Что за хрень, странное чувство, какая-та тоска что ли. Оставленный наедине, раздавленный тяжестью своего ничтожества. Так, наверное, чувствуют себя общительные люди, когда им не хочется быть в одиночестве.
               Недавно вынес в огород ресторанный пластмассовый стул. Я не знал, чем это может обернуться. Просто взял и вынес, не забивая голову вопросами «зачем мне это?» или «что меня к этому подтолкнуло?» Наверно для простого человека это довольно странно: жил себе спокойно, жил и тут вдруг взял и вынес стул. Зачем? Не знаю. Просто так. Кто знает, возможно, я повзрослел или ещё что. Возможно я, наконец, начал пользоваться всеми возможностями, свободами, какими одарила жизнь. Возможно, я должен быть благодарен.  
               Первое, что я сделал, это, конечно же, сел на него.
               - С этого, - подумал я тогда, - обычно и начинается новая жизнь! Все великие люди, прежде чем стать кем-то, садились подумать. И буквально через несколько лет о них узнавал весь мир!
               Облокотившись на спинку, я вперил взгляд в зелёные просторы различных кустов и грядок. Далее за забором соседи, выше – дорога и снова сады-огороды. Кончается этот пейзажец большой горой с редкими соснами.
               Сначала в голову не приходило ничего умного, мысль цеплялась за окружающие предметы, внимание привлекалось к проходящим за забором людям: то ребёнок на велосипеде, то женщина с вёдрами, машина, мужик, коровы, козы. А над всем этим огромный купол неба. На нём ползучие облака, типа пушистых овечек, такие белые и беспечные.
               Вообще же, если говорить об овечках, то я тут недавно видел одну группу сих забавных созданий, когда в четверг ходил за молоком.

              Иду вдоль плотного забора (из досок), солнце только всходит, однако я уже жмурюсь, ноги в шлёпках без носок, роса намочила ступни, чуть холодно, но в общем терпимо, а если точнее насрать. Настроение восторженно-думательное, силы мозга направлены на производство и упаковку новых мыслей. А также их потребление. Медленно и неизбежно приближаюсь к повороту и… БАЦ! – оттуда прямо на меня -- овцы!.. Та, что шла впереди, остановилась, оценивающе присмотрелась. Неведомым образом она дала сигнал остальным, те замерли. Я ощутил на себе любопытные взгляды, они обшаривали карманы, заглядывали в душу. Как я ни старался держать себя в руках, страшно взволновался. Они это почувствовали, среди овец пошли смешки.
               Вдруг передние ряды расступились, вышел немолодой барашек, шерсть не такая пушистая, потёртая и не очень белая, взгляд смотрит прямо и строго.
               - Кто ты, человек? – спросил он умудрённым жизнью голосом, и я понял, что передо мной их жрец. Сзади начали высовываться любопытные бараньи головы. Собрав всю силу воли в кулак, я заставил голос звучать твёрдо:
               - Я... меня зовут Антон, и я… - барашек-жрец прищурился, – Я иду за молоком!
               Очевидно, дерзость моего ответа поразила даже жреца, среди стада прошёлся удивлённый ропот.
               Передние ряды вновь разошлись, и к жрецу вышел сильный на вид, уверенный в себе баран, во взгляде презрение, а в гордой осанке чувство превосходства.
               - Отец, - громко заговорил он, - позволь мне научить его вежливому обращению!
               Жрец мотнул рогами:
               - Оставь Зигфрид, мы должны иметь дружелюбное отношение к доминирующей расе, это основа нашего выживания…
               - Мне всё равно! Он невежественный дурак! - Гордый Зигфрид бросил на меня презрительный взгляд.
               - Зигфрид! – повысил голос жрец и боднул сына, - займи место в стаде!
               Зигфрид, недовольно фыркая, исчез среди белых тулупов.
               - Прошу извинить моего сына, - продолжил жрец, - Зигфрид ещё молод и горяч, в нём течёт гордая баранская кровь. Меня зовут Ричард, я вожак этого стада. Если вы не возражаете, мы предпочли бы разойтись с миром.
               Я неуверенно кивнул, прижался к забору, пропуская пушистых животных. Их интерес к моей персоне померк, копыта по утоптанной тропинке звучат беззаботно, взгляды скользят лениво. Только один, полный яда, заставил меня насторожиться – Зигфрид. На его морде застыло обрекающее выражение. Обрекающее на нечто страшное. Цоканье его копыт выделялось какой-то особой зловещестью, я вздрогнул от нахлынувшей таинственности.

               С тех пор постоянно думаю о нём. Иногда кажется, смотрит из кустов или ждёт за углом. Я отгоняю наваждение. Что я, в самом деле, как ребёнок. Может и не ребёнок, но фантазия у меня больнее, чем у застрявшего в детстве психа.

               Кстати, о детстве и о том, откуда у меня взялся этот шрам на переносице.
               Это было лет десять назад. В крохотной кухне было душно, горела газовая плита, маленькая такая, на газовых баллончиках. Жарились сосиски. Я открыл окно, люблю это дело и делаю это довольно давно. КАК ВДРУГ! Резкий поток ветра взметнулся в лицо! Меня отбросило к стене, на шелестящие пакеты! Занавеска судорожно трепыхалась! С полок попадали спички, приправы, семена! В помещении почувствовалось явное присутствие чего-то потустороннего… Я напряжённо смотрел перед собой. В какой-то момент показалось, что я – Гарри Поттер. Я начал шептать заклятия. Это продолжалось минуты две, я понял, что проигрываю: ветер не прекращался, наоборот -- казалось, он усилился! Я запаниковал, захотел встать. Рука ухватилась за скатерть, что-то больно ударило по лицу, моё сознание сию же минуту оказалось потерянным.
               Повсюду дым. В воздухе витают горелые ароматы сосисок. Окно захлопнулось. Рядом лежит хлеб. Я понял, это всё он – он попал мне в лицо.
               Позже, скармливая его собаке, я был доволен и морально удовлетворён. На переносице у меня появился этот шрам -- след от зачерствелой хлебной мякоти. Так я стал Гарри Поттером.