Непостижимым образом мы ехали на восток.
Я хотел говорить, спать уже не мог
разум мой, а душа не могла молчать,
хоть под стук колёс упоительно лечь и спать.

И я спал и молчал, закрывал глаза на холод и темноту.
Русь вставала всей своей глубиной, ширилась поворотом, я -
всё глубже падал в поле, в степь, в зимнюю белизну.
И просил себя подождать остановочку до побудки,
хоть бы ещё одну.

Тёмный грифель столбов, звезда на небе слепит глаза,
метелью из-под колёс снег, ветер в окна, а из окна - 
два больших неуёмных глаза, два взгляда, слитых, как две судьбы,
и оба вцепились в дорогу, и хлещут, хлещут вожжами...

И тройка несётся вперёд, сквозь зиму и русский тихий уклад,
я хочу проснуться, хочу очнуться, я крепкому сну не рад,
но два чёрных коня и белый не слышат просьб и чужих молитвы.
И вагон бежит по рельсам, бежит, и конь по степи бежит.

Прорезающий тьму фонарь, прорастающий в ночь рассвет,
впереди - трое суток тревоги и на сорок суток просвет.
Я себе избрал вместе боли и крови - вечность твоих дорог,
и я понял это, когда мы самым непостижимым образом ехали на восток.

21.12.2013