При подготовке первой кр по устному народному творчеству, столкнулся с работой Блока о заговорах и заклинаниях и восхитился до глубины души. Если бы я не был очарован словом и его магией до этого дня, я бы определённо проникся этой темой сейчас. Блок пишет настолько полно, с таким чувством, так живо описывая и разворачивая факты, что остаться равнодушным сложно. Мне так точно. В общем, цитаты избранного.
За столь запросто и легко выдернутые цитаты благодарю свой Kindle ^^

"Очевидно, вопросы о тайнах мира вовсе не носили и не носят в народе характера страдальческой пытливости, так свойственной нам. Без всякого надрыва они принимают простой, с их точки зрения, ответ, в меру понимания. То, что превышает эту меру, навсегда остается тайной. В этом отношении к миру, живущему в народе и до сей поры, нужно искать ту психологическую среду, которая произвела поэзию заклинаний".

"В селах девушки водят хороводы, тешатся играми, поют песни; задаются темные загадки, толкуются сны, плачут над покойником, копают клады, вынимают следы; но все лучи этих радостей, горестей, утех и песен народных - незримо скрещиваются, как бы переплетаются, в одном лице колдуна... Он - таинственный носитель тех чар, которыми очарован быт народа; и такой очарованный быт становится каким-то иным, не обыденным, он светится магическим светом и страшен другому, ежедневному быту - своею противоположностью ему".

"Тесная связь с природой становится новой религией, где нет границ вере в силу слова, в могущество песни, в очарование пляски".

"Эти силы повелевают природой, подчиняют ее себе, нарушают ее законы, своею волей сковывают ее волю. Опьяненный такою верой сам делается на миг колдуном и тем самым становится вне условий обихода".

"Это страшно для спокойствия домашнего очага, для здравой правовой нормы, для обычая, который обтрепался и потерял смысл, протянувшись сквозь столетия, для церковного догмата, который требует слепой веры и запрещает испытывать тайну. Колдун - самодовлеющий законодатель своего мира; он создал этот мир и очаровал его, смешав и сопоставив те обыденные предметы, которыми вот сейчас пользовался другой - здравый государственный или церковный законник, создающий разумно, среди бела дня, нормы вещного, государственного, церковного права".

"Кудесник-законодатель перевертывает календарь, вместо церковных праздников он отмечает иные благоприятные дни для чудес - дни легкие и черные; он создает условия для успешности всех начинаний - и эти условия - иные, чем правовые или нравственные нормы; между тем они так же строго формальны, как эти нормы".

"Власть кудесника так велика, что в любой момент он может выбить из бытовой колеи, причинить добро или зло - простым действием, которое в руках у него приобретает силу".

"И таких предписаний, - исходящих как бы от самой природы и от знающего тайны ее знахаря, строгих и точных, совершенно напоминающих по форме своей нормы любого права и, однако, столь отличных от них по существу, - так много записано и рассеяно в устном предании, что приходится считаться с этим древним и вечно юным правом, отводить ему почетное место, помнить, что забывать и изгонять народную обрядность - значит навсегда отказаться понять и узнать народ".

"В заклинательной формуле, наоборот, весь интерес сосредоточен на выражении желания (по-немецки Wunsch значит и желание и заклятие). Имена божеств, упоминаемые в ней, изменяются, но сама формула остается неизменной".

"Психология народных обрядов коренится в религиозном миросозерцании. Заклинающий человек властен над природой, она служит только ему; оттого он сам чувствует себя богом. Это подтверждается массой фактов, собранных о людях-богах. Состояние сознания заклинающего природу, по словам Е. В. Аничкова, еще не религия, но то смутное мировоззрение, в котором таились уже зачатки религии. Заклинание - это древнейшая форма религиозного сознания. [8] Чаровать можно чем угодно - взглядом, топотом, зельями, подвесками, талисманами, амулетами, ладанками и просто заговором, - и все это будет обрядовым действом. Для нас, не посвященных в простое таинство души заклинателя - в его власть над словом, превращающую слово в дело, - это может быть смешно только потому, что мы забыли народную душу, а может быть, истинную душу вообще".

"Раз красота совпадает с пользой в первобытном сознании, - ясно, что это не наша красота и не наша польза. Наша красота робка и уединенна, наша польза жестка и груба. Наша индивидуальная поэзия - только слово, и, не спрашиваясь его советов, мы рядом, но не заодно с нею, делаем пресловутые полезные дела. Первобытная гармония согласует эти слова и дела; слова становятся действом".