Настроение сейчас - Мутное

Старая женщина уже давно была настолько одинока, что даже её отражение временами отказывалось смотреть на неё. На подоконнике утренние лучи яркого весеннего солнца танцуют свой вальс под ожесточённое пение двадцати трёх мух, пытающихся разбудить своей назойливостью наполовину растворившийся в бесконечности труп загадочного существа. Правый нижний угол комнаты давно говорил старой женщине про это мёртвое существо, но старая женщина всё отрицала. Даже когда комната наполнилась зловонием тёмно фиолетового, с примесью пурпурного, цвета, старая женщина продолжала всё отрицать, сидя на своём табурете (который наверняка мог бы писать симфонии, судя по тому высокохудожественному скрипу издаваемому частями его тел, если бы не его равнодушие, как и у всего в этой комнате) посредине комнаты и уставившись на большую картину с изображением пленительного заката (что могла бы висеть на стене напротив, но она была лишь воспоминанием о картине, не приобретённой много лет назад) и не сводя с неё глаз последние несколько тысяч часов. Нет. Нет. Нет…нет повторяла она, пытаясь заглушить внутреннее осознание того, что этот труп настолько же реален, как и её раковая опухоль.
Чтобы не терзать и без того пропахшее старым сундуком и проеденное молью сознание старой женщины, правый нижний угол прошептал: «Да, ты права, это всего лишь мой не приснившийся сон». Услышав это, мысли старой женщины начали постепенно переходить из состояния апокалипсического припадка в нормальное для неё состояние летаргического сна.
Правый нижний угол комнаты последние пол века был единственный, с кем она могла говорить, и кто никогда не делал ей больно. Его большим преимуществом была способность не путаться под ногами, тогда как потолок, стены и остальные семь углов путались у неё под ногами и просто не давали ей проходу. Именно поэтому она не встаёт со своего равнодушного табурета уже пятьдесят лет. Голос у правого нижнего угла был тихий, тихий, еле слышный, он походил на звук движения мыслей, который можно услышать только в абсолютной тишине. Лишь такой голос не тревожил старую женщину на табурете, в отличие от криков двух внуков, которые сейчас бегают вокруг неё и визжат, будто у них приступ аппендицита. Вот один догоняет другого, они падают и начинают кататься по полу, смеясь и щипля друг друга за бока. Старая женщина не сводит глаз со своей любимой картины, потому что что-то подсказывает ей, если она упустит её со взгляда, то больше не увидит её. Тут заходит отец мальчиков, успешный во всех отношениях молодой человек, преуспевающий бизнесмен, правда он имеет небольшой рост, он достался ему от матери, но зато обладает отличнейшей заразительной улыбкой. Взяв на руки двух сорванцов, он уходит, к великой «радости» старой женщины, (хотя её мозг давно утратил способность радоваться) и растворяется в темноте соседней комнаты.
Проходят ещё два часа жизни старой женщины в абсолютной тишине (они проходят так же незаметно для неё, как и смерть целой галактики за миллионы километров на краю вселенной). Тишина в этом доме была густая и тянучая как брусничный кисель, с каждым часом становясь всё гуще и гуще. И когда тишина становилась настолько густой, что старая женщина начинала захлёбываться, то она начинала постукивать каблуком, в такт своему дыханию. Сначала еле слышно, а потом всё громче и громче, пока тишина не отступала от её лёгких, поражённых смертельным недугом. Когда тишина отступала, то старая женщина переставала стучать своим каблуком в такт дыханию, и всё начиналось сначала.
Лучи солнца, а вместе с ними и двадцать три мухи уже давно покинули свою жертву на подоконнике. Комнату начала заполнять мягкая, словно свежая коровья лепёшка, темнота. В последнее время темнота тоже стала мешать старой женщине. С каждым вздохом она проникает в её лёгкие и начинает там долго и мучительно ворочаться, что вызывет у неё кашель, такой же однотонный и сухой, как скрежет времени. Чтобы избавится от этой навязчивой подруги, старая женщина заводит свой нескончаемый разговор с правым нижним углом комнаты. Она словно старинная швейная машинка медленно шьет свой рассказ. В нём пылающий своей свежестью вечерний бриз на берегу моря; лоскут радуги, после дождя запутавшийся в паутине; лодочник с ослепительным букетом водяных лилий на дне лодки. Все эти картинки вспыхивают попеременно спереди, сзади, над головой, под потолком, повисают в воздухе на несколько секунд, пока не погаснут. Они как сигнальные ракеты для тонущих моряков, не дают темноте поглотить старую женщину.
Правый нижний угол комнаты молча, с одиноким взором слушает рассказ старой женщины. Единственное что не даёт ему покоя - это непрекращающийся, а лишь усиливающийся запах, тёмно фиолетового, с примесью пурпурного, цвета, исходящий от того существа лежащего на подоконнике. И как бы ни отрицала старая женщина, правый нижний угол комнаты уверен, что она тоже знает: существо на подоконнике – это и два её весёлых внука, и её успешный сын, и картина с пленительным закатом, и вечерний бриз моря, и лоскут радуги, и букет лилий, и всё остальное, что услышит он от старухи, ведущей год за годом нескончаемую борьбу с темнотой, тишиной, а самое главное с самой собой…