- Здравствуйте, не прекращая манипуляций с проволочками, произнёс вдруг целитель, явно обращаясь к Карену. Проходите в комнату, садитесь пока на кровать, а то в прихожей места нет, придётся немного подождать, но болеть будет меньше, сможете потерпеть.
Карен на удивление твёрдым шагом прошёл в каморку и легко сел на кровать, пружинный матрас которой прогнулся чуть не до пола. «Вставать то, как буду?» - испугался было Карен, но почему-то быстро успокоился и принялся оглядывать помещение. Застеленная солдатским, не первой свежести одеялом койка занимала половину клетушки по ширине и полностью в длину, хромированные шарики блестели в проёме двери. Спинка койки суживала и без того неширокий вход. В левом от двери дальнем углу коричневая казарменная тумбочка со списанной настольной лампой (единственным источником света в помещении) завалена бумажками и всяким хламом, поверх документации покосилась неровно вскрытая недоеденная банка шпрот с черствой корочкой на откинутой крышке. От вилки на бумаге расплылось прозрачное масляное пятно. Было жарко и душно, окошко, судя по загнутым и закрашенным гвоздям, не открывалось никогда, форточка отсутствовала. В «красном углу» вместо иконы изогнулась голая Мерлин Монро.
Елена Владимировна пришла на «семинар» заранее, хотелось без суеты найти укромный уголок, откуда можно будет наблюдать действо, оставаясь незамеченной. Стадиончик: протёртое футбольное поле, посыпанная колючим шлаком беговая дорожка, песчаная яма для прыжков был ей хорошо знаком. В институтские первокурсные времена именно тут проходили занятия по физической культуре. Лена относилась к ним без отвращения. Скрывать изъяны фигуры необходимости не было за неимением таковых и она любила обегать поле чуть запрокинувшись назад и длинно выбрасывая стройные ноги, ощущая на себе пристальные взгляды разнокурсников, валяющихся на травке. Годы пролетели не задев стадион крылами. Трибуны из ржавого уголка с набитыми планками сидений, похожая на передвижной общественный сортир будка раздевалки – всё осталось прежним. Лена расправила плечи, огладила себя руками, проверяя сохранность фигуры. Могло быть и хуже, энное количество лет таки пролетело, кое-кто из ровесниц давно оплыл, обабился. Елена Владимировна обошла трибуну сбоку и устроилась в тени от неё, расстелив на траве предусмотрительно прихваченное полотенце и привалившись спиной к шершавому стволу какого-то малотенистого северного «эвкалипта». Она осторожно извлекла из сумочки малюсенькую видеокамеру и нацелилась на предполагаемый эпицентр события – перед трибуной на футбольном поле был выставлен столовский стол с пластиковой столешницей и алюминиевыми ножками, хлипкий стульчик и сколоченный из фанеры пьедестал почёта. Постепенно начал подтягиваться народ. Учитывая полное отсутствие рекламы, народу набралось порядочно – человек сто пятьдесят. Стандартного вида старушки, ультрамодный молодец с двух сторон эскортируемый крашеными девчонками, пара тройка морд бандитского вида, добросовестно парящихся в кожанках. Большинство составляли женщины бальзаковского возраста, кое-кто с откровенно маявшимися в ожидании очередной попытки отлучения от единственной радости мужьями-алкоголиками. Диссонансно белели сорочками три упитанные офисные фигуры. «Депутаты или эфэсбэшники?»- лениво подумала Елена Владимировна и, увлечённая анализом публики, не заметила, как из-за трибуны вывернулся Николай Иванович и быстро пошёл к столу по жухлой, пооббитой бутсами травке. Елена Владимировна проводила взглядом спину в секонхэндовского вида тускло-коричневом пиджачке и глянула на дисплей камеры. «Точность-вежливость колдунов. Заметил он меня или нет?»
Николай Иванович повернулся к трибуне, снял пиджак, повертел в нерешительности головой, зачем-то прищурился на солнце, повесил пиджак на спинку стульчика. Пиджак нахохлился на узкой спинке, полы дотянулись до газона. Усевшись, Николай Иванович пощёлкал пальцем по микрофону, ослабил кривой узел галстука и впервые обратил глаза к аудитории. Народ нерешительно заёрзал на трибуне, но не найдя повода для аплодисментов, сразу затих, успокоился.
- Здравствуйте. Я не буду потрясать пачками благодарственных писем исцелённых и просветлённых мною. Дешёвая реклама мне не нужна. Да и, честно говоря, нет писем, не пишут, что тут поделаешь. И вы не будете. Перейдём к делу. Сюда собрались люди, приглашённые мною лично, мечтающие об исполнении заветного желания. Надеюсь, других тут нет. И ваши желания будут исполнены. Но прежде небольшая демонстрация. Надеюсь, вы разрешите мне потешить тщеславие и продемонстрировать, какими возможностями, силами может овладеть человек, если очень захочет.
- Пиджаком бы ты поновее овладел. Отчётливо произнёс модный тинейджер, и девицы по сторонам загнулись от смеха.
Николай Иванович улыбнулся – Страстное, беззаветное, всеохватывающее желание это всё, что понадобится для реализации вашей мечты. – Николай Иванович поглядел на откровенно ржущую троицу и продолжил, - верить мне не обязательно, обязательно хотеть. Рекламации и сожаления об исполненном желании не принимаются. Операция обратной силы не имеет. Прошу наблюдать за мной внимательно, это крайне необходимо для успеха опыта.
Николай Иванович подошёл к фанерному пьедесталу, где на самой высокой ступени с носатой красной единицей ослепительно бликовал ярко надраенный наградной кубок. Николай Иванович описал правой рукой широкую дугу, коснулся латунного бегуна на крышке.
- Восемь тысяч семьсот пять. Все смотрим сюда. Сегодня прекрасная лётная погода. Меня всем хорошо видно. Пять тысяч семьсот восемь.
Елена Владимировна припала глазом к окуляру и нажала зум. Судя по преамбуле именно сейчас должно случиться что-то небывалое. Крупный план не помешает. Ох, не любят фокусники крупного плана, ну очень не одобряют.
- Здравствуйте Елена Владимировна! Что же вы не на трибуне. У нас билеты не проверяют, зайцев нет. Я вас лично приглашал. Отсюда же ничего не видно.
Елена Владимировна крупно вздрогнула и отняла камеру от глаз. Прямо перед ней, широко улыбаясь стоял Домовинный. «Ведь только на секундочку выпустила его из фокуса, с зумом этим чёртовым. Как он тут оказался?» Елена Владимировна через плечо Домовинного глянула на трибуну. Все: замолкшие подростки, старушки, бандюганы и алкоголики оцепенело уставились на фанерный пьедестал. Вернее, на точку выше пьедестала метра на два, на три.
- Что они с таким интересом разглядывают?
- Ни за что ни скажу. Из вредности. Перебирайтесь отсюда на первый ряд. Побаивается ещё народ, садится подальше, ряд почти пуст. Усаживайтесь и сами всё увидите, камеру свою не забудьте. Помните старые кинотеатры стереоскопических фильмов. Те ещё, без очков. Что бы объёмную картинку увидеть надо было поймать точку зрения. В моих опытах это тоже важно. Николай прихватил Елену Владимировну за локоток неожиданно холодной и сухой ладонью и сопроводил к свободному месту. «Как на танцах» - подумала Елена Владимировна, переступая высокими каблучками босоножек, но покорно уселась даже не вспомнив о хрустальной белизны брючках в обтяжку впервые надетых по случаю.
Елена Владимировна не была единственной ранней пташкой на стадионе. Карен подъехал за часок до уговоренного с целителем срока. За это время он успел выпить с земляком-директором две стопки дагестанского пятизвёздного коньячку, расплатиться за аренду спортивного сооружения (наличными вышло не так уж и дорого) и обсудить армянское житьё бытьё на чужбине. Договорившись заглянуть после представления и завершить переговоры (и бутылку), Карен выбрался из административного логова наружу. Солнце, больше не сдерживаемое мутными стёклами офиса, слепило глаза. Карен нацепил «хамелионы». Сто двадцать денежных знаков будущего ПМЖ, и устроился на третьем снизу ряду хлипковатой трибуны. Среди подтягивающихся к началу зрителей было на удивление немного знакомых лиц. Но были и до боли знакомые. Главный бандит муниципального округа и его окрестностей с сопровождающими лицами скромно расположился сбоку припёка. Зато мэр и кандидат в следующий за муниципальным уровень депутатов с кандидатами в помощники впёрся на самую верхотуру, отсвечивали там сорочками, как чайки на заборе. Если бы ни животы и возраст совсем пионеры-иеговисты на служении. Придурок в молодёжном прикиде тоже из местных, шоферит на мусоровозке, а в свободное время тарахтит на позорном мопеде – «точиле». Девок сам чёрт не разберёт, такие есть во всех точках земного шара, журналы и китайские шмотки всех стригут под одну гребёнку. «В Америке они чернее и толще», - подумал Карен и, приподнявшись, изящным полупоклоном приветствовал местную власть. Местная власть, застигнутая не в совсем приличном месте, предпочла не заметить местного предпринимателя, тем более, что именно в этот момент на поле появился сам целитель. От дальнейшего у Карена остались остренькие осколочки воспоминаний, навечно застрявшие в мозгу. Пробубнив пару фраз в гнусавый микрофон, целитель направился к фанерным ступеням и взмахнул рукой. Ослепительное пламя, вспыхнув на кончиках пальцев, мгновенно окутало его целиком. Тёмно-мутная на фоне византийской смальты, фигура целителя как-то не попадала в фокус, зыбилась. Золотые протуберанцы, только бледнее и прозрачнее блистающего фона пробегали перед тёмным силуэтом. Без видимого усилия тёмное тело в струящемся световом коконе оторвалось от земли и повисло метрах в двух от чемпионской площадки пьедестала, колеблясь, вернее плоско смещаясь на несколько сантиметров в нагретом мареве стадиона то в одну, то в другую сторону.
Левон Галстян прилепился потным лбом к не очень чистому, но прохладному стеклу. Окна в кабинете он не открывал никогда, какая бы жара не была снаружи и духота внутри. Орущие студенты и раздражающе радующиеся жизни мясистые спортсмены доставали хуже климатических проблем. Левон понимал, что радуются они молодости, здоровью, прекрасной и долгой жизни впереди и злился, выставляя судьбе счёт за лысину, язву двенадцатипёрстной кишки непротезированную полость рта и дурацкую малодоходную должность. После коньяка на жаре хотелось пить, нудно ныло под ложечкой. Чёрт принёс Карена со своим колдуном. Не столько прибытка, сколько проблем. Сочтут мероприятие неуместным для спортивного объекта и оргвыводы не заставят себя ждать. Карену трудно отказать, уговорит кого угодно, но в глубине души и самому Левону чуть-чуть хотелось чуда, небывальшины, пришельцев каких-нибудь что ли. Чтобы просто так, от доброты душевной решили проблемы, вернули кудрявую голову, неноющую кишку и перспективу выбраться их околоспортивного болота. Однако действо на поле быстро развеяло иллюзии. Левон ни слова не разобрал в гулком эхе стадионных громкоговорителей, да целитель и быстро закруглил речь, а потом вообще ушёл с поля и подсел к какой-то тёлке в тесных белых брючках. Неразличимая в подробностях масса публики притихла на трибуне. «Молятся», - подумал Левон, отходя от окна и усаживаясь за директорский стол: «И Карен туда же. Умный вроде мужик, а дурак. Американец хренов». Надо было реализовать талоны на вывоз мусора, срок истекал, и Левон принялся с остервенением давить кнопки раздолбанного телефона, дозваниваясь в спецтранс и сложно ругаясь по русско-армянски. Последняя цифра на дешёвом китайском телефоне упорно не высвечивалась. Вместо неё на дисплее непрошено проявлялись лохматые иероглифы, очевидно партийный призыв ещё больше втюхать паршивых китайских самоделок иностранным дьяволам по всему миру.
Иван Петрович Лукашеня, в народе Лукваня боялся всего на свете. Особенно дитя просвещённого двадцатого века страшилось привидений, вампиров и инопланетян. Спал Ваня с зажжённым светом, несмотря на попрёки матери в ненужных расходах. Порождение неполной семьи он и сам был какой-то неполный, недоделанный: высокий, но узкоплечий и хлипкий с рыжеватыми жиденькими прядками неухоженных волос, подстриженных с безуспешной претензией на «шапочку». В армию Лукваню не взяли по здоровью: кроме дежурного плоскостопия длинный ряд предков-маргиналов наградил его таким букетом заболеваний, игнорировать которые не хватило духу даже у не знающей жалости призывной комиссии. При всём при этом Иван был здоров в бытовом, повседневном смысле, живенько стучал в негритянский «баскет», и успешно бегал по девкам и тёткам, не очень разборчиво в первом энтузиазме юности подходя к половому вопросу. Выглядел Лукваня моложе паспортных двадцати двух, что позволяло ему легко вращаться в подростковой среде, хотя начинал он понемногу стесняться своих сопливых подружек-дискотетчиц. После школы Иван выучился на шофёра и теперь лихо гонял на непрестижной мусорке, чего тоже в глубине души стеснялся, но виду не подавал. Водку с шоферюгами Ивану пить приходилось, хотя он не любил её за противный вкус, предпочитая пиво и длинные дринки из баночек. И денег на жизнь Ивану хватало. На жизнь, но не мечту. А мечтал Лукваня о собственном чёрном маслянисто-глянцевом БМВ. Всё, чего не случалось в его жизни, заключал в себе оцинкованный корпус «бумера». Престиж, родословная, будущее, недоступного качества женщины. Чего он конкретно хотел от женщин Ваня внятно сформулировать не сумел бы «Ну, такие…». Добрый и ласковый парень, он сторонился драк, петушиных дискотечных и пьяных шоферских тяжёлых разборок, боялся громко кричащих людей и мечтал об уважении, о БМВ. С колдуном дворником он столкнулся на производственной почве и, струхнув, не нашёл в себе сил отказаться от посещения стадионного «семинара», к тому же в самой глубине теплилась надежда, а вдруг не обманет и исполнит желание.
У Юрия Даниловича Мошкина, генерального директора множества предприятий, владельца заводов, газет, пароходов, ранее широко известного в определённых кругах как бандит Кобыла возникла проблема, что само по себе не удивительно. У наспех цивилизовавшихся и легализовавшихся бандитов жизнь вообще не сахар-ксилит. Это только со стороны, непривлекавшимся гражданам кажется, что у правильного пацана делов – топырь пальцы веером и шинкуй лавэ. В прошлом, всё в прошлом. Правильно говорил книжный дон, что настанут времена, когда адвокатишка с портфелем под мышкой станет страшнее двадцати громил с автоматами. Умилились до невероятности протокольные лица, стильные причёски проросли на шрамах бритых голов. Стреляют друг друга всё более лениво, нехотя. А проблемы, проблемы всё гуще.
Кобыла увидел её сквозь тонированное стекло беэмвешки пятёрочки и, протянувшись с заднего сиденья, цапнул водителя за плечо. Тот понял правильно и даванул тормоз. Юрий Данилович ездил с водителем не только для авторитета. Правая нога по колено у него была деревянная – протез. Ногу он потерял не на разборках, а по пьяни, разбившись на вишнёвом мотоцикле престижной в то время марки «Ява». Обе ходки в неотдалённые места совершил уже на липовой ноге, скрип которой только добавлял авторитета и без того солидным статьям. Первый раз Данилыч сел за драку с милиционером, второй раз опять же за нанесение, но уже в процессе профессиональной деятельности – вымогательства. Несговорчивый попался цеховик. Отсидел Кобыла в общей сложности года четыре, в дальнейшей карьере насилия (личного участия) избегал, с начальником РУВД здоровался за руку, для чего последний не брезговал перейти на другую сторону улицы. Водить Данилыч любил сам, но мешал протез, особенно если долго приходилось сидеть за рулём, и Кобыла скрепя сердце прибег к услугам личного водителя.
Светло-серая юбка из «шотландки» колоколом разлеталась на плавных бёдрах. Чёрно-бело-полосатые гетры мягкими, тщательно устроенными небрежными складками гармошкой набегали на щиколотки. Серебряные копытца босоножек чётко переступали по замусоренному асфальту. Средняя школа, штат Верджиния. Капитан команды поддержки. Не хватает только учебников, трогательно прижатых к беззащитной девичьей груди. Может и были какие книжки, но выше пояса тусклого лака Кобыла просто не смотрел, не успел. Взгляд не мог оторвать от промежутка между аккуратным обрезом шотландки и гетрами, откуда поразили его сердце дуплетом две ровнотонированного загара молнии.
Марина оглянулась на писк тормозов – из хорошо знакомого всем жителям городка БМВ шустро-суетливо выбрался Мошкин, проскочил на другую сторону вставшего в шоке проспекта (естественно им. Ленина) и помотавшись вдоль железного ограждения вдруг решительно лёг на него животом и перевалился на тротуарную сторону. Генералы и руководящие бандиты в мирное время не бегают, это смешно, но Марина испугалась не на шутку. В голове замелькали страшилки о девчонках, затащенных силой в чёрную машину и сгинувших безвозвратно. Она не сразу поняла, что втолковывает ей Мошкин, нежно придерживая за локоток и уставясь в вырез кофточки (1200р), а когда информация начала проникать в сознание, Марина, сразу успокоившись, просчитала варианты на десять ходов вперёд. Жена у Кобылы редкостная уродина. Жоржик – пасынок, ни на что не годный придурок. Значит, спать придётся с самим Мошкиным старшим. Или с обоими? Противный, но не самый позорный способ первичного накопления капитала. Потом всё равно уеду. В столицах провинциальные хвосты-биографии это не вопрос фактов, а вопрос силы литературного вымысла. Деревенская тема, пастораль. В мозгу Марины мыслительный процесс не выстраивал аргументы в столбик, он представлял собой некий пёстрый вихрь, торнадо из которого вываливались отдельные чёткие блоки решений. В силу быстротечности процесс просто не успевал отразиться на её лице. Она как начала улыбаться в начале Мошкинского монолога, так с доброжелательной и вежливой улыбкой (без демонстрации прелестных зубок, всему своё время) и согласилась стать няней. Какие пелёнки? Ну, может, разок придётся подойти к писклявому кобылёнку-внуку, сунуть соску. Завтра первый рабочий день. Знала, что гетры сработают. Бинго.