Наше отношение к смерти совершенно иное, мы с нею встречаемся с глазу на глаз, не так, как западные люди. Для нас тело не больше чем раковина, материальная оболочка для бессмертной души. По своей значимости труп стоит не больше верхней одежды, даже гораздо меньше. Если смерть наступает естественно, то есть не от несчастного случая, то происходит следующее: тело устает и настолько ветшает, что сознание, или душа, не имеет возможности развиваться дальше. Наступает момент оставить раковину. Постепенно душа освобождается от тела. Форма, какую принимает душа при выходе из тела, идентична телу, ее может наблюдать любой ясновидящий. С наступлением смерти нить, связывающая душу с телом (“Серебряная нить”, согласно Библии), делается тоньше, а затем обрывается: душа плывет и уносится ввысь. Вот что такое смерть, но это и рождение в другой жизни, поскольку “Серебряная нить”, по сути дела, то же самое, что и пуповина, которую перерезают при рождении, с этого момента и начинается жизнь новорожденного как личности. С приходом смерти затухает и свет жизненной силы, или аура, эмалирующая вокруг головы живого человека. Этот свет также виден тому, кто владеет искусством двойного зрения. В Библии его называют нимбом. Я не христианин и неважно знаю Библию, но мне кажется, там есть следующее изречение: “До тех пор, пока не оборвется серебряная нить и не потухнет нимб...”

Мы считаем, что пройдет трое суток, прежде чем наступит полная физическая смерть, когда полностью прекратится физическая активность и сознание (душа, или я) полностью освободится от плотской оболочки. Мы считаем также, что во время жизни физического тела на земле в эфире образуется его двойник. Этот двойник может стать призраком. Вероятно, каждому из вас приходилось глядеть на яркий свет, но, отвернув голову, вы убеждаетесь, что свет еще стоит у вас в глазах. Мы рассматриваем жизнь как электрическое явление, как возбужденное силовое поле; двойника в эфире, пережившего смерть физического тела на земле, также можно сравнить со светом. Выражаясь языком электричества, это остаточное магнитное поле. Когда физическое тело имеет сильные причины цепляться за жизнь, оно возбуждает мощное “эфирное” поле, которое является виновником рождения призрака, блуждающего по знакомым местам. Скряга может быть так привязан к своим мешкам с деньгами, что, кроме них, у него ничего нет в голове. В момент смерти он, вероятнее всего, будет думать о них: в чьи руки они попадут, кому достанутся? Таким образом, в последние минуты жизни он усиливает своего двойника-призрака, и счастливый наследник начинает чувствовать себя не в своей тарелке, его охватывает беспокойство, которое сильнее ближе к полуночи. У него создается такое впечатление, что старец вернулся за своим серебром и ищет его. И наследник прав: призрак старого скряги действительно вернулся за деньгами и бесится, что руки никак не могут его взять!

Существует три основных тела: тело из крови и плоти, в котором сознание получит суровый жизненный урок; эфирное, или магнетическое, тело, образованное нашими желаниями, аппетитами и вообще нашими устремлениями и страстями; третье тело — спиритическое, или духовное, тело, то есть бессмертная душа. Таковы основные воззрения ламаизма, не совпадающие с ортодоксальным буддизмом. Мертвый человек проходит три обязательные стадии: физическое тело должно разложиться; магнетическое, или призрачное, тело должно развеяться; сознание, или душа, направляется в мир Духа. Древние египтяне также разделяли эту точку зрения. В Тибете напутствуют людей перед смертью и помогают им спокойно умереть. Тот, кто посвящен в таинство, может обойтись без посторонних, но простые смертные напутствуются перед смертью. Может быть, читателю интересно узнать об этой процедуре.

Однажды уважаемый распорядитель и знаток погребальных обрядов вызвал меня к себе.

— Пришла пора заняться изучением практических способов освобождения души, — сказал он. — Идем со мной.

После бесконечных коридоров и скользких лестниц мы пришли в помещения, занимаемые траппами. В одной из комнат, отведенных под больничные палаты, умирал старый монах. Он приближался к порогу, откуда начинается путь, который каждому из нас рано или поздно предстоит пройти. Очередной предсмертный приступ окончательно подорвал его силы. Жизнь покидала его, и я заметил, что цвет ауры уже побледнел. Но по нашим обычаям умирающего следует как можно дольше удерживать в сознании. Сопровождавший меня лама ласково взял руку умирающего в свои ладони:

— Приходит конец страданиям плоти, старец, будь внимателен к моим словам, они облегчат твой путь. У тебя стынут ступни ног, постепенно жизнь покидает тело. Будь спокоен, старец, пусть сознание твое пребывает в мире, тебе нечего бояться. У тебя стынут ноги и взор затуманивается. У тебя стынет тело и холод идет по жилам, из которых отступает жизнь. Пусть сознание твое пребывает в мире, старец, ибо смерть есть обретение сознанием высших форм бытия, высшей реальности, и пусть тебя это не пугает. Тени вечной ночи опускаются на глаза твои, и затихает дыхание твое. Но ты близок к моменту освобождения души и вкушения радости другого мира. Будь спокоен, старец. Приходит час твоей свободы.

Не переставая говорить, лама ласково гладил затылок умирающего от плеч до макушки черепа — это проверенный способ освобождения души без боли и печали. Все тернии были указаны старцу и то, как их следует избежать. Путь движения души указывался ламами-телепатами, стоявшими рядом и устанавливавшими связь с потусторонним миром.

— Ты ничего не видишь, старец, дыхание твое прекращается. Тело твое остывает, и звуки этого мира не долетают до твоего слуха. Будь спокоен, старец, смерть входит в тебя. Следуй указанному тебе пути, и ты обретешь мир и радость.

Лама продолжал ласково гладить затылок и плечи. Аура старого монаха становилась все слабее и слабее. Наконец она исчезла. В соответствии с ритуалом лама громко вскрикнул, чтобы робкая душа могла полностью освободиться от тела. Поверх неподвижного тела концентрировалась в массу жизненная сила, напоминавшая сначала дымное облачко, возбужденное тысячами завихрений, прежде чем сформироваться в те же контуры, которые были свойственны только что остывшему телу. Это астральное тело еще было связано с трупом “Серебряной. нитью”. Нить становилась все тоньше и тоньше; наконец подобно тому, как новорожденный входит в жизнь после обрыва пуповины, так и астральное тело умершего родилось в новой жизни. Нить порвалась, и астральное тело медленно поплыло вверх вместе с дымом ладана, курящегося в храме. Лама все еще продолжал напутствовать усопшего с помощью телепатов, направляя его душу по пути первого этапа далекого полета.

— Ты умер. Нет для тебя ничего в этом мире. Все твои связи с этим миром порваны. Ты в бардо (промежуточное состояние между смертью и возрождением). Следуй своей дорогой, а мы пойдем своим путем. Оставь этот мир иллюзий и войди в мир высшей реальности. Ты умер. Иди вперед.

Клубы ладана поднимались под своды храма, его нежные волны постепенно разряжали тревожную атмосферу. Издалека доносился приглушенный бой барабанов. С высоты крыши монастыря одинокая труба посылала протяжные сигналы по всей округе. Через коридоры до нас доносился мирской шум, пошаркивание фетровых сапог, мычание яков. Но небольшая комната, в которой находились мы, была погружена в тишину. Тишину смерти. Только бормотания ламы-телепата нарушали ее, словно ветер тихую гладь пруда. Смерть: еще один старец завершил цикл земного бытия, возможно воспользовавшись теми уроками, которые он получил на земле. Его путь лежал в царство Будды, достигнуть которого можно только ценой бесконечных усилий.

Мы усаживаем труп в позу лотоса и посылаем за теми, кто его должен препарировать. Ламы-телепаты продолжали свой речитатив. Так продолжалось три дня, служители сменяли друг друга.

Утром на четвертые сутки прибыл раджаб из колонии похоронных услуг, находившейся на перекрестке дорог Линкор и Дечхен Дзонг. Как только он приехал, ламы прекратили напутствовать мертвого. Раджаб завернул труп в белую простыню, предварительно сложив ее вдвое. Без всяких усилий он взвалил белый куль себе на плечи и вышел. Во дворе его поджидал як. Раджаб водрузил груз на хребет животного и отправился в район мертвых, где дробильщики трупов уже поджидали этот своеобразный катафалк. Что представляет собой то место? Оно пустынно, окружено скалами, в центре лежит огромная плоская плита, на которой можно разложить и великана. По четырем углам плиты просверлены отверстия, а в них вставлены колышки. Другая плита имеет углубление вполовину ее толщины.

Как только труп уложили на первую плиту, сняли с него простыню и привязали руки и ноги к колышкам, появился начальник дробильщиков с огромным ножом. Он вскрыл труп, делая широкие надрезы, чтобы можно было снимать кожу ремнями. Потом отрубались руки и ноги и разделывались на части. Наконец от туловища отделялась голова и вскрывалась.

Едва заметив возницу с трупом, к земле устремлялись грифы и усаживались на скалах. Они терпеливо и спокойно наблюдали за всеми этими процедурами. Грифы соблюдали строгий порядок: если какой-нибудь осмеливался приблизиться к трупу раньше вожаков, то немедленно получал хорошую взбучку.

Грифы усаживались на скалы как раз тогда, когда дробильщик рассекал туловище. Запустив руки вовнутрь, он вынимал сердце и протягивал его вожаку стервятников. Тот, тяжело планируя, опускался на землю и подходил вразвалку, чтобы взять то, что ему давали. За вожаком следовали другие и получали свою добычу, которую они уносили на скалы и там устраивали пир. Почки, кишки — все распределялось между вожаками. Мясо с тела сдиралось ремнями, рассекалось и раздавалось остальной стае. Случались среди них любители мозга или глаз, другие громко хлопали крыльями, требуя кусочек посочнее. В рекордное время пожирались все органы и мясо. На плите оставались только кости. Дробильщики сначала их разрубали, закладывали в полость второй плиты и тяжелыми молотками дробили их в порошок, который затем рассеивался на еду птицам.

Дробильщики трупов были мастерами своего дела. Они гордились своей профессией и по собственной инициативе исследовали все органы с целью установления причины смерти. Большой опыт позволял им быстро поставить диагноз. Конечно, никто их не заставлял делать это, никто не обязывал интересоваться подобными вопросами, но профессиональная традиция^ была такова, что дробильщики обязательно и очень точно устанавливали причину “разделения души и тела”. Если смерть наступала в результате отравления, намеренного или случайного, этот факт устанавливался быстро. Мне очень помог их опыт. Очень скоро я тоже преуспел в рассекании трупов. Их начальник стоял рядом и обращал мое внимание на те или иные характерные детали.

— Этот человек, уважаемый лама, умер от закупорки сердца. Посмотрите, сейчас рассекут эту артерию. Вот видите ту пробку? Она и явилась причиной смерти. Она не пропускала кровь. Или еще:

— С этой женщиной, уважаемый лама, было не все в порядке. Наверняка эта железа плохо работала. Давайте отрежем ее и посмотрим. Железа отрезается, и он продолжает: — Ну вот, железа. Вскроем ее — так и есть: она затвердела.

И так далее. Эти люди гордились тем, что могли мне многое показать н рассказать, они знали, что я учусь по распоряжению самого Далай-ламы. Если в мое отсутствие поступал интересный труп, его откладывали в сторону для меня. Я исследовал сотни трупов, что позволило мне впоследствии стать хорошим хирургом. Я должен сказать, что наши дробильщики трупов по образованности были выше тех специалистов, которые обучают студентов-медиков в хорошо оборудованных госпиталях на Западе. Мне в этом пришлось потом убедиться. У них я узнал гораздо больше, чем узнал бы в другом месте.

В Тибете покойников не хоронят. Скалистый грунт и тонкий слой земли делают погребение чрезвычайно затруднительным. Кремация невозможна по экономическим соображениям: деревья в Тибете редкость, а завозить на яках по горным дорогам из Индии дрова для сжигания трупов никому и в голову не могло прийти — это было бы слишком накладно. Нельзя было сбрасывать трупы в реку, воду из которой нам, живым, приходилось пить. Ничего не оставалось, как прибегать к вышеописанному способу выдачи мертвецов стервятникам и хищным птицам. По существу, такое погребение отличается немногим: разве на Западе трупы не пожираются червями?

Не во всех странах обязателен ритуал вскрытия трупов, поэтому настоящие причины смерти могут оказаться невыясненными. С нашими дробильщиками подобные неясности исключены, они всегда скажут, почему человек умер.

Похороны одинаковы для всех тибетцев, за исключением великих лам, которые представляют собой Инкарнации, или Воплощения. Они либо бальзамируются и помещаются в стеклянные саркофаги для выставления в храмах, либо бальзамируются и покрываются золотом.

Последняя операция представляет особый интерес, и при таких операциях я присутствовал неоднократно. Некоторые американцы, знакомившиеся с моими записями по данному предмету, сомневаются в достоверности подобных вещей.

— Даже мы, — говорят они, — при нашей высокоразвитой технике не в состоянии этого сделать.

Действительно, мы ничего не производим серийно, мы всего-навсего ремесленники. Мы не можем делать часы стоимостью один доллар за штуку. Но мы умеем покрывать золотом трупы. Однажды меня вызвали к настоятелю. — Одно Воплощение скоро покинет свое тело, — сказал он мне, — поезжай в монастырь “Живая изгородь из дикой розы” и поучись тому, как осуществляется священное бальзамирование.

Снова пришлось мне садиться на лошадь и ехать до Сера. По прибытии в монастырь меня проводили в комнату старого аббата. Цвет его ауры готов был угаснуть, спустя час он покинул землю и отошел в мир Духа. Поскольку он был аббатом и ученым, ему не надо было помогать пересечь бардо. Ждать трое суток тоже не было необходимости. Тело всего одну ночь находилось в позе лотоса в присутствии бодрствующих лам.

На следующий день, едва только забрезжил рассвет, торжественная процессия пересекла главное здание монастыря, вошла в храм и спустилась через редко отпираемую дверь в секретные переходы. Тело на носилках несли впереди меня двое лам. Тело оставалось все время в позе лотоса. Позади тихо пели монахи, в перерывах слышался звон серебряного колокольчика. Поверх красных плащей на нас были надеты желтые одежды. Тени качались и танцевали на стенах в свете масляных ламп и факелов, искажая и увеличивая наши фигуры. Спуск был долгим. Наконец на глубине двадцати метров под храмом мы подошли к каменной двери. Сломали печать и вошли в ледяную комнату. Монахи осторожно положили труп на землю и удалились, оставив меня с тремя ламами. Зажглись сотни масляных ламп, и комната осветилась желтым светом. Покойника раздели и вымыли. Через естественные проходы в теле мы извлекли из него внутренние органы и положили в кувшин, который потом герметично закрыли. Труп изнутри был тщательно вычищен, просушен и заполнен специальным лаком. Этот лак должен был придать телу жесткость каркаса и естественный живой вид. Когда лак затвердел, тело было набито шелком, при этом опять-таки учитывалось обязательное условие — придать трупу живой вид и форму. Для пропитки шелковой набивки и затвердевания ее в тело снова залили лак. Этим же лаком покрыли труп и снаружи и оставили на просушку. Затем, прежде чем обернуть тело тончайшим шелком, мы обработали его специальным лосьоном, для того чтобы не причинить телу вреда при удалении полотна. Набивка трупа прошла хорошо. Еще немного лака, но уже другого сорта — и тело было готово для второй фазы операции. День и ночь труп выдерживался до полной просушки. Когда он окончательно затвердел, мы торжественно перенесли его во вторую комнату, или, вернее, камеру, находившуюся под первой и представлявшую собой печь, пламя в которой циркулировало по стенам, поддерживая в центре постоянную и высокую температуру.

Пол покрывал толстый слой порошка. Труп поместили в центре. Внизу монахи приготовились разводить огонь. Мы заполнили эту печь смесью соли (специальная соль, вырабатываемая в одной из провинций Тибета), целебных трав и минералов. Когда камера-печь была заполнена снизу доверху, мы вышли в коридор, а дверь опечатали монастырской печатью. Дали сигнал монахам разжигать печь. Вскоре послышался треск горящих дров, и как только пламя поднялось, стали в него подливать масло. Масло топилось в двух котлах, под которыми горел сухой навоз. В течение целой недели горел огонь в печи и горячий воздух омывал стены камеры бальзамирования. На седьмые сутки огонь стал затухать. От понижения температуры застонали стены камеры. Прошло еще три дня, температура в печи снизилась до нормальной. На одиннадцатые сутки взломали печать и открыли дверь. Монахи принялись руками перетирать затвердевший порошок. Не пользовались никакими инструментами из-за боязни повредить труп.

В течение двух дней они перетирали куски хрупкой соли. наконец камера освободилась, в ней ничего не осталось, кроме трупа в центре, сидящего в позе лотоса. Осторожно подняв, мы перенесли труп в первую комнату, чтобы лучше рассмотреть его при свете масляных ламп. Полотна шелка снимались одно за другим, и труп обнажился. Бальзамирование удалось. Если бы не более темный цвет тела, можно было бы подумать, что человек сейчас проснется и заговорит. Он был таким же, как и в жизни. Еще раз труп покрыли лаком, и золотых дел мастера принялись за работу. Какая техника! Какое художественное мастерство, какое искусство требовалось, чтобы покрыть золотом покойника! Медленно продвигалась работа, слой за слоем накладывались тонкие пластинки золота. Золото считается богатством везде. Для нас же оно не более чем священный металл, как нельзя лучше выражающий идею бессмертия души человека. Монахи работали искусно, отделывая каждую деталь. Когда работа была закончена, мы увидели совершенную позолоченную статую. Каждая черточка, каждая морщинка свидетельствовали о большом мастерстве художника.

Покрытый золотом труп отвезли в зал инкарнаций и посадили на позолоченном троне рядом с другими инкарнациями. Некоторые статуи отражали начало нашей истории. Они сидели рядами, как строгие судьи, и, казалось, наблюдали сквозь полузакрытые веки за ошибками и слабостями современного мира.