Клеток было около десятка.

 

Строгие, они шли вразрез с тихой бирюзой неба и медленно плывущим по нему кудрявыми облаками. В колышущемся море молодой весенней травы напоминали застывший флот, давно готовый к отплытию, но чего-то ждущий.

 

В каждой клетке - группа людей, собравшаяся вокруг массивного черного гроба, играющего бликами солнца на черных блестящих стенках. Люди. Смотрят на гроб молча, лица застыли в тяжелом раздумье. Каждый ждет чего-то, каждый чего-то хочет, предвкушает какое-то событие, но с замиранием сердца надеется, что, нет, нет, не он, а кто-то другой сделает это. За него. Вместо него. Для него. Боится - вдруг заставят самому на это пойти? За других. Вместо других. Для других. И мрачно на его душе, и думает еще тяжелей, подстегивая дробь взволнованного пульса новыми и новыми переживаниями, напускает на себя всё более и более тревожный вид.

 

А солнце светит тепло и лучисто, его сияние льется между холодными прутьями клеток, бросая на ковер дрожащей травы дрожащие квадраты матового золота.

 

Вдруг в воздухе будто проносится бесшумный звук, никем не уловленный, но всеми ясно прочувствованный, заставивший все груди разом вздохнуть с облегчением. Звук собирается дребезжащим сгустком меж ребрами смотрящих на гроб - и кто-то делает шаг вперед. Касается рукой гладкой поверхности, водит по ней кончиками холодных пальцев. Улыбается. Минута тишины - и тяжелая крышка медленно отходит в сторону, все смотрят внутрь и видят - в гробу тот человек, шагнувший вперед. На мгновение упущенный из виду, он вдруг оказывается там, внутри, и смотрится так спокойно, так естественно, как будто и не был никогда нигде, кроме как меж стенками этого гроба. И все вдруг понимают, что, глядя на этот блестящий ящик, в душе они всегда знали, чей он и для кого.

 

По очереди подходят, прощаются. Кто-то плачет. Кто-то хмурится. Кто-то улыбается. Человек смотрит на них снизу вверх, провожая взглядом череду сменяющихся одного за другим лиц на фоне неба.

 

Как только последний прощающийся отходит в сторону, крышка возвращается на своё место - и всё. Нет человека, будто не было и вовсе. И каждый вдруг как будто забывает даже, как тот выглядел, когда был. Если был.

 

И что-то сразу изменяется вокруг. Клетка перестает стеснять, их тихий флот как будто отчалил, оставив здесь только тени, теперь ничего не значащие. И люди расходятся в разные стороны, медленно, не спеша, проходят сквозь толстые металлические прутья и растворяются вдали. Гроб остается лежать, торжественный.

 

В клетке гуляет теплый ветер, и будто по его невидимому мановению трава прорастает диким плющом, ползет по прутьям, бархатным покровом окутывает гроб. Квадраты дрожащего света на траве рвутся на лоскутки, ломанная солнечная мозаика.

 

За горизонт уплывает последнее облако, обнажая бесконечную синь, словно холстом нависшую над десятком изумрудных кубов, недвижимо плывущих по морю шепчущей травы.