И вновь я посетил знакомые места. Нет, не то что бы совсем переставал пользоваться метрополитеном, но опускался в него и до него не в час пик и не на самых мясорубочных станциях. Великая всё-таки вещь – память тела. Бока, спина и зад живо вспомнили ни с чем не сравнимое ощущение холодной войны, мгновенно переходящей в бешеную рубку с казацкими посвистами и татаро-монгольскими визгами.

     И зачем мы, люди, тискаемся друг к другу? Давно из тёмного леса не скрадывают нас саблезубые, не торчат из маслянистой трясины крокодильи рожи плезиозавров, а как страшно жить. В куче веселее. Кстати о плезиозаврах. Если выкачать из Лох-Несса студёную водичку, то в образовавшуюся ёмкость можно загрузить всё человечество, все шесть миллиардов и дофига места останется. Какая же мы жалкая кучка муравьёв в планетарном масштабе. Однако, в историческом на этот раз масштабе мгновенно засрали огромную планету. Можем, когда захотим. Силён дядя, восемь куч и всё жилится. Козы сожрали остров Робинзона – Селькирка, но пластиковых пакетов и вечных алюминиевых банок за собой не оставляли. Так, экологически чисто  гадили шариками на оставшиеся после тотального выпаса голые скалы. Коз всю жизнь дёргают за титьки, потом жарят на шампурах. Козлов не дёргают, просто жарят. Вот такое барбекю получается. Козлом быть лучше. Я имею в виду мужчин. И вообще, жизнь прекрасна.

             Но мгновенна.

             Пой же, смейся,

             Счастлив будь, кто счастья хочет

             И на завтра не надейся.

Лоренцо Медичи. Милан. 16 век.

 

 В метро хорошо думается о вечном. Особенно хорошо, когда на бесконечном перегоне Балтийская – Нарвская, притиснутый народными массами к двери, расплющишь нос о рекламную наклейку «Оставайся на связи и никаких проблем», сравнимую по степени жизнерадостности с баннером «Работа делает свободным» над воротам концлагеря.

         Я люблю вас, люди!

И тебя, бабуля на шести костылях и двух подпорках с многопудовыми кутулями азартно прущую в самую что ни на есть пиковую давилку. Полчасика терпения и могла бы степенно дефилировать по гулким пустынным станциям. Чёрт с ним, с Народным универсамом и экономией 25 копеек, главное процесс, борьба. Ещё польска не згинела. И тебя, толстяк, занимающий пол вагона, я тоже люблю. Ты жертва фаст фуда и ни в чём не виноват. Надо бы тройную плату брать за транспортировку таких объёмов, но с Мак Дональдса не с тебя, бодибилдер ты наш. А алкаши, а утренний выхлоп! Однако перегон и перемирие закончились. Уря!!! Берегись бабуля! 

 

                     О метростанции Технологический институт, она же Техноложка.

                На суетливой Технологической, той ее части, что изукрашена общественно туалетной плиткой, есть переход между платформами типа земляной норы, если дожидаться поезда с этого конца, то при его приближении возникают звуковые феномены, имеющие несомненный научный интерес: вдруг раздаётся сухое постукивание, словно лёгкие палочки, подвешенные на верёвке, или рёбрышки подземной Карениной. Барабашка метрополитеновский, обыкновенный, короче говоря.

        В мистическом Санкт-Петербурге много мистических мест. Эк я сказанул! О том, какое из них самое наизагадочнейшее ломают копья своего хрупкого интеллекта знатоки города, исследователи паранормальных явлений и прочий незанятый полезным трудом народ. Но я утверждаю, утверждал и буду твёрдо держаться своего утверждения – самое мистическое место города это его внутренности, нутро его болотное – метротруба. Станция Технологический институт на манер хитрого енота обзавелась множеством залов, каморок, переходов, перелазов и выходов на свет белый. В некие определённые дни (кем определенные? Карма вероятно) выход в вестибюль намбер ту закрыт. В эти самые (критические?) дни внизу в зале вход на эскалатор забран витиеватой решёткой, лампы погашены и в перспективу тёмной выси уходят неподвижные ступени эскалатора. Но, прислушаемся. В интервалах грохота приходящих и отправляющихся метропоездов, в тёплом полумраке бубнит ГОЛОС. Неразборчиво, но горячо обращается он в никуда с неведомыми человечеству вопросами. Очередной глас вопиющего в пустыне, и перед моим внутренним взором возникает трон и самодержец, долгие годы невыносимой ответственности глаголющий с горнего своего высока несуществующей реальности докладов с мест к неким среднестатистическим верноподданным. БУ..БУ..БУБУБУ перекатывается дальней лавиной  с вершин. Пии…пи..пи.. еле слышно ответствуют из маргинальных низин. Чур меня! Пойду телевизор включу. БУ..БУ…БУБУБУ!!!

          Психология пассажира милосердного, подающего нищим загадочна. Молодой, лет семнадцати парнишка, в выжженных глазницах два красных пятна – всё, что осталось от глаз и видно, что недавно. Даром тянет руку, от него шарахаются как от зачумлённого, боятся подцепить несчастье. «А вот, кто подаст слепой бабке!» - старушка, зорко вглядывается в пассажирские лица и, бодро помахивая тросточкой, мощно на манер педального коня рассекает плотный людской поток. Подают активно. Нищие в метро отдельная лебединая песня.

 

О сказках и метро Автово.

            Никак не мог догадаться, почему мне так хочется приобрести круглые, с зелёными стёклами, в железной оправе очки. Ну, круглые и в проволочной оправе понятно (мне во всяком случае). Но почему зелёные? Озарение настигло меня на нижнем вестибюле метростанции Автово. Кроме стеклянных колонн там имеются люстры в крупных хрустальных кристаллах и хрустальных же сталагмитах. Сталагмиты это вам не сталактиты.

     И я понял, что в зелёных очках я увижу сказочный Изумрудный город из Волшебника страны Оз Фрэнка Баума. Сказки хочется , господа, отлёта из серых будней. Это как бы в очках:

                         

                  

Станция метро Пушкинская.

 

  Причём тут Пушкин? Я про Александра Сергеича, а вы куда посмотрели?  За фотографирование памятника (не голой тётки, её там не было, а то бы сфоткал) автора оштрафовали на сто рублей. Неззя снимать в метро. Гостайна. Неисчерпаемы, бездонны дураки моей Родины.