Николай Некрасов (в яйце)
Размышления у парадного подъезда
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА
Как выходец с того, советского света, хорошо помня « Это тебе не грузовичок!» тогдашних бомбил Пётр Яковлевич придержал замах молодецкий и тихонечко хлюпнул дверцей таксомотора. Перед ним в вышине изголовья монументальной эйзенштейновской лестницы смутно маячили двери, по требовавшимся для открывания их усилиям (Пётр Яковлевич чуть пуп не сорвал) вполне подошедшие бы для броневых задвижек командного пункта ракетных войск стратегического назначения. «У нищих слуг нет» - в очередной раз смиренно поразился справедливости высказывания Пётр Яковлевич, но мятежный ум таки представил анимированный образ подкатывающего членовоза с выползающим из него под холуйский зонтик руководящим господином, перед коим вопреки динамике и статике двери как бы сами собой распахиваются, спасибо не кланяются.
Архитектурные излишества холла морально придавили Петра Яковлевича, к тому же рамка металлоискателя решила совершенно зря пропищать (у Петра Яковлевича, к слову, на данный момент, не то что телефона, даже ключей в кармане не присутствовало, а железные зубы не звенят, проверено). Обошлось, пропустили. Пётр Яковлевич уж было собрался пошутить про стальные яйца и холодные руки охраны, но сдержался. Жизненный опыт напомнил: «С таможней и вертухаями не шути!»
(Про вертухаев не забыть в приличествующем месте романа вставить, имеются некие мемории (автор)).
На третий (высоченный едри его) этаж Пётр Яковлевич поднялся по незадымляемой лестнице, сам не зная зачем проигнорировав лифтовые удобства. При восхождении постигли его первые (ох, чует серденько не последние) разочарования. По классике жанра на лестничных площадках околокультурного учреждения должна располагаться курилка-обсуждалка-проблем-перетералка рядового и сержантского состава. Начальники, офицеры и генералы дымят не отрывая задов в мягкокресельных кабинетах, с прищуром от дымка разглядывая туго натянутые на нужном месте юбки секретарского состава (я таки поэт, блин. автор). На лестнице было глухо-пусто, пахло бетонной пылью и мерзостью запустения. Где кривые шерлок холмовские трубки очкастых операторов, беломорины бородатых сценаристов, ментол дам полусвета? Пипец, пропала культура общения, пыхтят где то по углам электроникой не отрывая взора от телефона. Зловещенько будет, внутренне содрогнулся Пётр Яковлевич, но путь продолжил.
Вот в чём никогда нельзя было упрекнуть Петра Яковлевича, так это в авантюризме. Перед каждым публичным действием он тщательно операцию прорабатывает, поднимает информационные пласты, репетирует диалоги, и как, правило, всё заканчивается фиаско разной степени катастрофичности. Робеет наш герой, говорит совсем не то, что отрепетировал, искусством экспромта, наскока молодецкого не владеет. Ну, не дано. Это потом, дома под одеялом приходят остроумные ходы, удачные реплики. Классическое "остроумие на лестнице". В этот раз заминка произошла уже, так сказать, на пороге. С трудом отворив добротно подпружиненную дверь с лестничной клетки, Пётр Яковлевич очутился перед, как ему показалось, уходящей в астрал перспективой бесконечного коридора с пронумерованными дверями.
У первой же двери его посетила фирменная задумчивость того самого легендарного барана. А подумать было о чём. "Ну и куда тут тыркнуться?" - нерешался Пётр Яковлевич, уставившись с болотной тоской в глазах на непрезентабельно всунутую справа от двери в пластмассовый кармашек бумажку с надписью РЕДАКТОР. Из головы мгновенно испарились тщательно подготовленные наработки и планы наступления. Рука, уже занесённая над шероховатой, цвета больничных кальсон филёнкой, бессильно повисла. "Редактор"- это замечательно, было бы. Но справа от каждой следующей в бесконечном ряду двери на бумажках, пластмассовых табличках и медных мемориальных досках обозначалась ещё хренова туча разнообразных редакторов: редактор монтажа, выпускающий редактор, гостевой (!?), копирайтер, шеф редактор и где-то там в туманной дали Главный редактор. Главный и шеф отпали сразу - начальники -дармоеды, гостевой и копирайтер были исключены по незнанию Петром Яковлевичем Who are they. "Просто редактор" привлекал демократичностью и аскетической скромностью таблички, проинформировавшей Петра Яковлевича об имени отчестве и женском поле оного. Один умный человек, в далёкой юности учил желторотого Петю: в каждом учреждении, чтобы добиться толку надо найти самого занюханного работника, в потёртом пиджачишке, засаленном мед. халате, мутных очках с большими диоптриями, в идеале ещё и еврея - вот он то за всех этих шефов и работает. "Хорошо бы ещё климактеричка и старая дева" побаловал себя надеждой Пётр Яковлевич и робко поскрёбся в дверь.
Руководящие позиции в компании или канале: В более крупных телевизионных компаниях или каналах, опытные редакторы могут претендовать на руководящие позиции, такие как руководитель телевизионной продукции или директор по телевизионным программам.
Редактор телевизионного ток шоу существо неприметное, тихо тыкающее пальцем в клавиатуру в суете тесной каморки-кабинета, но именно это лицо за кадром и есть мозг программы, никогда не видимый зрителем. Человек не каждый день любуется на свои мозги, но от этого важность органа не уменьшается. То, что придумает редактор сегодня завтра истошно прокричит на экране харизматический припадочный ведущий или проворкует, перебирая коленками, неполносреднеобразованная ведущая, всплывшая на экран с илистого дна перестройки – Аароны телеэпохи. Это только кажется, что темы валяются под ногами, на самом деле, удивить телезрителя до степени прикованности к экрану на пять минут без перерыва на вылазку к холодильнику или перекур задача сизифовой сложности. Выпотрошенными младенцам, испанской дачкой за сто миллионов честно наворованных, силиконовыми безразмерными сиськами и даже двуствольным членом отвлекать от вредного никотина или калорийного перекуса бесполезно. Всё уже было и если скажут вам – это новое, то много раз было это прежде, аминь.
(Книга Екклесиаста, или Проповедника, гл. 1, ст. 9—10): «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас...»
Руфина придавила сигаретку, провела ладонью по лицу, стирая наваждение и тыркнула пальцем в «пробел» клавиатуры, согнав с монитора насупленные белёсые бровки президента, терпеливо охранявшего бездействовавший экран. Мысль редакторши трусила по кругу, и в который раз, как лошадь перед препятствием упиралась копытами, но прыгать не собиралась. Мозговой штурм сосредоточился на двух глобальных проблемах: 1.Найти повод выпить (бутылка сухого и немытый бокал таились на стеллаже с пыльными папками). 2. Определиться с настолько забойной темой передачи, чтоб у них у «всех» (данная категория включала работодателей-благодателей, ждущих в засаде коллег подколодных, конкурентов всех мастей и в последнюю очередь тупорылых потребителей массмедиа, которые жмутся с рейтингом как с последним потным рублём в кармане) отпала челюсть. Вторая задача была очевидно невыполнима. Всё украдено до вас, Руфина батьковна, куплено за бугром, бессовестно содрано, перелицовано из старья и жизнерадостно втюхано в сотый раз в размягчённые интернетом головы зрителя. Плодотворный поток мысли прервал робкий стук в дверь. Так стучат люди, в глубине души уверенные, что никому на этой планете они с их микропроблемами не интересны, но что-то необъяснимое гонит их как лосося на нерест по бесконечным кабинетам. В дверь протиснулся мужичёк, именно протиснулся, хотя стандартный дверной проём допускал нормальный заход. Дождался приглашения и присел.
Руфина Борисовна пригорюнилась, подпёрла ладошкой щёку, прогнала соблазнительное видение немытого бокала и принялась разглядывать посетителя. Много народу побывало на протёртом до основы обивки кресле. Паблисити искали или справедливости. Маргиналы и богатые перцы (не самые крутые, самые посылают кого-нибудь), изобретатели разнообразной херни, откровенные психи, прожжённые стервы и провинциалки – одуванчики. Всех их Руфина Борисовна видела насквозь от макушки до того самого протёртого сиденья, нутро их гнилое. С потрепанным терпилой сложностей тоже не предвиделось, выпроводить побыстрее и выпить наконец «разгонную», но Руфина отчего-то медлила, размышляя «за жисть». Что-то не складывалось, мешало отнести посетителя к устоявшейся категории. Требовалось потянуть время, сыграть заинтересованность, клиент сам расколется, внесёт ясность. Руфина Борисовна прикурила новую тонкую ментоловую сигаретку. Стойкий предрассудок и безнадёжная попытка добрать женственности. После двух пачек воняет всё едино как из «пепельницы» в строительной бытовке. «Пепельницу» – косо обрезанную пятилитровую банку из-под водоэмульсионки некогда приходилось обонять юной лимитчице Руфочке лично. Нелюбимые воспоминания, но из песни слова не выкинешь – начиналась карьера московская не с журфака в мини на шпильках, а с комбинезона заляпанного с безразмерным задом. Руфина перелистнула щоденник (ах, где ты милая черта осёдлости!).
- Пётр Яковлевич? Слушаю, что у Вас?
В глаза упорно не смотрит, а могло бы жалостливо получиться.
- Руфина Борисовна, можно по имени отчеству?
- Конечно, слушаю внимательно.
- Мне непросто сформулировать суть моего перфоманса. Возможно, наиболее близко действо к иллюзии, хотя по сути всё очень реально.
- Пётр Яковлевич, вы какого года?
- 1956-го.
- Вот видите, мы с вами достаточно взрослые люди, чтобы понимать невозможность удивить кого-либо фокусами. Вы ведь не Гудини и не Дэвид Копперфильд (и не псих – внутренняя ремарка) я надеюсь. Сквозь стены проходить не будете?
- Не буду. Но небольшую демонстрацию хотелось бы произвести, причём, Руфима Борисовна, чтобы не терять времени даром я желал бы продемонстрировать некоторые из моих фокусов в присутствии генерального директора канала.
А хуху не хохо? Подумала Руфима и уже открыла рот, чтобы озвучить эту фразу в наиболее в данных обстоятельствах возможной вежливой форме, но вдруг впервые ощутила на себе буравчики небольших и как-то сонно прищуренных глаз странного визитера и промолчала.
- Пётр Яковлевич пошарил в кармане и поставил на край стола свёрнутые в рулончик денежные знаки.
- Здесь десять тысяч долларов. Если в течение десяти минут мне не удастся заинтересовать директора, это послужит компенсацией за потраченное на меня время.
Когда Руфине впоследствии компетентные лица предложили изложить дальнейший ход событий, она так и не смогла припомнить, как оказалась в кабинете начальника. Но то, что последовало потом, навсегда занозой застряло в памяти.