конный торг на Зацепе у церкви Фрола и Лавра – покровителей лошадей, а затем в Калитниках (Новоконная площадь, Конный рынок – затем Птичий рынок);

– Птичий рынок на Трубе (Трубной площади), перенесенный потом в Калитники;

– Охотный торг (Охотные ряды у Александровского сада – нынешний Охотный Ряд, а также на Болотной площади, куда свозилась дичь вплоть до XVIII–XIX вв.);

– Дровяной торг в районе Таганки (Большой и Малый Дровяные переулки) и др.

Ближе к нашим дням на карте города появляются названия со словами «парк», «лесопарк», «аллея», «просек», «дача». Уже нет парка, нет аллеи, а названия живут, и уже в пределах города Дачная улица, поселок Дачное, Дачно-Мещерские переулки и др.

Так ли уникальна старая топонимика Москвы?

В таком обилии, как в Москве, «ботанические» микротопонимы на картах других крупных городов России, Центральной и Западной Европы не встречаются, а про города Северной Америки и Азии мне говорить трудно, хотя и бывал, и плутал по многим из них.

Но даже в Твери или Новгороде (таких же древних, как Москва, городах) нет микротопонимов, подобных столичным. Преобладают универсальные (банальные) названия улиц – Спартака, Победы, Советская, Калинина, С.Перовской и т.д., в лучшем случае – Холодильная, Линейная, Загородная и т.п.

Наша Северная столица тоже за свои триста лет скорее потеряла, чем сохранила топонимику ингерманландских земель, доставшуюся этим землям, судя по топонимике пригорода, с древних веков. Город многое перенял от Амстердама, в том числе и принципы составления городских названий. Вспомните набережные Мойки, Фонтанки, Карповки, Большой и Малой Невки – прямо как у каналов, параллельных старому Амстелю. Правда, в Санкт-Петербурге можно найти Моховую площадь, Болотную и Боровую улицы, Березовые аллеи…

За последние 25 лет мне удалось побывать в Варшаве, Осло, Стокгольме, Хельсинки, Праге, Брно, Берлине, Амстердаме, Вене, Мюнхене. Везде, особенно в старых европейских столицах, в их центрах, одно и то же. Конечно и их городские топонимы таят в себе свидетельства о былых ландшафтах и растительности (например, в городах Германии разные «Linden», «Wald», «Garten»), но все-таки в названиях преобладают имена собственные (особенно улиц, ведущих к храмам, – имена святых) или ремесленных слобод и торгов (как и в Москве).

Улицы Нью-Йорка и Вашингтона (street) имеют часто простую нумерацию (25-я, 42-я и т.п.), как, впрочем, и проспекты (avenue). А по названиям площадей (square) можно воссоздавать историю изменений политических вкусов горожан – президенты, мэры, сенаторы, реже – писатели, политики и музыканты. Рационально, но очень скучно.

Вот и создается впечатление, что система старых названий улиц и переулков в нашей столице уникальна. Хотя, может быть, я и субъективен, потому что очень люблю свой город.

Наш город уже давно шагнул за пределы мест, которые когда-то упоминались в старых документах в связи с развитием Москвы. В последние два века город растет по лучевым направлениям вдоль железных и автомобильных дорог, поглощая все новые населенные пункты.

Новые времена дают новые названия улицам, площадям, переулкам. Так появились на карте Москвы многочисленные Электрические, Тракторные, Трансформаторные, Электродные, Газгольдерные… Режут слух, но отражают эпоху.

Новые микрорайоны и кварталы строятся на месте огородов и мелколесий. Микротопоника возникает не столь естественно, как ранее. Традиционные знания, народная память постепенно утрачиваются. Да и носители ее практически исчезли, а пришлое население лишено стимулов сохранить старые названия, запечатлеть пусть несколько вычурные, но часто точные и образные имена близких с детства мест. Несмотря на нормативный запрет дублирования названий, в Москве появляются новые Березовые, Сосновые, Рябиновые, Полевые, Прудовые… Вот уже есть у нас 18 (!) улиц Красной Сосны, 17 (!) проездов Марьиной Рощи, 16 (!) Парковых улиц и пр.

В 1921 г. в Москве работала комиссия по переименованию улиц, названия которых напоминали былые времена и «царский режим». Как отмечал член Комиссии, известный московский краевед П.В. Сытин: «Новые имена давались по территориальному признаку – близости к фабрике или заводу, станции железной дороги, роще или лесу и т.п.». Краевед В.Муравьев, по воспоминаниям другого участника той же Комиссии, рассказывает курьезный случай появления новых имен улиц. Одно из них, Тополевый переулок, возникло вместо Новопроектируемого переулка. Комиссия зимой выехала на место, увидела старые деревья, приняв их издалека за тополя. Летом выяснилось, что это вязы, но было поздно, и название зажило своей жизнью, добавив в копилку московских «чудес» и мифов еще один.

В последние десятилетия новые названия улиц с «ботанической начинкой» стали нередкими – Парковые улицы, Сиреневый бульвар, Лиственничная аллея, улицы города-спутника Зеленограда, построенные прямо в лесу, старые улицы Солнцева, Новокосина, Митина и др. Недавно в одной из московских газет был объявлен конкурс на лучшее название улицы в новом микрорайоне с призом – новой квартирой! Выиграл школьник, который предложил назвать улицу на окраине города Ландышевой. Конечно, ландышей в тех местах уже давно нет, но, может быть, столь лирическое название улицы даст ее жителям импульс доброго отношения к окружающей природе. Пусть новое имя улицы соответствует ее зеленому убранству (первозданному лесу, цветущим полянам и поющим соловьям), чтобы у горожан всегда было желание сохранить его.

Вот и весь рассказ о названиях московских улиц, говорящих о прежней и древней природе Москвы и ее оркстностях, входящих в ее границы.

По материалам сайта http://bio.1september.ru