[600x402]
Прежде всего, спектакль «Дракула» удивил меня тем, что я увидел режиссера Сергея Федотова в новом качестве. Увидел его как интересного и талантливого сценографа, поскольку сценический мир оказался не только невероятно красивым и функционально целостным, с точки зрения, конструкторской идеи, но и мощным смыслопорождающим знаком, моделью мира, в которой удалось воплотить магическую атмосферу стокеровской истории.
Замкнутое пространство, воплощение английского «Дом - моя крепость», который здесь предстает как мир, продуваемый со всех сторон, пронизываемый всеми ветрами. Говоря словами Ходасевича, «О, если бы вы знали сами, Европы темные сыны, Какими вы еще лучами Неощутимо пронзены». В спектакле «Дракула» герои и все вокруг пронзается потоками неизвестного, потоками каких-то неблагожелательных сил. Такая двойственность и уязвимость мира подчеркивается тем, что сценическое пространство раскладывается вглубь как карточный домик, разделяется на плоскости. С другой стороны, поразила игра с фактурой вещей, с их различной степенью театральности: на сцене есть предметы, которые имитируют реальность очень точно, есть вещи подчеркнуто театральные. И есть третий тип – где театральность возведена в степень: например, изысканные, даже вычурно красивые двери говорят зрителю о том, что замок Дракулы должен поражать именно своей театральностью, предельной эстетизированностью, он намеренно антинатурастичен, удален от параметров реальности. Он являет собой произведение искусства. И как мне кажется идея такой градации очень близка к тому, что лично я думаю о Брэме Стокере.
Стокер - это отнюдь не масскульт, это писатель второго ряда, типичный представитель викторианской эпохи, рисующий Англию как полное торжество чопорности, Англию поджатых губ, корсетов, турнюров, затянутых эмоций, чаепития в 5 часов, сэндвичей с огурцом. Но при этой внешней сдержанности и подчеркнутой ритуальности внутри этой культуры клокочут невообразимые страсти. Чтобы понять это сочетание, достаточно вспомнить комментарий в «Алисе в стране чудес» упоминалась один из замечательных методов воспитания детей – чтение нравоучительных лекции на местах казни, душевнополезный показ юным создания сгнивших, оклеванных тел преступников, нарушивших закон и запреты общества. Из ужаса и шокирующих способов подавления страстей после возникнет и сверхчеловек Ф. Ницше, и с психоанализ Фрейда.
И что самое примечательное – выход стокеровского «Дракулы» даже не вызвал негодования, более того стал самым продаваемым романом. И неслучайно, ведь в нем заложена мощная энергия красивой игры в разрушение фальши, взрыва ханжества и чопорности. И в спектакль «У Моста» эта игра проникает. Композиция строится как движение от представления нечто содержательно важного до состояния, когда оно дезавуируется, ниспровергается в формах комического аттракциона. Так этой идее подчинены образы женихов и сцен в гостиной Люси. Потрясающий костюм Квинси: индейская, ковбойская куртка, переходящая как бы в фалды смокинга, сочетание заклепанного широкого пояса с пижонскими жилетом и рубашкой. В таком облике Квинси спрятан весь структурный принцип спектакля – важность, доведенная до комически сниженного состояния. Или например, на фоне истории потусторонней любви Мины и Графа, сцена объяснения Артура и Люси становится игрой в ожившую карикатуру.
И именно на этом спектакле у меня в голове окончательно сложилась теория относительно манеры, режиссерской логики Сергея Федотова. Образы Дракулы сознательно строится как фиктивный, это «человек (если можно так сказать) без свойств», нулевой центр композиции, от который намечаются параметры и границы всего мира. В других спектаклях эту функцию несут персонажи второго плана: в «Черепе из коннемары» - это полицейский, в «Красавице из Линэна» - любовник, в «Калеке с Инишмана» - доктор. Режиссер сознательно намечает четкую и сдержанную линию для этих персонажей, сознательно избегает соблазна в сочинении реприз, поскольку этот персонаж должен стать точкой вращения мира, фигурой, которая никуда не движется как Отелло в противоположность сверхдинамичному и подвижному Яго. Но сделать Дракулу этой точкой отсчета – это решение неожиданное и, по-своему, замечательное. И от того сложней сыграть историю любви и влечения к такому существу, очень сложная задача для партнерши. И возможно, потому еще интересней наблюдать за актрисой, исполняющей роль Мины, Мариной Бабошиной. Чрезвычайно интересная актриса, живые глаза, мягкий голос, очаровательная среднерусская пластика.
Может быть, такое решение образа Дракулы связано с глубоким переживанием в нашей культуре идеи веры и безверия. Причем веры не только в бога. Ведь благо тем, кто не верит в персонифицированные силы зла… И выбор тональности в игре в «Дракулу» этот вопрос имеет значение. Как играть – в серьез, в традиции симфонии ужаса, или с долей юмора, иронической дистанцированности… Помните, в ненапечатанной главе к роману Достоевского «Бесы» «У Тихона» есть диалог «А можно ль веровать в беса, не веруя в бога?» - спросил, смеясь Ставрогин. « О, очень можно, сплошь и рядом, - поднял глаза Тихон и улыбнулся». И в этом кроется что-то очень странное и невыразимое, то из-за чего возможны такие сочетания ужаса, веры и юмора…
от 9 мая 2009 года