Продолжаю рассказ о фаворитах Екатерины описанием "случая" Александра Семеновича Васильчикова.

Прочитав его,  читатель может сказать - ну нет, это не биография. Как то скомкано все и непоследовательно. Я соглашусь с этим и отвечу: я не ставлю себе задачу привести жизнеописание фаворитов Великой Императрицы, а рассматриваю это повествование именно с точки зрения отношений между нею и очередным "учеником", и описанием времени "случая". А кто как не  современники больше об этом знают?! Поэтому сведения эти, в основном цитаты и воспоминия  современников Васильчикова  и непосредственно самой Екатерины.

 Васильчиковы-княжеский и дворянский род. Вел происхождение от Индриса, в православии Леонтия. Его праправнук Василий Федорович Дурной, по прозвищу Васильчик, стал родоначальником рода. По родословной легенде, в 1353 выехал с двумя сыновьями и с дружиной до 3тыс человек из « цесарской земли» Германии в  Чернигов. Правнук его Андрей Харитонович Толстой, выехал из Чернигова в Москву на службу к вел князю Василию II Васильевичу.

 В роду этом были даже царицы -  Анна Григорьевна Васильчикова (монахиня Дария, умершая 7 янв 1626г.),  дочь Московского дворянина  Григория Борисовича, в конце  1754 г стала пятой женой Ивана Грозного.

У одного из  представителей этого древнего рода Семена Григорьевича Васильчикова и жены его, Марии Богдановны, урожденной Жадовской, был сын, который хоть царем  и не был, но имел непосредственное к ним отношение. Правильнее сказать не к ним, а к ней – Императрице Екатерине.  

Александр Семенович родился в 1746 г. в  семье упомянутого Семена Григорьевича. Получив домашнее образование, как и многие отпрыски дворянских родов по наступлении должного времени  выбрал военную стезюи шагал ею до определенного времени.  Из вахмистра произведен был в корнеты лейб-гвардии Конного полка  19 апреля 1765.

[419x550]

В чине корнета довольно часто нес караулы в Царском Селе. Там он и обратил на себя высочайшее внимание, а если быть совсем уж точной – обратили.

 По инициативе министра иностранных дел графа Панина, который в совершенстве владел искусством интриги, братья Чернышевы в компании с  Барятинским возглавили так сказать, партию противников Орлова, который вот уже 10 лет ни на шаг не отходил от трона Екатерины. Нужно признать, что время они выбрали достаточно удобное для смены любимца, да и не только время, а и самого « любимца ». Молодой офицер  Васильчиков показался Панину подходящей кандидатурой, ибо был хорош собой, любезен, скромен и отменно воспитан.

 Власть Орлова уже стесняла многих царедворцев и даже стало заметно, что и самой императрице уже стало в тягость его неумеренное и резкое поведение. 

[481x600]

Орлов Г.Г. Христинек Карл Людвиг 1768

 В начале 1772 года при посредстве австрийцев договорились начать в июне мирный конгресс с турками. Уполномоченными с русской стороны был назначен прежний русский посол в Стамбуле Обрезков и фаворит императрицы граф Григорий Орлов. Братья его в это время кто – где, кулак братьев Орловых разжат. Нужно добавить, что перед этим Орлов долго и упорно делал все для того, чтобы терпение Екатерины таки закончилось. Прогуливаясь в саду Царского Села ее внимание обратил на себя статный красавец – корнет, стоявший в карауле. Это был красивый мужчина с умным, многообещающим лицом.   Подозвав его к себя, Императрица получила невнятный ответ, что подойти не может, так как в карауле…   Чуть позже – опять встреча, на этот раз подарок -  золотая табакерка «за содержание караулов».  Молодого и робкого конногвардейца подвергли многократному испытанию на служебное соответствие в выполнении прямых обязанностей фаворита императрицы.

Еще чуть позже – подарок судьбы и императрицы – постель монархини. А прошло всего 10 дней  как Екатерина была одна.

Прусский посланник Сольмс доносил в Берлин недели через две после отъезда Орлова: «Не могу более сдерживаться и не сообщить Вашему Величеству об интересном событии, которое только что случилось при этом дворе. Отсутствие графа Орлова обнаружило весьма естественное, но тем не менее неожиданное обстоятельство: Ее Величество нашла возможным обойтись без него, изменить свои чувства к нему и перенести свое расположение на другой предмет. Кавалерийский корнет по фамилии Васильчиков, случайно посланный с поручением в Царское Село, привлек внимание государыни, совершенно неожиданно для всех, потому что в его наружности не было ничего особенного, да и сам он никогда не старался выдвинуться и в обществе очень мало известен. Ее величество впервые оказала ему знак своей милости при переезде из Царского Села в Петергоф: она послала ему золотую шкатулку, жалуя ее ему за то, "что он сумел сохранить такой порядок среди своего эскадрона"... Никто не придал подарку особенного значения; но частые визиты молодого человека в Петергоф, старание постоянно попадаться на глаза императрице, предпочтение, оказываемое ею ему среди толпы, большая свобода и веселость в обращении после отъезда бывшего фаворита, досада и неудовольствие родственников и друзей последнего и, вообще, тысяча мелочей - все открыло глаза окружающим придворным. Хотя до сих пор все держится втайне, никто из приближенных не сомневается, что Васильчиков находится уже в полной милости у императрицы; в этом убедились особенно с того дня, когда он был пожалован камер-юнкером.

 Некоторая холодность Орлова к императрице за последние годы, приспешность, с которою он в последний раз уехал от нее, оскорбившая ее лично, наконец, обнаружение многих измен, - все это вместе взятое  привело императрицу к тому, чтобы смотреть на Орлова, как на недостойного ее милостей.»

 [Дипломатическая переписка (Архив французского Министерства иностранных дел).]

 
Этими словами барон Сольмс сообщает 3 июля

1772 г. Фридриху II великую новость – Орлов свержен!

Хотя нашлись конечно доброжелатели – отписали ему, так мол, и так – не успел закрыться шлагбаум за Вашей светлостью – а у нас новый новичок в «случае». 

Граф Сольмс доносил Фридриху II: "Поручик конногвардеец Васильчиков, которого случай привел этой весной в Царское Село, где он должен был командовать маленьким отрядом, содержавшим караул во время пребывания там двора, обратил на себя внимание своей государыни; предвидеть этого никак не мог, так как это человек наружности не представительной, никогда не искал быть замеченным и мало известен в свете".

  Роман с Васильчиковым только начался, как Орлову пришло известие о случившейся  в Петербурге перемене. Григорий немедленно бросил все и помчался в Зимний дворец. Но его надеждам не суждено оправдаться: за много верст до Петербурга его остановил царский фельдъегерь и передал личное послание императрицы, которая категорически требовала «избрать для временного пребывания ваш замок Гатчину». Там он и пробыл в карантине какое-то время. 

По словам французского поверенного   в делах Сабатье де Кабра « Орлов ведет себя как человек, желающий вернуть себе прошлую манеру поведения». В момент просветления Орлов добавил ему: что «мог бы жить в хибаре и не жалеть о прошлом величии , но его огорчает что императрица выставляет себя напоказ всей Европе». Затем добавил « Императрица пишет  господину Васильчикову пылкие записочки и делает ему бесконца чрезмерные  подарки»

  из депеши господина Сабатье де Кабра  от 30 октября 1772 года.

 Но Орлов отнюдь не гневается на Васильчикова, сменившего его в сердце императрицы  и даже дружелюбно к нему относится, прилюдно шутил над тем, что получил отставку.

 1 Августа 1772 года желая возвести его в высший и более соответствующий его положению ранг, императрица пожаловала ему титул камер-юнкера Высочайшего двора, а чуть позже – 2 сентября, в действительные  камергеры. Также он был награжден орденом Св. Анны и Св. Александра Невского.

Во дворце Александр Семенович занял комнаты, в которых жил Г.Г. Орлов, причем из опасения внезапного возвращения бывшего фаворита к дверям его помещения был поставлен караул и были заменены замки. Подобные изменения не остались незамеченными как в высших кругах, так и у слуг. «Лакеи и горничные императрицы были озабочены и недовольны, ибо любили Орлова и он им покровительствовал», писал германский посол, на что Фридрих II рекомендовал ему самому «заискивать дружбу у нового любимца».

 Потекли спокойные дни…

Первыми впечатлениями Екатерина поделилась с закадычной подружкой графиней Прасковьей Брюс: «Плохо, если много усердия и очень мало фантазии»

 «Обязанности» свои Васильчиков  исполнял более по принуждению, свободное же от них время посвящал вышиванию по канве райских птичек и цветочков. В дела государственные не вмешивался и даже несколько стеснялся своего положения, будучи, по словам Екатерины в письме барону Гриму, самым красивым, но и самым глупым человеком на свете. И что для ее страстного темперамента было еще важнее – «как холодный суп» по сравнению с глупым силачем Орловым.

 В августе  барон Сольмс шлет  Фридриху II очередное послание:

  "Я видел этого Васильчикова и узнал его, так как раньше мы часто встречались при дворе, где он не выделялся из толпы. Это человек среднего роста, лет двадцати восьми, смуглый и довольно красивый. Он всегда был очень вежлив со всеми, держал себя тихо, застенчиво, что сохранилось в нем и до сих пор. Он как бы стесняется ролью, которую играет... Большинство состоящих при дворе относятся к этому делу неодобрительно. Среди всех - среди родственников графа Орлова и друзей, камердинеров и камер-фрау императрицы - большой переполох. Они ходят как в воду опущенные, задумчивые, хмурые. Все свыклись с графом Орловым - он им покровительствовал, ласкал их. Васильчикова никто не знает; неизвестно еще, будет ли он иметь значение, подобно своему предшественнику, а также в чью пользу он его употребит. Императрица пребывает в наилучшем расположении духа, весела и довольна, у нее на уме только празднества и увеселения".

Сама же Екатерина так не считала. В одном из писем она себя оправдывает: « не вините меня, выбор мой наудачу и с отчаяния; как раз в это время  я мучалась более, чем в состоянии это сказать».

Английский посол Каннинг пишет: « Сменивший Орлова – быть может, самое разительное доказательство слабости характера и увядания Ее императорского величества ».

 
Сам Васильчиков свою роль «мальчика по вызову» прекрасно понимал. Однажды сам жаловался приятелю (который передал этот разговор французскому дипломату, а тот записал для истории): «Я был только содержанкой, и со мной так и обращались. Не хотели, чтобы я видел кого‑нибудь, чтобы выходил. Когда я просил за кого‑нибудь, мне не отвечали. Когда я говорил за себя, было то же самое. Когда я хотел получить ленту св. Анны и сказал об этом императрице, то я на следующий день нашел в своем кармане 30 000 руб. ассигнациями. Мне всегда закрывали рот таким образом и отсылали в мою комнату».

 
А Васильчиков сравнительно мало использовал свое возвышение. Екатерина хвалила его умеренность и сама награждала: ему были подарены деньги, драгоценности, 7 тыс. душ крестьян, приносивших, по самому умеренному расчету, тридцать пять тысяч рублей ежегодного дохода. На Дворцовой площади для него был куплен дом Глазова, но отделка дома так и не была завершена к тому моменту, когда Васильчиков удалился от двора; дом был позже куплен у него в казну.

 Купив у Васильчикова этот дом, императрица подарила его Корсакову, кото­рый, отдавал его внаймы французскому резиденту де Везаку за 3000 рублей в год. Позже его сдают не менее как за 10 000 рублей. Расположение и внешний вид дома превосходны. Он помещается на Дворцовой площади неподалеку от Зимнего дворца, наискось от комнат Екатерины. Императрица, одно время очень недовольная Везаком, упрекала его, что он смотрит в ее окна. У дома прекрасный балкон на мраморных колоннах.

 А расставаясь с любимцем, Екатерина, как всегда не поскупилась. Потемкину,  которому было поручено вести материальные переговоры она велела подарить Васильчикову, помимо наличных (свыше 100 000 рублей) полностью обставленный особняк, правда – в далекой от двора Москве, дополнительных 50 000 рублей, чтобы по его вкусу обустроить., годовую пенсию в 5000 рублей, ценную фарфоровую посуду, столовое белье и серебряный сервиз на 20 персон., что заставляло его жаловаться: « Я чувствую себя как избалованная содержанка! » 

 Воспитание и добрая воля лишь в слабой степени и на короткое время возмещают недостаток природных талантов.   Императрица чувствовала возле себя пустоту и « скучнейший гражданин в мире», как она его называла, с трудом удержался в милости , в течении 22 месяцев.

  20 марта Васильчиков отправился в изгнание: богато одаренный, он был послан в Москву.

 Екатерина, как правило, высоко оценивала способности своих фаворитов. Васильчиков составил исключение. Потемкину она писала: "...а я с дураком пальцы обожгла и к тому же я жестоко опасалась, что привычка к нему не зделала мне из двух одно: или на век бесщастна, или же не укратила мой век". В другом письме императрица конкретизировала непривлекательные свойства Васильчикова: "Мне от него душно, а у него грут часто болить, а там куда не будь можно определить, где дела мало, посланником. Скучен и душен".

Даже такой блюститель нравственности, как князь Щербатов, отметил безликость Васильчикова: он "ни худа ни добра не сделал".

 Оценку, данную Екатериной Васильчикову, подтверждают отзывы современников:

 1 марта 1774 года, Г.А. Потемкин был назначен генерал-адъютантом. «Васильчиков, способности которого были слишком ограничены для приобретения влияния в делах и доверия государыни, теперь заменен человеком, обладающим всеми задатками, чтобы овладеть тем и другим», писал сэр Р. Гунинг 4.03.1773.

Фон-Визин 20 марта писал к Обрезкову в Будапешт: «Здесь у двора примечательного только то, что г. камергер Васильчиков выслан из дворца, и генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом и в Преображенский полк подполковником. Sаpietiti sаt"  

Из письма статс-дамы графини Е. М. Румянцовой к мужу 20 марта 1774 г.: «Много новизны; сколько нового переменилося [31] по приезде Григория Александровича... все странною манерою идет... Он всех ищет дружбы. Александр Семеныч (Васильчиков) вчерась съехал из дворца к брату своему на двор...

  В своем знаменитом письме к Потемкину «Читосердечная исповедь», Екатерина  исповедалась в своих прежних пригрешениях, открывшись, что мужа не любила, а Салтыкова приняла по необходимости продолжить династию.Совсем другим дело было с Понятовским   «Сей был любезен и любим» писала она. Потом призналась. Что любила Орлова и не ее вина в том, что между ними произошел разрыв. « Сей бы век остался, если б сам не скучал, я сие узнала… и узнав, уже доверки иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации выбор кое-какой»

 Этот кое-какой выбор и оказался  Васильчиков . « И даже до нынешнего месяца, продолжала Екатерина,  - я более грустила, нежели сказать  могу, и никогда более, как тогда, когда другие люди бывают довольные, и всякие приласканья во мне слезы принуждали, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года; сначала  я думала, что привыкну, но что даже, то – хуже, ибо с другой стороны (со стороны Васильчикова ) месяцы по три дуться стали и признаваться, надобно, что никогда довольнее не была, как когда осердится и в покое оставит, а ласка его мне плакать принуждала ». И наконец пришло избавление от капризного, обидчивого и давно уже немилого Васильчикова.

 Васильчиков жил еще в в конце XVIII столетия и был вполне доволен своей судьбой. "При самых важных услугах государству, говорил он, - я н6 мог бы приобрести такого громадного состояния, колторое я получил быв в случае". За что и был очень и очень благодарен государыне: « Всемилостивейшая  Государыня! Переезжаю сегодняшний день к брату моему жить, позвольте мне принести всеподданнейшую мою благодарность.»

С того времени Васильчиков послился в Москве  на Моховой, близ Румянцевского музея, где жил его брат  В.С. Васильчиков, женатый на графини Анне Григорьевне Разумовской( с монашестве Агния).

 А после 1784 года он переселился в усадьбу  Лопасня -Зачатьевское, расположенную на правом берегу реки Лопасни, ныне в черте города Чехова. Это была старинная вотчина знаменитого рода Васильчиковых, владевших ею с XVI века до 1905 г.

По словам Н.Г.Левшина, в год его смерти (в 1803 году),  Васильчиков казался уже очень дряхлым: « небольшой человечек, сухощавый и слабый, все сидит бывало в большом кресле, не двигаясь с места»; надо было пройти целый ряд роскошных комнат и « в самой отдаленной, небольшой комнате, сидел сам хозяин в бархатном халате, темно-зеленом, на манер старинной боярской шубы, опушенном соболями, при двум звездах непременно».