Влажный, розовый мешочек последа болтается на тонкой пуповине. Совсем почти лысый с длинными лапами и закорючкой хвостика. Сегодня днём Маруська, наконец, разродилась. Первого - на телогрейку старика Шинкина, которая свётнутая валялась на стуле. Толяныч со слепу подумал, что это какой-то мусор и смахнул ладонью на пол запищавшее чудовище. Толян, сам по себе - жутко брезгливый и мнительный. как барышня. Представляю себе, как он потом ручонки отмывал: "Какая гадость!" Положил я его (чудовища) обратно на телогрейку, а он опять грохнулся, когда Маруська запрыгивала посмотреть на чудо природы, и опрокинула фанерку, на которой и лежал ватник старика Шинкина. Перенёс я чудище с подстилкой в свою каморку и уложил на старое кресло. Маруся вяло интересовалась происходящим и не протестовала. Пока я ковылял в столовку и обратно, наша малолетняя мамаша принесла ещё один плод, прямо в ящик со старыми замками и всякими железками. Пришлось расчищать место в верстаке, и укладывать туда старую кожанку, оставшуюся от Игорька. Вот уже два крысёнка тыкаются мордашками в складки пыльной и жёсткой кожи. А мамаша их и вовсе потеряла к ним интерес - ни кормить, ни облизывать малышей она не собирается. Червячки поползали, поползали, и задремали, сквозь сон вяло мякая. Толян пошёл залечивать душевную травму работой, а я сел уговаривать Маруську - понятно же, что она по молодости ещё глупая и не понимает инстинктов.
- Ну же, давай! Понюхай! Оближи их, что ли.
- Мяа!..
- Чё ты, глупая?
- Вя.
- Твоя то мамаша, моложе тебя была, когда вас народила, и нормально всё! Давай, давай!
- Мр - уткнулась мне в сгиб локтя.
- Чё ты, серьёзно поверила, что я вас на улицу выставлю? Да ладно тебе! Придумаем чё-нибудь. Иди давай!
Маруська грустно посмотрела на спящих детишек и повернула ко мне свою морду.
- Неужели, у тебя никаких чувств нету? Кукушкой решила заделаться? Вот дура то!
- Сам ты - дурак!
- Я то своих детей не бросаю!
- Я их тоже не бросаю.
- А что же ты делаешь? Вон они замёрзли как! Иди хоть погрей их!
- Не пойду.
- Почему же?
- Сам подумай, нас здесь с мамашей - трое, не считая Маськи. Если эти двое выживут - будет пять. Пять! Кормить ты нас чем будешь?!
- Придумаем что-нибудь!
- Вот всегда так - на авось надеятесь! Тебе вот, сколько лет?
- Девяносто скоро...
- А мне года ещё нет, а думаю я гораздо дальше тебя. Мы сейчас уже за еду дерёмся, а что будем через полгода делать? Ладно ты, такой добрый, а начальник твой, что не будет против кошатника в столярке? А?
- Нну... это...
- Думаешь мне их не жалко? - она тоскливо смотрела на сопящих червячков. - У меня инстинкты... Утопил бы ты их, а? Чтобы не мучались. Сердце у меня разрывается слушать как они плачут.
Скинул я Маруську и подсел к малышам. Холодные совсем. Один спит, второй едва слышно вякает. Накрыл ладонью обоих и стал греть. Та, которая вякала, стала тыкаться носом в тёплую руку, ища запах молока. Второй, задёргался.
- А вы думали, в сказку попали?
- Ма!
- Не будет мамы. Зря вы сюда пришли. Нет у вас будущего. Даже плохого.
- Мам! Есть! Есть, давай!
- Вы ведь недавно водой дышали. Сейчас я вас топить понесу. Вы и не подумаете, что умираете.
- Мама! Есть! Молочка!
- Вот дурачки. Не мама я. Мамаша ваша политический деятель - все последствия просчитывает. Не хочет она вас. - я аккуратно взял в ладонь едва шевелящихся котят с мешочками последа и выпрямился, приготовившись отправиться в наш туалет. Вдруг, самая активная, перестав вякать, повернула слепую мордасю ко мне и отчётливо произнесла: "Только не в унитаз, словно я гавно какое-то."
Я остановился. И правда. За что им такое унижение? Что же делать? Можно, конечно, посворачивать им шеи и закопать под трубами, у забора. Второй приподнял головешку, и поводив носом, спросил:
- А, что это за музыка? Мне бы понравилась...
В колонках пела моя любимая Ая. Сворачивать голову этому молчуну мне расхотелось. Под моими ногами стояли обе сестры и выжидательно смотрели на меня. Я поискал глазами новоявленную бабушку, и подумал, что не видел Алёнку с утра - как стало ясно, что рожать дочка собралась, так сразу и пропала. Её помощь мне бы не помешала. Коготки мелких щекотали мне ладонь.
- Ладно, кончай уж! Положи нас на место.
- Ага. Чтобы вы от голода всю ночь корчились?
- Разберёмся! Вправим ей мозги за ночь. - это уже молчун выступил.
Я осторожно положил малышей в их логовище, и отправился таки в туалет - руки помыть.