В то время мы быи абсолютными детьми. Но склонность к теме и во мне, и в ней уже была. Она давала о себе знать – периодически, случайно, ненамеренно, подсознательно.
Как ребенок учится ходить- так и тема развивалась в нас, ненавязчиво, по движению ума, сердца, эмоций.
Я был ее другом и соседом. Она жила на первом, а я – на шестом этаже. Я часто бывал у нее в гостях, а виделись мы практически каждый день в школе.
У нее были явные лидерские наклонности. Она хотела быть первой во всем, в том числе и в учебе. Она хотела быть лучше всех! Чтобы ею не могли нахвалиться учителя и родители, особенно отец.
Да, это были зачатки того самого печально известного теперь по статьям в женских журналах и по американским свежим комедиям перфекционизма.
В школе мы сидели за одной партой. Мои способности к некоторым предметам были лучше, чем у нее. Ее это злило. Она просила меня проверить у неё диктант, но сделать пару незначительных ошибок в своем.Хотя бы пару, чтобы у меня было четыре, а у нее пятерка.
Часто я делал за нее домашнее задание, а так как варианты у нас были разные-первый и второй- иногда я просто не успевал сделать и свой вариант.
Мне нравилось ей подчиняться, и я подсознательно хотел, чтобы это желание реализовывалось все больше.
Она чувствовала и видела это мое желание, но не совсем понимала, почему мне от этого хорошо, почему я вобще на все это соглашаюсь.
Я тогда этого не понимал должным образом, но я в нее влюбился задолго до того, как понял и назвал внутри себя это чувство.
Однажды мы гуляли во дворике, располагавшемся за нашей девятиэтажкой.
Перед домом, конечно же, тоже был дворик, но не хотелось, чтобы мои родители увидели меня гуляющим после школы вместо того, чтобы делать уроки или ехать на дачу вместе с ними. Наш балкон на шестом этаже выходил только на одну сторону дома, и все окна- тоже. На той стороне, где мы гу ляли, мы были невидимы и недосягаемы для родительского взгляда.
Мы вдвоем шли по низкому узкому бордюрчику, слегка балансируя, и я нечаянно натсупил ей на ногу.
На ней были черные туфельки обычного советского округлого фасона, практически без каблука. И белые носочки.
Туфли, однако, были не советского производства. Они были привезены ей из Чехии отцом, который был в то время майором, и качества они были отменного.
Она их любила и чистила кремом, чтоб блестели. А может, и не сама , может, ей чистила их бабушка, жившая с ними, без памяти любившая внучку. Я не знаю.
Так вот.
-А ну- ка вытри! – приказала мне она. Это была никакая не просьба, а именно приказ, не имевший с просительной интонацией ничего общего.
Я немного запачкал дорожной летней пылью носок ее тщательно вычищенной туфельки.
-Тю! Сама вытри! – сказал я. Это во мне среагировала гордость. Что это я буду ей туфли вытирать! Но на самом деле мне очень хотелось это сделать.
-А ну-ка вытри! Сейчас же! А то языком будешь вылизывать.
Не знаю, почему, но она сказала именно эту фразу. И запрыгнула обратно на бордюр, застыв в ждущей позе, чуть вытянув носок туфли в мою сторону.
Я смахнул мадонью пыль. Ее коленки были перед моим лицом. И вдруг я поцеловал их и отпрянул. Не знаю, что мне пришло на ум, я просто не владел собой. И стоял, весь красный. Она улыбнулась и легко спрыгнула на землю.
Мы пошли дальше, словно ничего и не было...