Белла Ахатовна Ахмадулина

ПРОЩАНИЕ
А напоследок я скажу:
прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
к высокой степени безумства.

Как ты любил? Ты пригубил
погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? Ты погубил,
но погубил так неумело.

Жестокость промаха... О, нет
тебе прощенья. Живо тело,
и бродит, видит белый свет,
но тело мое опустело.

Работу малую висок
еще вершит. Но пали руки,
и стайкою, наискосок,
уходят запахи и звуки.

НЕЖНОСТЬ

Так ощутима эта нежность,

вещественных полна примет.

И нежность обретает внешность

и воплощается в предмет.

 

Старинной вазою зеленой

вдруг станет на краю стола,

и ты склонишься удивленный

над чистым омутом стекла.

 

Встревожится квартира ваша,

и будут все поражены.

- Откуда появилась ваза?-

ты строго спросишь у жены.-

 

И антиквар какую плату

спросил?-

О, не кори жену -

то просто я смеюсь и плачу

и в отдалении живу.

 

И слезы мои так стеклянны,

так их паденья тяжелы,

они звенят, как бы стаканы,

разбитые средь тишины.

 

За то, что мне тебя не видно,

а видно - так на полчаса,

я безобидно и невинно

свершаю эти чудеса.

 

Вдруг облаком тебя покроет,

как в горних высях повелось.

Ты закричишь: - Мне нет покою!

Откуда облако взялось?

 

Но суеверно, как крестьянин,

не бойся, "чур" не говори -

то нежности моей кристаллы

осели на плечи твои.

 

Я так немудрено и нежно

наколдовала в стороне,

и вот образовалось нечто,

напоминая обо мне.

 

Но по привычке добрых бестий,

опять играя в эту власть,

я сохраню тебя от бедствий

и тем себя утешу всласть.

 

Прощай! И занимайся делом!

Забудется игра моя.

Но сказки твоим малым детям

останутся после меня.
1959

СУМЕРКИ

Есть в сумерках блаженная свобода

от явных чисел века, года, дня.

Когда?-Неважно. Вот открытость входа

в глубокий парк, в далекий мельк огня.

Ни в сырости, насытившей соцветья,

ни в деревах, исполненных любви,

нет доказательств этого столетья,-

бери себе другое - и живи.

Ошибкой зренья, заблужденьем духа

возвращена в аллеи старины,

бреду по ним. И встречная старуха,

словно признав, глядит со стороны.

Средь бела дня пустынно это место.

 

Но в сумерках мои глаза вольны

увидеть дом, где счастливо семейство,

где невпопад и пылко влюблены,

где вечно ждут гостей на именины -

шуметь, краснеть и руки целовать,

где и меня к себе рукой манили,где никогда мне гостем не бывать.

Но коль дано их голосам беспечным

стать тишиною неба и воды, -

чьи пальчики по клавишам лепечут? -

Чьи кружева вступают в круг беды?

Как мне досталась милость их привета,

тот медленный, затеянный людьми,

старинный вальс, старинная примета

чужой печали и чужой любви?

Еще возможно для ума и слуха

вести игру, где действуют река,

пустое поле, дерево, старуха,

деревня в три незрячих огонька.

 

Души моей невнятная улыбка

блуждает там, в беспамятстве, вдали,

в той родине, чья странная ошибка

даст мне чужбину речи и земли.

Но темнотой испуганный рассудок

трезвеет, рыщет, снова хочет знать

живых вещей отчетливый рисунок,

мой век, мой час, мой стол, мою кровать.

Еще плутая в омуте росистом,

я слышу, как на диком языке

мне шлет свое проклятие транзистор,

зажатый в непреклонном кулаке.

 

НЕВЕСТА

Хочу я быть невестой,

 

красивой, завитой,

 

под белою навесной

 

застенчивой фатой.

 

Чтоб вздрагивали руки

 

в колечках ледяных,

 

чтобы сходились рюмки

 

во здравье молодых.

 

Чтоб каждый мне поддакивал,

 

пророчил сыновей,

 

чтобы друзья с подарками

 

стеснялись у дверей.

 

Сорочки в целлофане,

 

тарелки, кружева...

 

Чтоб в щёку целовали,

 

пока я не жена.

 

Платье мое белое

 

заплакано вином,

 

счастливая и бедная

 

сижу я за столом.

 

Страшно и заманчиво

 

то, что впереди.

 

Плачет моя мамочка,-

 

мама, погоди.

 

... Наряд мой боярский

 

скинут на кровать.

 

Мне хорошо бояться

 

тебя поцеловать.

 

Громко стулья ставятся

 

рядом, за стеной...

 

Что-то дальше станется

 

с тобою и со мной?..

1956 Белла Ахатовна Ахмадулина