С 2005 я росла на выразительных и витиеватых текстах денников своего друга Алины Ф.
Порой я не сразу понимала написанное, но разбирая предложения по лексемам и синтагмам, листая словари и этимологические справочники я находила текст чрезвычайно ёмким и насыщенным. Со временем многие вещи перестали звучать дико. Я буквально проросла теми записями и была охвачена манией узнавать новые слова.
До того как меня формировал институт, мама также активно помогала мне в понимании громоздких текстов. Порой мы дробили и разжёвывали каждое предложение из учебника истории, переваривая информацию. В 5-8 лет я много фантазировала, а мама помогала мне облачать мысль в стихи. Тогда они были про гномов, мух и котяток.
Сейчас ей не нравится то, что я пишу (уже и не показываю). Для неё «эпидермис» - это не поэзия, а «бррр» - нужно же «кожи шёлк».
Ну простите, для меня «кожи шёлк» - это «бррр».
«Кожа» у меня – это именно «многослойный производный эпителия», способный частицами оставаться на том, с кем произошло прикосновение. Когда я пишу «эпидермис» я имею в виду именно биоматериал, частицы, мёртвые клетки. Именно так. А «шёлк» - это всё розовые тривиальные сопли и ложь.
Ну да не об этом. Сейчас я не воспринимаю словоблудие и «громоздкость» как нечто неперевариваемое.
Я пытаюсь как можно более полно и сочно описать то или иное явление, а меня журят за патетику.
И нет от этого спасения даже в художественных текстах. "Так уже не говорят". А я не вижу этих погрешностей, потому что вполне "так говорю".
Более того, я вижу в этом весь кайф, нахожу упоение.
Наш язык стал мёртв, как латынь. Забавно, ведь латынь - первозданная кладезь мудрости.

Слова Айрис Мёрдок "Wisdom is the practice of dying" обрастают новым смыслом.

P.S. Уйти от словоблудия очень трудно. Я банально не вижу "лишнего" в сказанном. Трачу много времени не на писанину, а именно на сжатие текста.
А уходить от "красивостей" тем труднее, что я болею этим и не вижу надобности лечиться- я к этому и шла.

17/02/16