Когда голос исчез, и только струна,
Расцепляет истину с ложью.
Поверь, не любить невозможно.
И не суть, что правда слепа.

В одном процветающем королевстве на покрытом цветами холме стоял хрустальный замок с золочеными лестницами, переливающимися на солнце куполами и огромными окнами, в которые по ночам светит фиолетовая луна. И жил в этом дворце самый добрый и мудрый король, так считали все его подданные. Был он высок, благороден и очень хорош собой. Своими делами завоевал он всеобщую любовь, был чист совестью перед своим народом. А народ был весьма необычный, любящий все прекрасное и возвышенное, и в то же время веселый и простой, беззаботный в своем существовании. Эльфийские предания хранил этот народ, и думается многим, будто перворожденные и были их предками. И не зря. Звездные отблески отражались в глазах их, и мудрость сердца не знала границ.
Прекрасно и мелодично звучало пение этого народа, и петь они очень любили. Но прекрасней всех пел королевский менестрель, скромный и неприметный мальчик Аллэр. По слухам, приходился он королю незаконорожденным сыном, посему очень любил и берег он своего менестреля. Играл Аллэр на лютне звонкой, то печальной, то грустной, и никогда с ней не расставался. Даже спал, положив инструмент под бок. Песнь его, будь то здравица или плач о погибших, проникала в самую душу, задевая ниточки чувств, играя на них, как сам Аллэр играл на лютне своей. Иные, к примеру придворный советник, а по совместительству и лекарь, считали это даром крови предков их, волшебством, доступным не каждому.
Любили его песни, и он любил петь для любящих его. Были и завистники, те, кто как ни старался, не смог достичь его мастерского уровня. Не так звенели струны, не так лилась песня, не так горели глаза. Умел Аллэр исцелять своей песней больных душой и телом. Как только первые строки слетали с губ его, болезнь отступала. Порой брал король своего менестреля на переговоры, и если споры возникали, и не мог король вразумить неразумных соседей своих кровожадных сам, пел Аллэр о битвах кровавых, о муках душевных, о боли да страхе. И, переживая этот ужас, вкладывали все неприятели мечи в ножны, страшась и стремясь мир заключить.
Все было спокойно.
Но однажды беда пришла во дворец. Королю в вино был подсыпан яд, и никто не заподозрил в этом его собственного сына. Дерзкий и заносчивый, но несомненно храбрый воин, устал он ждать смерти своего родителя, а правил тот уже очень долго, унаследовав у предков долголетие. Невозможно было и поднять бунт, слишком любим был король среди народа. Посему решился отчаянный сын на подлое убийство. Жестоким стало его сердце, и выбрал он для отца мучительную смерть. Болью сопровождалась она, приняв облик кубка с вином.
Приступ случился прямо на глазах Аллэра, когда тот, устроившись у подножия трона, ублажал слух своего господина чарующими звуками мелодии недавно написанной им песни. Король побледнел, схватился за сердце.
Мальчик замер. Дрогнул голос. Лопнула струна. В глазах застыли осколки слез. Он хотел позвать на помощь, но вдруг не смог. Не хватало сил.
Стража застала его беззвучно рыдающим над телом своего покровителя. Попытались обвинить в убийстве, но лекарь, почтенный старец с пронзительными глазами и добрым сердцем, решил сначала узнать, что произошло. Не было на теле следов насилия, не было крови на белых плитах. Аллэра просили рассказать о случившемся, но менестрель только трясся судорожно сжимая искалеченную лютню. Губы его дрожали, по щекам текли слезы. Голос пропал. Он больше не мог ничего сказать. Тогда ему предложили написать о происшедшем, и он, будучи грамотным,трясущейся рукой еле смог вывести несколько горьких строк. По описанию врачеватель быстро распознал яд.
Велико было горе народа, и много безутешных слез вперемешку с дождем пролилось той осенью. Лишь один в стране, тот, кто с затаенной радостью в глазах принял из рук мудрых золотой венец, был впервые счастлив.
Перед Аллэром встал выбор - быть королевским шутом при новом правителе. ведь немой менестрель это то же, как безрукий воин, или уйти насовсем. Очень уж не любил новый король мальчика, завидуя его талантам и ревнуя к своему народу.
Менестрель ушел, взяв с собой лишь лютню, пешком по размытой дождем дороге. Он не перестал играть. Пусть на лютне было только пять струн, музыка все равно проникала в сердце невольного слушателя. Много дорог прошел Аллэр, много городов услышали его печальную музыку, вечный плач о любимом короле.
Вскоре молва о немом менестреле облетела все королевство. Везде его ждали, узнавая не в лицо , так по звучанию струн. Он пел без голоса, и люди тянулись к нему, как умели. Никто из тогда живущих менестрелей не мог заставить свою мелодию проникать в самое сердце,затрагивать самое сокровенное в душе любого, будь это даже самый беспощадный воин или жадный купец.
Когда заходил он в город, дорогу ему усыпали цветами, юные девицы зарделись лишь от одного его случайного взгляда. Но это все печалило Аллэра, не любил он ни мертвых цветов, ни разбитых сердец.
Устала его душа от вечного внимания и обожания. Вскоре перестал менестрель появляться в городах. Многие вскоре посчитали его мертвым, оплакивали, желая вновь услышать странно - щемящее пение его лютни, переливы струн. Аллэру не было их жаль. Он понимал, что вскоре появится новый гениальный менестрель, и его имя будут повторять в каждой таверне. Пусть будет так.
Менестрель ушел в лес. В самой чаще построил он небольшую избушку. Четыре года пожил он там, блуждая по нехоженным тропам. Птицы подпевали струнам, ведь он никогда не переставал плакать, играя. Их старания вознаграждались печальной улыбкой. Аллэр редко улыбался.