У сына в школьном дневнике – абрис Челябинской области. И подпись от руки – «Это СИЛИЗЕНКА». Не уверена, что селезенка именно так выглядит. Знаю только наверняка, что у подножия этого важного человеческого органа, в 12 километрах от края географической карты, на самом юге области есть моя родная деревенька Владимировка, где я прожила целое детство! Без селезенки, говорят врачи, прожить можно, а вот без чувства родины – тяжко, организм хиреет от авитаминоза. Между тем главный микроэлемент – любовь к родине - нужно принимать курсом, как таблетки. Наезжая сюда на выходные или в отпуск, здоровья для. Наезжая не часто, я вижу, как меняется Владимировка без меня. А что бережет именно для моих влюбленных глаз. Сохраняет, невзирая на прогресс. Герань по-прежнему на окнах, в сметане ложка стоит. Ковш Большой Медведицы – то над сеновалом, то над домом, в зависимости от времени года. Звезды яркие, будто высыпанные на небо этим самым ковшиком. А мухи сейчас страшно кусачие, им же скоро засыпать, наворачивают круги вокруг люстры и падают в варенье. А мама ходит по дому с мухобойкой (живо еще такое орудие в деревнях!). Шлепнет, а мне потом кишочки на стенах отмывать… Я тут вспомнила про свою лубочную деревеньку: что ушло, а что осталось. И получились, что мне уже есть что оплакать…

Памяти печки
Через все мое детство прошла бабы Олина печь. Толстозадая, с четверть кухни. На такой в сказках Иван-дурак ездил. Размеры измеряли хлебами, сколько влезет. У бабы Оли была на 12 хлебов. А хлебы раньше пекли размером со спутниковые тарелки. Обязательно круглые, духмяные, на хмелю. Опару ставили с вечера в огромной кадке. И опара эта убегала за края, если ее не подбить ночью. И каждая уважающая себя сельчанка ночью спала одним глазом, чтоб не проворонить тесто, чтобы за порог, к соседям не убежало…
Так вот о печке. Ее занавешивали ситцевыми шторками в цветочек или в огурцы. Там, на печке, среди ухватов и сковородок валялись игрушки- погремушки. Их делали из шеи гуся. Внутрь кидали семечки и сворачивали в затеистый клубок, чтоб гремели.
Когда я уже уехала из деревни и возвращалась студенткой на каникулах, то прибегала к бабе Оле только чтобы погреть косточки на этой печке:
- Носки шерстяные сымай, заштопаю, - говорила она мне. – Ишь, горят на тебе, опять все в дырах…
И пока я дрыхла – она штопала…
Вьюшка, заслонка – это все слова из детства, теплые, вкусные печкины запчасти.
В 90-е, когда в городах жили голодно и по карточкам, а деревня вообще не ждала ничего хорошего от жизни, на село потянули газовую трубу. А газ для деревни – это как первый трактор, как электричество. Это значило: «Будем как городские!» Можно утром не идти на мороз, не колоть дров и не сеять уголь, а только нажать рычажок – и в избе уже тепло:
- У кого газ, у тех в избе чисто, избу белят только на Пасху, - обсуждали радостные перспективы бабы. – И сора этого у печки не будет от поленьев. И стены без копоти от угля…
Все стали крушить русские печи, наспех переделывая их в «чудо-юдо»: оставляли трубу и плиту для готовки, а зад – вырывали с корнем. А потом, когда на кухне становилось просторно и эхо отзывалось в углах, ревели:
- И где ж теперь валенки и калоши сушить? ( а без них в деревне никак. Попробуй по заднему двору в слякоти походи…). И где печь 12 хлебов? В духовке – не такие вкусные и не такие высокие. Да и гуси наши не помещаются в духовки, такие большие…Где сухари сушить? Крылышки от гусей, которыми блины и сковороды маслом мажут?
И деревенские кошки вдруг стали бездомными. И бабки стали больными: где кости растянуть и ревматизм полечить?
Кто-то одумался, оставил печь. Кому-то запретило газовое начальство: в прежнем своем виде подвести к печи трубу технически было невозможно, нарушались правила безопасности.
О том, что деревня простилась с русской печью, напоминают веники у порога зимой (их вяжут из полыни):
- Ты снег с валенок-то хорошо обметай! – кричат бабки городским внукам. - А то мокрые будут, не просушим дома без печки-то…

Памяти календаря
Отрывной календарь в деревне называли численником. Даже так: «ЧИСЕЛЬНИК». У бабы
Ольги напротив каждой напечатанной цифры стояла написанная рукой каракуля: цифра по старому стилю, это чтобы не проворонить двунадесятые праздники. А главное – Пасху. Иногда была короткая надпись: «Погулялась Голубка» (это был день зачатия теленка). Потом баба Оля отсчитывала нужное количество месяцев и писала «Голубка должна отелиться». Так же она писала, кому, какой наседке подложила яйца и когда надо снимать с насеста с потомством. Записи эти были скорее отчетом о проделанной работе, мини-амбарной книгой. Потому что наседки в один прекрасный день выводили цыплят на смотрины, к колоде посреди двора. И это было неожиданным прибавлением к хозяйству. А коров, тех сначала «запускали» (переставали доить), а потом каждую ночь перед отелом проверяли. Вдруг теленок пойдет ногами вперед и придется бежать за ветеринаром?
Вижу, как сейчас картинку: стол, над ним круглая розетка, от нее по стене змеится проводка, а справа и слева от нее елочкой воткнуты открытки. Два ярких пятна в горнице – одно: красный угол с иконами, среди которых много ярких, бумажных, дешевеньких. И иконостас открыток над круглым столом. Удобно: воткнул, как прочел, и подумал: помнят обо мне дети в городе, вон, гляди, внучка Катя поздравила.
Помню, как бабе Оле почтальонша приносила пенсию, и она складывала ее под скатерку. А поверху скатерки была клеенка. (чтобы скатерть не засирать! – понятно объяснила мне баба Оля.)
Открытки ушли в прошлое. Как и телеграммы (можно позвонить, у каждого в избе телефон с адаптором). Но численники кое-где встречаются.
- Ты, главное, календарь отрывной купила? – неизменно спрашивает меня отец, когда я достаю из сумок новогодние гостинцы.
- Купила: вот сельскохозяйственный, вот православный – любой на выбор.
- Что ж на два потратилась? – недовольно хмыкает батя.
Просыпаясь каждое утро за полчаса до будильника (забота будит, надо корову доить), он начнет свой день с того, что подойдет к столу и оторвет прожитый день календаря. Наденет очки и прочитает то, что на обороте: рекламу витаминной смеси «Крепковит» или биодобавки «Несушка». Недовольно хмыкнет. Кряхтя, натянет валенки с калошами (каждый весит пару килограммов) и выйдет в ночь. Кинет пару навильников сена Жданке, а через полчаса по подойнику ударят тугие струи утреннего молока…