Когда с предпоследнего пальца поспешно стягиваешь, будто знак прокаженного, тоненькое кольцо,
растираешь отметины — чтоб ни следа, ни полосочки не осталось, — ты видишь ее лицо?..
И по-новому графику, расписанию ходят теперь поезда.
У тебя два ее неотвеченных и память, сновно вода, —
ничего не задержится, даже прощания, что теперь радостней встреч.
/кто придумал глупые обещания навсегда любить и беречь?/
У тебя тут работа и новая рыжая бАрменша из «лимонника» за углом.
У нее приготовленный ужин, чистые наволочки и вымытый дом,
тот же чертов лимонник под горчащий ни кстати кофе.
Ты жмуришься, лампа на тумбочке смотрит тебе в лицо, озаряет профиль.
Руки запустишь в рыжие кудри — она мурчит, щурится, выгибается в притворной борьбе.
Привлекаешь ее к себе, поцелуй сквозь зубы
/тот же дурацкий кофе на языке/.
Нет, она хороша — посмотри, как трепещут губы,
выпивая всего тебя в едином глотке…
Что такое прошлое — это судьбы, измененные под прицелом случайных глаз.
Ты же знаешь, глупый, потом не будет подходящей момента вырваться, чем сейчас.
И ты уходишь, позавтракать не успев, забывая футболку на батарее.
Она просит последнего поцелуя — вот тут болит, два сантиметра на северо-запад, чуть-чуть южнее…
Ты бы и вылечил, ты же бывалый врач,
никакого диплома не надобно для таких задач.
Белая полоса на безымянном пальце отрезвляет, словно удар под дых.
Ты представляешь себя с законной, лет через сорок, совсем седых,
выбеленных, сколоченных очень прочно, севших смотреть закат на большое крыльцо…

Когда вставляешь в спину лезвия — ты видишь ее лицо?

(c)