Это цитата сообщения menshikova_i_kot Оригинальное сообщение

[200x314]
- Шкапская, вы ее любите?
- Очень. А вы разве тоже? Странно...
- Почему?
- Стихи ее женские, и многим они кажутся, как бы сказать...
- Знаю. Воспеванием примитивных, чуть ли не животных чувств. Как и всякое враждебное мнение, это утрировано. Мы автоматически утрируем то, что нам не нравится, но мало кто это понимает… (здесь и далее - И.А.Ефремов, «Лезвие бритвы)

Мария Михайловна Шкапская (урожд. Андреевская; 3 (15) октября 1891 — 7 сентября 1952) — русская поэтесса и журналистка.

- Как интересно, Иван Родионович! Вы объясняете мне то, что я инстинктивно, или называйте это женской интуицией, сама чувствую.
- Женская интуиция и есть инстинктивная оценка мудростью опыта прошлых поколений, потому что у женщины ее больше, чем у мужчины. Это тоже понятно почему - она отвечает за двоих. Но вернемся к Шкапской. Я бы сказал, она отличается научно верным изображением связи поколений, отражения прошлого в настоящем. Как это у нее: «Долгая, трудная, тяжкая лестница…»

* * *
Деды дедов моих, прадеды предков, сколько же было вас прежде меня? Сколько на плоть мою вами затрачено с древних времен и до этого дня? Длинная, трудная, тяжкая лестница, многое, множество, тьмущая тьма - вся я из вас, не уйдешь, не открестишься, крепкая ложена плотью тюрьма. Ношей тяжелой ложитесь мне на плечи - строю ли, рушу ли, боюсь иль люблю, каплями пота, кровавыми каплями, вы прорастаете в волю мою.

* * *
Расчет случаен и неверен - что обо мне мой предок знал, когда, почти подобен зверю, в неолитической пещере мою праматерь покрывал. И я сама что знаю дальше о том, кто снова в свой черед из недр моих, как семя в пашне, в тысячелетья прорастет? <1925>


- Одно из лучших, - обрадовалась Сима. - Но мне больше нравится гордое, помните: «Но каждое дитя…»

* * *
Молчали мы и нас никто не слышал и неуслышим будет голос твой, но каждое дитя, что в нас под сердцем дышит — стать может Голосом и Судною Трубой.


- Сознание всемогущества матери для будущего. Что ж, скоро оно придет, когда женщина познает свою настоящую силу, и все женщины будут ведьмами.
- Что вы говорите! - рассмеялась Сима, и Гирин снова залюбовался удивительной правильностью ее зубов.
- Я не шучу. Слово "ведьма" происходит от "ведать" - знать и обозначало женщину, знающую больше других, да еще вооруженную чисто женской интуицией. Ведовство - понимание скрытых чувств и мотивов поступков у людей, качество, вызванное тесной и многогранной связью с природой…

* * *
Я тебе плохая жена, я тебе плохая слуга, я тебе не на то дана - у меня под прической рога. На Лысую бы гору, в полуночную пору, в буре да в грозе на козле иль на козе. тяжко мне обед варить, обед варить, посуду мыть, деточек класть в кровать, по-человечьему толковать! Завыть бы мне на луну! Обнять бы в лесу сосну!


Поэзия Шкапской начала 1920-х гг. исключительно самобытна. Шкапская разрабатывает одну тему — тему «женской Голгофы», страстного пути женщины: жены, любовницы, матери. Поэзия Шкапской резко физиологична: ее темами становятся потеря девственности, зачатие, деторождение, аборт. Все эти физиологические явления, однако, интерпретируются Шкапской ещё и в мистическом ключе: мистическое значение крови, плоть мира в ее метафизическом смысле волнуют Шкапскую не меньше, чем модная проблема «реабилитации плоти». В ее стихах развертывается мистерия материнства. Через этот божественный дар лирическая героиня испытывает чувство мистической связи с матерью-землей, а сама Россия, переживающая муки творения нового мира, предстает роженицей. В то же время в стихах Шкапской ощущается неприятие крови, проливаемой во имя революции, опять-таки с чисто женской, «природной» мотивировкой, ибо женщина-мать органически не приемлет насилия и убийства. В поэтическом мире Шкапской образ крови-руды связан как с физиологическим, так и с духовным планом бытия: с мистикой плоти, с тайной наследственности, с исторической памятью. «…И какие древние тайны / В крови бессменной моей — / От первых дней мирозданья / Хранятся до наших дней». Лирическая героиня предстает как хранительница древнего ведовского знания, не случайно эпиграфом к сборнику «Кровь-руда» взяты слова из заговора на кровь.(Википедия, свободная энциклопедия)

* * *
Причастницей войду в твою постель, закрыв глаза и открывая губы, И будет медь звенящая и трубы, и закачается над нами легкий Лель. А после, горестно простерты перед ним, узнаем мы, что жертва неугодна, И будет виться горько и бесплодно ее пустой и легковейный дым.

* * *
Как много женщин ты ласкал и скольким ты был близок, милый. Но нес тебя девятый вал ко мне о неудержимой силой. В угаре пламенных страстей, как много ты им отдал тела. Но матерью своих детей ты ни одной из них не сделал. Какой святой тебя хранил? Какое совершилось чудо? Единой капли не пролил ты из священного сосуда. В последней ласке не устал и до конца себя не отдал. Ты знал? О, ты наверно знал, что жду тебя все эти годы. Что вся твоя и вся в огне, полна тобой, как медом чаша. Пришел, вкусил и весь во мне, и вот дитя — мое, и наше. Полна рука моя теперь, мой вечер тих и ночь покойна. Господь, до дна меня измерь, — я зваться матерью достойна.

* * *
О, тяготы блаженной искушенье, соблазн неутолимый зваться “мать” и новой жизни новое биенье ежевечерне в теле ощущать. По улице идти как королева, гордясь своей двойной судьбой.
И знать, что взыскано твое слепое чрево и быть ему владыкой и рабой, и твердо знать, что меч Господня гнева в ночи не встанет над тобой. И быть как зверь, как дикая волчица, неутоляемой в своей тоске лесной, когда придет пора отвоплотиться и стать опять отдельной и одной. <1921>

* * *
Ты стережешь зачатные часы, Лукавый Сеятель, недремлющий над нами, — и человечьими забвенными ночами вздымаешь над землей огромные весы. Но помню, чуткая, и — вся в любовном стоне, в объятьях мужниных, в руках его больших — гляжу украдкою в широкие ладони, где Ты приготовляешь их — к очередному плотскому посеву — детенышей беспомощных моих, — слепую дань страданию и гневу.

* * *
Под шагами тяжкими и важными, как былинки впутались они в наши жесткие, многоэтажные, в городские наши дни. Забываем мы о них неделями и с утра отводим в детский сад, их — невоплощенных Рафаэлями, не таких, что пел Рабиндранат. Нет у нас чудесных и особенных, и они такие же, как мы, дети той же скудной родины, узники одной тюрьмы. Как же сделать их могли бы мы непохожими на нас, если не с кем было быть счастливыми матерям в зачатный час.

* * *
О, эта женская Голгофа! - всю силу крепкую опять в дитя отдай, носи в себе, собой его питай - ни отдыха тебе, ни вздоха.
Пока, иссохшая, не свалишься в дороге - хотящие прийти грызут тебя внутри. Земные правила просты и строги: рожай, потом умри.

* * *
Да, говорят, что это нужно было... И был для хищных гарпий страшный корм, и тело медленно теряло силы, и укачал, смиряя, хлороформ. И кровь моя текла, не усыхая - не радостно, не так, как в прошлый раз, и после наш смущенный глаз не радовала колыбель пустая. Вновь, по-язычески, за жизнь своих детей приносим человеческие жертвы. А Ты, о Господи, Ты не встаешь из мертвых на этот хруст младенческих костей! <1921>

* * *
Не снись мне так часто, крохотка, мать свою не суди. Ведь твое молоко нетронутым осталось в моей груди. Ведь в жизни - давно узнала я - мало свободных мест, твое же местечко малое в сердце моем как крест. Что ж ты ручонкой маленькой ночью трогаешь грудь? Видно, виновной матери - не уснуть! <1921>

* * *
Станут старше, взрослее дети и когда-нибудь Лелю и Ате расскажу я о старшем брате, который не жил на свете. Будут биться слова как птицы, и томиться будут объятья. Опустив золотые ресницы, станут сразу серьёзны братья. И меня безмолвно дослушав, скажут: – “Как ты его хотела. Ты ему отдала свою душу, а нам – только тело”. И тогда только, милый Боже, я пойму, что всего на свете и нужней и теплей и дороже мне вот эти, живые дети. И Тебе покорна, и рада, я прощу того, неживого, вот за эти Твои лампады, за Тобой рождённое Слово.



* * *
Господи, разве не встала я, егда Ты ко мне воззвах ? Ведь я только петелька малая в тугих Твоих кружевах. Ведь мы только ягоды спелые в Твоём лесном туеске, цветы Твои белые в соблюдённом Тобой леске. Твоими ржаными колосьями всходим из влажной земли в полях нашей скудной родины, в её дорожной пыли. Но зреть под лучами тёплыми дай нам время и срок, чтоб цветы встали в поле копнами, чтоб колос налиться мог. До срока к нам не протягивай тонких пальцев своих, не рви зелёные ягоды, не тронь колосьев пустых, ткани тугие, нестканные, с кросен в ночь не снимай.
– Детям, Тобою мне данным, вырасти дай.

Забытые имена. Мария Шкапская.
Мария Шкапская (Мадлена де Робен)
Стихи о родине
Стихи на «Бабий бунт»

Телесные коды в творчестве Марии Шкапской