на сцене двое. Первый:
- Цветок невинности её уж сорван...
- О чём Вы говорите, сударь? Кем?
- Мной! Ха, ха, ха, ха! (звучит демонический смех).
- Да как Вы смеете такое мне сказать?! Вы чести лишены! (перчатка звучно хлопает по красной физиономии первого).
- Ужель, ты променяешь дружбы тёплый свет на бледное мерцание сокровища, которым почитаешь благосклонность девы? (хладнокровно отклеивает от щеки белую перчатку).
- Изволите к барьеру?! За Вами выбор пистолетов!
- Мой юный друг... Ты вовсе тронулся умом?
- Вы помрачить меня не сможете речами! Каков Ваш выбор? Или трусость прятать за бронёю слов?
- Фильтруй базар, коль рот решил открыть!
- Да Вы невежа!
- Хватит! Мой выбор "Глок-17"! С тебя довольно девятимиллиметрового патрона.
- Не медлите! Мне сатисфакции с Вас кровью Вашей получить не ждётся!
(Расходятся. Звучат взводимые курки. Дрожащая рука наводит ствол, и нервно дёргает скобу. Австрийский пистолет, затворной рамой дёрнув, изрыгнул огонь... Кусочки черепа и мозга разбросав по мостовой, свинец продолжил, потеряв десяток джоулей всего лишь). Ну, что же, зло наказано, но горечь поселилась в чистом сердце - ОНА уже не дева! Печально это знать. Душа уже стихами не речет. Не рвётся к НЕЙ, и жажду утолить утех волнительных не хочет. Печальный взгляд на окна: "Прощай, моя любовь!" Печальный взгляд на тело: "И ты, мой друг прощай!" Морали нет у этой были. Но если бы язык свой окорачивать умели, то дружбы и неспешной жизни глупо так не завершали...