Это цитата сообщения Dmitry_Shvarts Оригинальное сообщение
Печали есть повсюду…
1904 год
Когда делала пост о Дмитрии Мережковском, об одном из известных поэтов Серебряного века, подумала, что надо обязательно рассказать и о его жене - удивительной личности. Валентина Демидова-Кайма с радостью откликнулась на мою просьбу и написала чудесную статью! И я ей очень за это благодарна. Надеюсь, необычная женская судьба и стихи, вернее не стихи, а ” тоска по Высшему Образу Любви” никого не оставят равнодушным.
“…мучительное качание маятника в сердце..”
И.Анненский
Зинаида Гиппиус – дивная красавица, стильная, умеющая себя подать светская львица, отважная амазонка, прекрасный музыкант, острый литературный критик, яркий, самобытный поэт, отважный общественный деятель, замахнувшийся на реформу Православной , цельный, образованный интеллигент, умеющий признавать свои заблуждения, женщина, мечтающая о любви и не нашедшая её в своём единственном и обожаемом муже. Сегодня это не полная характеристика одной из самых ярких и значительных женщин в России конца 19 начала 20 века.
«Гиппиус очень значительное, единственное в своем роде явление, не только поэзии, но и жизни. Ее тоска по бытию, ее ужас холода и замерзания должны потрясти всякого, кто с любовью всмотрится в черты ее единственного облика…»
Николай Бердяев, 1916
О каждой грани этой незаурядной личности можно писать очерки. Я остановлюсь на её поэзии и женской судьбе. “Странное это было существо, словно с другой планеты…» - писал секретарь Мережковских поэт Вл. Злобин (Тяжелая душа. Вашингтон, 1970. С. 32).
1890-е
У современников к поэзии Зинаиды и к ней, как женщине, отношение было неоднозначным. Пленённые красотой, статью и многообещающими улыбками и взглядами, поклонники заучивали её стихи и осыпали её восторженными откликами, а потом мстили ей острой критикой и клеветой, не получив взаимности.
“Изломанная декадентка, поэт с блестяще отточенной формой, но холодный, сухой, лишенный подлинного волнения и творческого самозабвения” — так определяли З. Гиппиус некоторые критики начала 20 века (стихи 1904 -1906 гг).
Один из первых серьёзных критиков Иннокентий Анненский (“Аполлон”, книга III), говоря о ее “Собрании стихов” 1904 года, увидел то, что Зинаида Гиппиус тщательно скрывала, быть может, даже от себя самой:
“В ее творчестве вся пятнадцатилетняя история нашего лирического модернизма”.
“Я люблю эту книгу за ее певучую отвлеченность”.
“Эта отвлеченность вовсе не схематична по существу, точнее — в ее схемах всегда сквозит или тревога, или недосказанность, или мучительное качание маятника в сердце”.
Сергей Маковский, читая интимные дневники Зинаиды Гиппиус (в архиве Мережковского и З. Гиппиус, перешедшем к В. А. Злобину), нашел такую надпись:
“Стихи я всегда пишу, как молюсь” — фраза, до удивительности отражающая внутреннюю сущность З. Гиппиус.
«Об отношении Зинаиды Гиппиус к любви, тоже после ее смерти, писали очень много, иногда — возмутительно не целомудренно, вплоть до публикации самых интимнейших ее писем и писем к ней… Но если у кого-нибудь из наших поэтов-женщин и была тоска по Высшему Образу Любви и стремление прорваться к нему сквозь преграду личного, эротического, интеллектуально земного (т. е. умственно усложненного), то поэзия Зинаиды Гиппиус может этому служить примером »
Ю. Терапиано
Она была рождена для Любви и истово звала её многие годы. Но как только мужчины приближались слишком близко, она, не найдя высокого интеллекта, или тонкого душевного отклика на свои искания и порывы, скучала и отвергала поклонника, причём всегда резко и безоговорочно, чем навлекала на себя гнев, а порой и мстительную злобу.
«Будем справедливы: немногие в жизни страдали от любви так, как страдала она. Почему же она не только ничего не приобрела, но все потеряла?» Владимир Злобин, глава из книги «Тяжелая душа» Гиппиус и Философов, 1958
З. Гиппиус и Д. Философов
Надо признать, что к женскому творчеству мужчины современники не могут относиться без учёта женской внешности и харизмы. Вспомните Черубину Габриак, пока существовала интрига и были предположения, что она красавица у критиков и поэтов мужского пола (Гумилёв, Волошин и др.) одни восторги и даже дуэль, а потом, когда выяснилось, что автор, внешне непривлекательная женщина… то и к её творчеству интерес был значительно утрачен.
Зинаида Гиппиус была удивительной женщиной, высокая и тонкая как стилет, с рыжими, вьющимися волосами, которые могли укрыть её словно одежда, зеленоглазая с тонким подвижным, чудесным лицом, безусловно, представала как объект сексуального вожделения многих мужчин. Она радовалась этому обстоятельству и жила в предвкушении потрясающих телесно-душевных переживаний при встрече СВОЕЙ ЕДИНСТВЕННОЙ ЛЮБВИ.
«Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, и есть другие, как бы «ручной работы», — и такой была Гиппиус. Но помимо ее исключительного своеобразия я, не колеблясь, скажу, что это была самая замечательная женщина, которую пришлось мне на моем веку знать. Не писательница, не поэт, а именно женщина, человек, среди, может быть, и более одаренных поэтесс, которых я встречал».
Георгий Адамович, «Зинаида Гиппиус»
В 18 лет Зинаида Гиппиус безоговорочно приняла Дмитрия Мережковского в свою жизнь… навсегда. Что её пленило в нем? Маленький, ниже среднего роста, лишённый брутальности…он, проигнорировавший её прелести, её женскую, обольстительную манеру поведения, пленил её утончённым и глубоким знанием литературы. Это так выделяло Дмитрия среди окружавших Зинаиду друзей-поклонников. Именно с ним ей хотелось говорить о том, что всегда её влекло – о литературе, о Боге, о Вере. Её откровенно удивляло его равнодушие к ней как… телу и горячий интерес к её душе, к её тайным переживаниям и острому глубокому проникновению в суть вещей.
З.Гиппиус и Д. Мережковский
Будущий муж, Дмитрий Мережковский, отдавая дань интеллекту Зинаиды, но не найдя в стихах так близкого ему символизма, взял с неё слово, что она не будет всерьёз заниматься поэзией. Правда, пообещал в свою очередь не писать прозу. Оба нарушили свои обещания…и остались в истории он как историософ, она как поэт.
«Ее стихи всегда обдуманны, умны, в них есть острая наблюдательность, направленная как вовне, так и в глубь души; они всегда сделаны просто, но изящно и с большим мастерством…». «Как сильный, самостоятельный поэт, сумевший рассказать нам свою душу, как выдающийся мастер стиха, Гиппиус должна навсегда остаться в истории нашей литературы». Валерий Брюсов, рецензия на «Собрание стихов. Книга вторая», 1910.
Зинаида Гиппиус всегда, прежде всего для себя, оправдывала холодность мужа к ней как к женщине, дескать, есть более высокое значение и предназначение Любви. А сама страдала, пыталась вызвать ревность, или полюбить другого. Нет, никто не стал для неё любимым. Все 52 года их совместной жизни оставался только один, самый желанный, единственный на свете – Дмитрий Мережковский, который не расставался с женой ни на один день и в тоже время до брезгливости отвергал физическую близость… с ней. Личная жизнь Зинаиды Гиппиус за внешней бравадой и позёрством, полна трагизма и внутренней борьбы.
1914 г
Три раза искушаема была Любовь моя.
И мужественно борется… сама Любовь, не я.
Вставало первым странное и тупо-злое тело.
Оно, слепорожденное, прозрений не хотело.
И яростно противилось, и падало оно,
Но было волей светлою Любви – озарено.
Потом душа бездумная,- опять слепая сила,-
Привычное презрение и холод возрастила.
Но волею горячею растоплен колкий лед:
Пускай в оврагах холодно, – черемуха цветет!
О, дважды искушенная, дрожи пред третьим разом!
Встает мой ярко-огненный, мой беспощадный разум!
Ты разум человеческий, его огонь и тишь,
Своей одною силою, Любовь, – не победишь.
Не победишь, живущая в едином сердце тленном,
Лишь в сердце человеческом, изменном и забвенном.
Но если ты не здешнего – иного сердца дочь,-
Себя борьбою с разумом напрасно не порочь.
Земная ярость разума светла, но не бездонна.
Любовь! Ты власти разума, как смерти, неподклонна.
Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови,-
И Сам придет Защитником рожденной Им – Любви.
«Третий час», 1906г.
А в сонме российских поэтов она взошла на Олимп. Вот краткое вступление одного из биографов.
«З. Гиппиус — прозаик, драматург, критик, публицист, мемуарист, жена Д. С. Мережковского — писала в самых разных жанрах, но прежде всего она поэт, из самых значительных в русском XX веке. Может быть, еще точнее было бы сказать, что прежде всего З. Гиппиус — личность. Эта необыкновенная и значительная личность сказалась в ее стихах и более, чем какие-то особенные художественные приемы, делает ее стихи узнаваемыми, даже если под ними не видим подписи. Блок говорил о ее “единственности”, имея в виду оригинальную личность Гиппиус».
(Из книги «Дальние берега: Портреты писателей эмиграции» / Состав и коммент. В. Крейд. — М.: Республика, 1994. OCR Бычков М. Н.)
Как сама героиня моего очерка воспринимала себя, своё творчество видно из нескольких фрагментов её автобиографического очерка.
«К 12 годам «хорошо знала Гоголя и Тургенева», а к 14 «перечитала всю русскую литературу». Искренне признаётся: «Умела заниматься тем, что нравилось, а к другому до странности была тупа». «Книги — и бесконечные собственные, почти всегда тайные, писания — только это одно меня, главным образом, занимало. Пристрастилась одно время к музыке (мать моя была недурная музыкантша), но потом бросила, чувствуя, что «настоящего» тут не достигну. Характер у меня был живой, немного резкий, но общительный, и отнюдь не чуждалась я «веселья» провинциальной барышни. Но больше всего любила лошадей, верховую езду; ездила далеко в горы…
Д. С. Мережковский в то время только что издал первую книжку своих стихотворений. Они мне не нравились, как ему не нравились мои, не напечатанные, но заученные наизусть некоторыми из моих друзей. Стихи мои в первый раз появились в печати в ноябре 1888 г. в «Северном Вестнике», за подписью З. Г.
Стихи я всегда писала редко и мало, — только тогда, когда не могла не писать. Меня влекло к прозе; опыт дневников показал мне, что нет ничего скучнее, мучительнее и неудачнее личной прозы, — мне хотелось объективности.
Первый мой рассказ «Простая жизнь» (заглавие изменено М. М. Стасюлевичем на «Злосчастная») был напечатан в 1890, кажется, году в «Вестнике Европы». Я писала романы, заглавий которых даже не помню, и печаталась во всех, приблизительно, журналах, тогда существовавших, больших и маленьких.
И, наконец, последнее высказывание Зинаиды Гиппиус на эту тему:
«О себе лично писать и говорить почти нельзя. А судить себя, оценить себя в литературном или каком-либо ином отношении — нельзя совсем. Это дело других. Скажу только, что сама я придаю значение очень немногим из моих слов, писаний, дел и мыслей. Есть три-четыре строчки стихов: «…хочу того, чего нет на свете…»; «…в туманные дни — слабого брата утешь, пожалей, обмани…»; «Надо всякую чашу пить до дна…»; «Кем не владеет Бог — владеет Рок…»; «…это он не дал мне — быть…» (о женщине). Если есть другие — не помню. Эти помню.»
Не знаю я, где святость, где порок,
И никого я не сужу, не меряю.
Я лишь дрожу пред вечною потерею:
Кем не владеет Бог – владеет Рок.
Ты был на перекрестке трех дорог,-
И ты не стал лицом к Его преддверию…
Он удивился твоему неверию
И чуда над тобой свершить не мог.
Он отошел в соседние селения…
Не поздно, близок Он, бежим, бежим!
И, если хочешь,- первый перед Ним
С бездумной верою склоню колени я…
Не Он Один – все вместе совершим,
По вере,- чудо нашего спасения…
1906
А я помню и эти и многие другие стихи Зинаиды Гиппиус, легко выучила их, ношу в себе как драгоценные камни, как некий Свет, увлекающий в глубины человеческого внутреннего бытия.
Я не могу покоряться людям.
Можно ли рабства хотеть?
Целую жизнь мы друг друга судим, —
Чтобы затем — умереть.
Я не могу покоряться Богу,
Если я Бога люблю.
Он указал мне мою дорогу,
Как от нее отступлю?
Я разрываю людские сети —
Счастье, унынье и сон.
Мы не рабы, — но мы Божьи дети,
Дети свободны, как Он.
Только взываю, именем Сына,
К Богу, Творцу Бытия:
Отче, вовек да будут едино
Воля Твоя и моя!
(«Свобода», 1904г.)
Предлагаю посмотреть небольшой фильм из цикла
“Российские красавицы”
Л. Бакст. Портрет З. Н. Гиппиус, 1906 г. (пастель)
С годами облик Зинаиды Гиппиус менялся. К тридцати годам на лице появилась пудра и румяна и неизменный монокль, который она подносила к близоруким глазам и пристально рассматривала собеседника, обескураживая его. За словами она всегда точно определяла смыслы, движущие мысль и, не стесняясь, высказывала своё мнение именно о сути.
Мы, — робкие, — во власти всех мгновений.
Мы, — гордые, — рабы самих себя.
Мы веруем, — стыдясь своих прозрений,
И любим мы, — как будто не любя.
Мы, — скромные, — бесстыдно молчаливы.
Мы в радости боимся быть смешны, —
И жалобно всегда самолюбивы,
И низменно всегда разделены!
Мы думаем, что новый храм построим
Для новой, нам обещанной, земли…
Но каждый дорожит своим покоем
И одиночеством в своей щели.
Мы, — тихие, — в себе стыдимся Бога,
Надменные, — мы тлеем, не горя…
О, страшная и рабская дорога!
О, мутная последняя заря!
(ТОЛЬКО О СЕБЕ, 1904)
Взгляд со стороны на семейную жизнь Зинаиды Гиппиус одного из биографов: Мережковский весь день ходил по дому в ночных туфлях с большими помпонами, четыре часа обязательно писал, а потом его любимым занятием были бесконечные споры и дискуссии с Философовым и Гиппиус.
З. Гиппиус, Дм. Мережковский, Дм. Философов
Иногда именно её называли мужем, а его женой. Утверждая, что она оплодотворяет его идеями, которые он воплощает в своих произведениях.
Это последнее расхожее мнение литературных критиков 20 века выдаёт мировоззренческую узость, характерную для советского образования. Души, как таковой, в материалистическом ленинизме не было места, а значит и всякие метафизические идеи были под запретом. А ведь хорошо известно, что в духовном плане женщина ВСЕГДА оплодотворяет мужчину идеями, а мужчина вынашивает и придаёт материальную форму. Это, как раз, противоположно тому, что происходит на физическом уровне, где женщина вынашивает и рожает. В творчестве, где царствует Душа, женщина выполняет роль Музы. А если женщина творит, то чаще всего проявляет мужские качества (скульптор Мухина). Неспроста и у Цветаевой и у Ахматовой, нет, нет да и появлялись стихи от мужского имени.
Зинаида Гиппиус, как и в юности, стихи писала только тогда, когда не могла не писать. И в её строках блещет проницательный, совсем неженский ум.
Печали есть повсюду…
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду…
О, мне иное жало бы!
Пчелиного больнее,
Змеиного колючее…
Чтоб ранило вернее —
И холодило, жгучее.
Не яд, не смерть в нем будет;
Но, с лаской утаенною,
Оно, впиваясь, — будит,
Лишь будит душу сонную.
Чтобы душа дрожала
От счастия бес словного…
Хочу — святого жала,
Божественно-любовного.
( СВЯТОЕ, 1905)
У неё были романы, но при всех сплетнях и лжевоспоминаниях о тесных отношениях, есть у меня внутренняя уверенность, что до физической близости дело не доходило. Слитая воедино с мировоззрением мужа, пылая от страсти, она могла ночь напролёт писать любовное письмо, вычерпывая, таким образом, энергию поступка, который впоследствии не смогла бы себе простить.
Как к этому относился муж? Никак. Он игнорировал увлечения жены, не удостаивая вниманием ни блеска жениных глаз, ни «счастливого» соперника. Ему всегда, подчёркиваю, всегда было с ней хорошо, нет, скорее он не мог обходиться без того, чтобы не поделиться с женой своими мыслями, проверить так ли он излагает идею, которую она ему подарила. Мережковский ценил выше всех авторитетов мнение своей жены, в спорах оттачивал своё перо. Они интеллектуально не могли насытиться друг другом.
Неожиданно Зинаиде самой пришлось столкнуться с влюбленностью мужа через тридцать лет брака. Мережковский, наконец, встретил свой идеал. Юная художница – натура творческая, но, прежде всего, пышнотелая, круглолицая девица, младше него более чем на тридцать лет. Да и возраст мужчин к этому времени весьма располагает обожествлять юных созданий. На его неожиданно открывшийся порыв любовной поэзии, она отвечала пылкими письмами. Всё совпало. Он был покорён.
Зина приняла избранницу мужа, приблизила к себе, даря дружбой. Но каково это? Какие терзания испытывала горячая, страстная натура Зинаиды, можно только предполагать. Дело закончилось неожиданно – скоропостижной смертью прелестницы.
И жизнь продолжалось во взаимном глубоком уважении, по-мужски крепкой дружбой, трогательной заботе друг о друге ещё двадцать лет… до конца.
Мне о земле -
болтали сказки:
“Есть человек. Есть любовь“.
А есть -
лишь злость.
Личины. Маски.
Ложь и грязь. Ложь и кровь.
Когда
предлагали
мне родиться -
Не говорили, что мир такой.
Как же
я мог
не согласиться?
Ну а теперь – домой, домой!
Из очерка Ю.Терапиано, посвящённого памяти Зинаиды Гиппиус (Нью-Йорк, 1953):
“Поэзия Гиппиус остра, индивидуальна, интеллектуальна. В ней много чувства — сконцентрированного, сжатого, скрытого под броней кажущейся холодности, много иронии, иногда даже с оттенком вызова… З. Гиппиус принадлежала к поэтам-одиночкам…”
И только однажды Зинаида Гиппиус хотела порвать с Мережковским, когда тот, очарованный фашизмом, сравнил Гитлера с Жанной Д’Арк. А после смерти мужа в 1941 году едва не покончила с собой. Жила ещё четыре года, тенью бродя по улицам Парижа.
Из последних стихов, написанных в дни Второй мировой войны.
БЕЗ ОПРАВДАНЬЯ
Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья. Я не прощу, я не сорвусь
В железные объятья.
Как все, пойду, умру, убью,
Как все – себя разрушу, Но оправданием – свою
Не запятнаю душу.
В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет: Нет оправдания войне!
И никогда не будет.
И если это Божья длань -
Кровавая дорога. Мой дух пойдет и с Ним на брань,
Восстанет и на Бога.
А этот вариант исполнения Анатолием Крупновым,
основателем и бывшим лидером группы “Черного обелиска”, более известный.
И совсем другой.
Автор статьи Валентина Демидова-Кайма